Дина Рубина - Ручная кладь
– Это как раз в те годы, когда в России была полнейшая разруха, керосинки, примусы...
– Но ведь до революции, до всего этого кошмара... – попыталась возразить я.
– И до революции было то же самое, – отмахнулась Л.Б. – Но до революции была прислуга. Что касается двадцатых годов, я их прекрасно помню, эти проклятые двадцатые годы. Совершенно невозможное существование!
Вот чего в ней нет – поэтизирования „своего времени“. На историю страны и людей смотрит совершенно трезвыми и порой беспощадными глазами. „Графинюшка“, как называют ее друзья, – ей незачем заискивать перед родиной. Поэтому она во все времена тут уместна и везде „своя“...
Любопытная байка из третьих рук: однажды в ЦДЛ к столику, за которым Л.Б. сидела с друзьями, подвалил нетрезвый писатель-почвенник, и чуть не со слезою в голосе воскликнул:
– Лидия Борисовна! Вы же русская графиня, как вы можете якшаться со всем этим сбродом инородцев... Ваше место рядом с нами, русскими писателями, ведь ваши предки... и наши предки...
На что графиня якобы ответила:
– Милейший, мои предки ваших предков на конюшне секли...
(Странно, что я так и не удосужилась подтвердить подлинность случая у самой „Графинюшки“...Но точность реакции, и ее неповторимая интонация – весьма достоверны.)»
* * *«...Приехал в Москву Губерман, тут и Михаил Вайскопф оказался. Мы собрались у нас. Игорь пришел с Лидией Борисовной, позже забежал Виктор Шендерович с Милой... И получился чудный легкий вечер. Много хохотали – за столом-то все сидели первоклассные рассказчики.
Невозможно вспомнить все, о чем говорили. Но вот – о диктаторах, в частности, о Чаушеску. При каких обстоятельствах его расстреляли.
Лидия Борисовна, возмущенно:
– Самое ужасное то, что им с женой перед смертью мерили давление. Какой-то сюрреализм! Ну, зачем, зачем им давление мерили?!
Вайскопф обронил:
– Проверяли – выдержат ли расстрел.
Все захохотали, а Шендерович вообще смеялся, как безумный, и заявил, что завтра едет в Тверь выступать и на выступлении обязательно опробует эту шутку».
* * *«...Когда я организовываю очередной семинар на темы культуры, общества, толерантности или еще чего-нибудь эдакого, я всегда приглашаю Лидию Борисовну. Прошу выступить, сказать „что-нибудь“. Даже если это касается какого-нибудь специального вопроса, например, по изобразительному искусству. И вот что поразительно: она никогда не выступает „просто так“, для зачина.
Все, что она говорит, убедительно, точно, интересно и касается сегодняшнего дня в самом животрепещущем смысле слова. Дал же Господь ясность и масштабность ума! – толстовские гены.
Едем на очередной семинар в Подмосковье. Я заезжаю за Лидией Борисовной на машине. Она, с палкой в руке, тяжело спускается по ступенькам знаменитого писательского дома в Лаврушинском – уже несколько месяцев ее серьезно беспокоит нога. Медленно, в несколько приемов, усаживается в машину. Говорит:
– Я теперь, когда сажусь в машину, вспоминаю своих правнуков. Они учатся в такой школе в Израиле, которая называется „Школа радости“. И в программе есть уроки русского языка. Они там выучили и повторяют во время зарядки такой стишок: „Ножку правую вперед, ножку левую назад, а потом еще вокруг и немного потрясти“.
По дороге на Истру я рассказываю про наш вчерашний потоп (прорвало батарею парового отопления), как мы полночи боролись со стихией – благо, в гостях очень кстати оказался приятель из Америки, в советском прошлом инженер-механик...
Лидия Борисовна на это:
– Скажите спасибо, что у вас воду прорвало, а не что другое. У меня однажды прорвало канализацию, я думала, что сойду с ума. Хорошо, что за столько лет советская власть приучила нас жить в говне... а то бы даже и не знаю, как справилась...
Когда на другой день вечером возвращаемся, я помогаю ей подняться по ступеням к двери в парадное, входим, она осматривается и говорит деловито:
– Как тут намусорено! Надо завтра подмести. Я, пораженно:
– Лидия Борисовна! Неужели, кроме вас, некому в парадном подметать!
Она, спокойно и удивленно:
– Ну а что такого... У меня есть большая хорошая метла... Завтра и подмету...»
* * *«...В гостях у нас Л.Б. с друзьями из Израиля – симпатичной супружеской парой. На звонок я открываю дверь и, как всегда, искренне ахаю – какая она красивая! Лицо ясное, гладкое. Глаза карие и спокойные.
Одета, как всегда продуманно – „в цвет“, с украшениями. Сегодня это кораллы.
Я помогаю снять пальто и замечаю, что этого пальто еще не видела.
– А оно новое. Купила его вчера за три минуты. Ошиблась остановкой, надо было вернуться и пройти сквозным проходом на соседнюю улицу. Я вошла, а в проходе оказался магазин. И это пальто прямо так и висело. Я надела и сразу купила. Так и вышла. Сейчас в Москве удобно от слежки уходить: входишь в одни двери в старом пальто, выходишь в другие – в новом...
За столом разговор о том, о сем. Л.Б. говорит:
– Умер знаменитый скульптор, К. Я его терпеть не могла! Понаплодил этих Лениных, Марксов...
Тут Борис вспомнил, что когда К. долбил глыбу, из которой ваял очередного Маркса на одной из центральных площадей Москвы, какой-то пьяный скульптор околачивался вокруг и уговаривал: „Лева, не порть камень!“
Заговорили о художнике Е., которому исполнилось 102 года. Его показывали в телевизионной передаче: вполне бодрый старик, сообщил, что по утрам приседает по 400 раз. Напоследок даже проделал несколько танцевальных па перед ошеломленными ведущими.
Лидия Борисовна усмехнулась и вспомнила, что именно Е. рассказывал: в первые годы НЭПа бойко продавались футляры для ножичков, на которых был изображен Карл Маркс, идущий за плугом. Картинка подписана: „Основоположник марксизма пахает“.
Боря сказал:
– Но какова энергия! Каждый день он приседает 400 раз.
– Может, 4 раза? – усомнилась я.
– Все врет, – заявила Л.Б. – Всю жизнь врал.
...Поздно вечером стали расходиться, Боря предложил пойти, пригнать такси.
Л.Б. сказала, что у нее есть знакомый таксист Володя, который стоит с машиной обычно где-то на Ордынке. Сначала он подвозил ее несколько вечеров подряд, так случайно получилось. Совпадение.
Л.Б:
– Он, вероятно, подумал – вот сумасшедшая бабка с клюкой, все время куда-то шляется: сегодня в ВТО, завтра в ресторан, послезавтра в ЦДЛ... Потом познакомились ближе. Он дал номер своего мобильного, и я, если задерживаюсь где-то допоздна, звоню ему и вызываю. И он приезжает...
Она стояла в прихожей в новом пальто молодежного покроя с лихими какими-то крыльями – маленькая, сутулая, с лукавым молодым лицом...»
* * *Недавно я подумала – а знал ли таксист Володя, кого возил? И понял ли, что «сумасшедшая бабка с клюкой» больше не позвонит? Или удивляется – мол, куда пропала, – и ждет звонка до сих пор?
Она вернулась из очередной поездки с группой писателей по Сицилии. Выглядела очень довольной, говорила, что усталость приятная...
Достала из чемодана сувениры, безделушки, всякую «красоту», которую так любила, расставила по полочкам, любовалась... Сказала дочери Лоле: «Завтра меня не будите, завтра буду долго спать...»
Когда назавтра, отперев своим ключом дверь, дочь вошла в квартиру в Лаврушинском, она уже на пороге ощутила пронзительную, особую тишину и – пустоту...
Уютно горела настольная лампа...Видно, перед тем как заснуть навсегда, Лидия Борисовна Либединская читала... На задней обложке книги, которая выпала из ее руки, было помещено стихотворение Александры Истогиной.
И стихотворение, и эпическая высота ситуации заслуживают того, чтобы привести эти строки целиком:
Когда мой дух растаетВ рассветной тишинеИ новый день настанет,Забудьте обо мне.
Угасла с жизнью дружба,И не скорблю о ней.И памяти не нужно.Забудьте обо мне.
Кого легко любила,Сгорели, как в огне.Наш новый дом – могила.Забудьте обо мне.
Простите, не взыщите,Но даже и во снеНе надо, не ищите.Забудьте обо мне...
* * *И все же, все же... память не хочет успокоиться, и все ворошит, ворошит не такие уж и частые встречи, какие-то, в общем, незначительные слова, совместные поездки.
Однажды Лидия Борисовна в разговоре упомянула, что восстановлено Шахматово, родовое имение Блока. Вот было бы здорово съездить. Я подхватилась, мы уговорились на ближайшие выходные и поехали. День был солнечный, синеглазый, начало лета...
По дороге Л.Б. рассказывала, как чуть ли не сорок лет назад впервые сама приехала сюда, на пепелище Блоковской усадьбы. Добиралась с приключениями, сначала электричкой, потом на попутке... Долго шла пешком по лесу, чуть не заблудилась. Нашла обгорелый фундамент по трем березам, растущим в поле на пригорке. Посидела среди кустов, в тишине, под высоченным серебристым тополем, подобрала осколок кирпича от фундамента сожженного дома и привезла Чуковскому. Старик прижал этот осколок к щеке, проговорил: «Я ни разу не выбрался туда к Блоку, а ведь он меня звал приехать»...
