Милорад Павич - Семь смертных грехов
— Да.
— Пойдемте ко мне, выпьем шампанского с инжиром, и я вам все объясню насчет спермы.
— Не могу.
— Почему?
— В фойе ждет служанка, которая должна доставить меня домой. Та самая, которую знает ваш камердинер, как вы сказали.
— Но мы вернемся в театр до начала пятого действия, и после спектакля вы отправитесь домой вместе со служанкой, так же как и прибыли сюда. Она ничего не заметит, потому что мы прокрадемся через вход для артистов, а потом, как я уже говорил, перед началом последнего действия той же дорогой вернемся назад, в театр, и снова займем свои места.
— Все равно не могу.
— Но почему же?
— Я не замужем.
— Как это связано с моим предложением?
— Именно что связано и именно с вашим предложением. Нас не соединяют узы брака. Если бы вы были моим мужем, я бы пошла к вам домой, а иначе не могу. Так считает моя мама.
— А собираетесь ли вы выйти замуж за кого - нибудь другого?
— Нет.
— Ну и прекрасно, тогда нет никаких препятствий. В нашем имении есть священник, он откроет церковь и, прежде чем вы войдете в мой дом, обвенчает нас, так же как обвенчал в свое время моих родителей и мою бабку.
— И все это до начала пятого действия?
— Да. Мы все успеем. Умоляю вас, пойдемте!
* * *
Снаружи тишина покрывала все как туман. Она покрывала землю слоем толщиной в полметра. Когда они вошли в парк, окружавший особняк, то увидели пруд, который лежал, как оброненное в траву зеркало, и в нем отражалась луна. Пруд был зелен. И напоминал утопленника. В нем, как дырочка на зеркале, темнел крохотный островок. Над берегом стоял дом приходского священника.
— Отец Григорий, надеюсь, вы еще не легли! Откройте, у меня хорошая новость, сейчас будет венчание! Отец Григорий, откройте, если вы не спите! А если спите, то просыпайтесь!
Георгина, слушая эти слова, с изумлением обнаружила, что язык хозяина прекрасного имения весь в дырочках, словно кусок швейцарского сыра. Когда ему не хватало какого-нибудь слова, молодой господин Кантемир, так его звали, без колебаний латал пустоту соответствующим французским словом. Его речь напоминала английское лоскутное одеяло на шелковой французской подкладке, которая проглядывает через прорехи. Правда, Георгине пришлось прекратить свои наблюдения, потому что события начали развиваться с головокружительной быстротой. На помощь своему хозяину и работодателю поспешили не только отец Григорий, но и старая кухарка Милина и камердинер Теодор, молодец внушительного телосложения, так что венчание совершилось по всем правилам; их записали в церковные книги и, заперев церковь на замок, отвели в особняк, где в камине потрескивали дрова и стоял стол, накрытый на одну персону: кроме молодого господина Кантемира в доме никто не жил. Быстро принесли еще один прибор для молодой жены, и тут же на столе появился обещанный инжир и пенистое вино. На полке под одной из картин с обезьянами, возносящими молитвы богу солнца Ра, стоял граммофон с золотым раструбом, а рядом лежала гора пластинок с изображением собаки, прислушивающейся к голосу хоязина. Они пошли танцевать фокстрот. А под звуки квикстепа Кантемир поцеловал Георгину. Она почувствовала во рту его огромный дырчатый язык с привкусом сливы. Тогда Георгина остановилась, посмотрела ему прямо в глаза и решительно заявила:
— Я должна тебе кое-что сообщить.
— Слушаю.
— Я думаю, что не вполне невинна.
— Что значит — думаю? Разве ты не знаешь, невинна ты или нет?
— Не знаю, — ответила она и, схватив свою шелковую сумочку, достала из нее мужской член из розоватого каучука.
— Я предполагаю, что отчасти лишила себя невинности вот этим.
— Господи, Георгина, где ты нашла эдакую невидаль?
— Никакая это не невидаль. Его зовут Петкутин, и я его украла. У меня есть тетка Исидора, она настоящая красавица, я обожаю рыться в ее вещах и перебирать флакончики с жидкостями, которые делают ее еще красивее. Член я нашла в ящике с ее нижним бельем…
— И ты теперь носишь его даже в театр?
— Да. Всякий раз, когда на сцене происходит что - нибудь волнующее, я незаметно сжимаю его рукой…
После этих слов Кантемир расхохотался, обнял Георгину и принялся раздевать ее, приговаривая:
— Ни о чем не беспокойся, куколка моя, мы все уладим в два счета.
Тут он достал из ее сумочки губную помаду и накрасил ей губы, а потом соски на груди.
— Так, теперь у тебя дивные красные глаза, похожие на две оспины, — заметил он, а она распустила свои длинные волосы, и в плаще из этих волос он повалил ее на постель…
Они лежали на спине, уставившись в потолок.
— Одна императрица, не знаю точно, какая именно, говорила, что самый прекрасный вид открывается на потолок. Согласна, но только пока занимаешься любовью. А потом этот вид становится печальным, даже если, как в твоем доме, на потолке изображены птицы и цветы, словно это курятник… Теперь мы с тобой молодожены, не так ли?
— Да.
— Я видела столько пар, которые совершают ошибку за ошибкой. Одну глупее другой. А как нам избежать глупостей в браке?
На эти слова Кантемир ответил:
— Просто постоянно имей в виду, что я, твой муж, не виноват в том, что ты женщина. И все будет в порядке…
Георгина не услышала его слов, потому что в этот момент тонула в сон…
Проснулась она первой, так же как первой и заснула. Лежала и смотрела на него, огромного, прекрасного, нагого. Пока он спал, его полудремлющие пальцы ползали по его телу с каким-то древним, насчитывающим вот уже несколько тысячелетий, проворством. В полусне он теребил свои волосы и обгрызенными ногтями почесывал и скреб мозоли, родинки и утолщения кожи во власти какого-то атавистического инстинктивного порыва прамужчины, который во сне становится гораздо ближе к животному, чем к женщине… Вокруг его члена, у самого корня, виднелось красное кольцо. Георгина так и не поняла, что это — ее губная помада или кровь.
— Кантемир, Кантемир! Мы опоздаем в театр! Наверняка пятое действие уже кончилось!
— Ни в коем случае, — сказал он, пробуждаясь, — сейчас только началось третье…
Он окончательно проснулся, вернулся из праистории в настоящее и распорядился накрыть на стол. Когда их пригласили обедать и подали первое блюдо, Георгина безошибочно угадала его состав и дальше, до конца трапезы, с детской радостью перечисляла и остальные компоненты:
— Три яйца, одно из них перепелиное… петрушка, говядина… жар горящей виноградной лозы… вода, морская… Бесподобно… Угадай, что мне приснилось?
— Когда?
— Только что… Я быстро погружаюсь в сны. Мне снилось, что я никак не могу выйти замуж и что у меня нет поклонника. А смотри-ка, вот я и замужем, и ты у меня есть. Кто же во мне видел этот сон?
— А ты подумай! Или тебе снятся твои вчерашние сны, или ты с кем-то поменялась. Если вспомнишь, кто бы это мог быть, достаточно позвонить ему по телефону, и — оп! — все вернется в норму.
Георгина встала из-за стола, вышла в холл, где стояло женское седло, рядом с которым висел телефон. Трубка была из зеленого камня, всегда холодного. Она уселась в седло, набрала номер и сказала в трубку:
— Слушай меня внимательно, сестричка. Я видела во сне ту самую чайную, в которую никогда не хожу и где ты вечно болтаешься со своей школьной компанией. Во сне я прочитала на вывеске, что она называется «Голубой дым». Я там не была ни разу, а ты была. Следовательно, и само заведение, и его название могли возникнуть только в твоем, а никак не в моем сне. И ясное дело, я поняла, что это значит. Будь так любезна, прекрати посылать мне свои сны и красть у меня мои. Достаточно! Я тебе задам, когда вернусь…
И Георгина положила трубку «Так, этот вопрос решен», — рассудила она и спросила у Кантемира:
— Когда ты поделишься со мной твоими знаниями? Как это, ты говорил, называется…
— Сперма?
— Да нет, ты же больше не потеешь, когда находишься рядом со мной. Я про другое. Про то, что по-латински и связано со стихами.
— Версификация? — Да!
— Ну, это несложно. Правда, тебе придется запастись терпением, потому что сначала идет теоретическая часть, введение, и только потом практические занятия.
— Если ты собираешься учить меня сочинять стихи, то об этом не может быть и речи.
— Не собираюсь. Тебе не придется писать самой, возьмем в качестве примера стихи, созданные две с половиной тысячи лет назад. Их написала женщина. Она была красива и жила очень давно на одном дивном острове, который называется Лесбос.
— И звали ее Сапфо, — добавила Георгина, — видишь, я знаю.
— Она изобрела прекрасную строфу из четырех строк на греческом языке. Древние греки измеряли не только время и расстояние между Землей и другими небесными телами, они измеряли и продолжительность звучания слов. Именно это, последнее, было им важно для построения стихов. Они с равным мастерством строили и корабли, и стихи. За основу брали правильную смену долгих и кратких слогов.
