Ирина Маленко - Совьетика
Ненависти к немцам как к таковым мы (включая дедушку) не испытывали. Немец и «фриц» – это были две совершенно разные вещи. Правда, при звуке немецкого языка я еще много лет непроизвольно сжималась: он автоматически ассоциировался с криками «halt!”, “hende hoch” и «Russische sсhwein” и автоматными очередями. Совершенно такие же ассоциации у меня вызывает теперь американский английский с его омерзительно- квакающим «r».А вот к немецкому языку все негативные чувства исчезли. Не время для них – сегодня у человечества другой главный враг…
…Фильмы о войне начинали показывать за несколько дней до Дня Победы. Когда мне было 5 лет, на экраны вышел «А зори здесь тихие…» Хорошо помню, как фильм этот потряс меня, когда мы посмотрели его в первый раз. Правда, тогда я не плакала после него – это сейчас я реву в три ручья каждый раз, когда этот фильм вижу. И над судьбами девочек-зенитчиц, и над судьбой моей страны…. А тогда я просто встала на следующее утро – и соорудила у нас во дворе, под рябиной, мемориал в честь Риты, Жени, Лизы, Сони и Гали. С возложением венка. Потом пошла к дедушке и сказала: «Дедушка, купи мне автомат!»
Дедушка не удивился, удивились в магазине игрушек, куда мы пошли – маленьком, похожем на коробочку домике рядом с аптекой, где продавали игрушки и канцтовары: «Автомат? Девочке?» Но спорить не стали. И уже после полудня я и моя лучшая подруга Маруся, которая тоже, оказывается, смотрела этот фильм, вместе с ее братом Андрюшкой играли в войну в густых зарослях лопухов у них за огородом. Лопухи были выше наших голов. В их тени было полутемно даже в самый солнечный летний день, и мы воображали себя партизанами в лесу. Мы прокладывали там свои тропинки, устроили «землянку». Мой новый автомат тарахтел совсем как настоящий. Маруся была задорной Женькой Комельковой, и из лопухов под автоматный треск громко раздавалось ее «Он говорил мне…». Я была лиричной Лизой Бричкиной, но я не тонула в болоте, а приводила подмогу.
Наверно, с того самого времени я никогда не хотела быть слабой романтической героиней, которую спасает благородный герой: я сама хотела спасать других и быть героем! В мечтах я была отважным капитаном звездолета, спасавшим членов своей команды из различных переделок. Команда пополнялась за счет пришедшихся мне по душе реальных людей и выдуманных героев. В ней состояли Яносик, Зорро и Черный Тюльпан, а также отважные латыши, боровшиеся со шведами из фильма «Слуги дьявола» и Зоя Космодемьянская.
Я представляла себя соратником Зорро – полноправным, а не Ортензией из фильма. Когда один из маминых коллег пытался научить меня старой житейской еврейской мудрости «Дают – бери, а бьют – беги!», я искренне возмутилась и начала доказывать ему, убеленному сединами, что когда тебя бьют, надо не убегать, а бить в ответ!… Таким был мой собственный дедуля – не убегать, а бить в ответ! Сам он не побежал бы даже когда не было никаких шансов на победу. Это о таких, как он, мечтают сейчас наши женщины – «чтоб не убежал»…
… В 6 часов 9 Мая была минута молчания- от торжественной тишины щемило сердце. В 9 вечера – салют… После салюта я залезала на крышу и долго сидела там на корточках, смотря в бесконечную, пронзительную даль цветущих садов. Моим единственным спутником на крыше был огромный паук, сплетший паутину на трубе нашего дома. Он был такой огромный, что я прозвала его «паук-ткач-троглодит», как в книге у Булычева про Алису . Он молча висел в своей паутине и на меня поглядывал, а я, которая обычно до ужаса пауков боится, его почему-то не боялась ни капельки. Наверно, потому что он никогда не пытался ко мне подползти. Он сидел себе в своей паутине и занимался своим прямым делом.
Когда опускались сумерки, начинали свой вечерний концерт соловьи и лягушки. Лягушек было намного больше, и они бесстыдно заглушали соловьев. Но было в этом странном хоре даже что-то особенно, неуловимо привлекательное.
На чердаке под крышей глухо ворковали сонные дедушкины голуби – его любовь и гордость. Я знала все их породы, что почему-то неизменно вызывало смущение у моей мамы, если я упоминала о своих познаниях в школе. Моим любимцем был ленистый голубь по кличке Глухарь, прозванный так за наросты, которые появились у него на глазах от возраста и которые делали его похожим на глухаря. Глухарь был не только долгожителем среди голубей, он был еще и необыкновенно умным: когда его, уже плохо летавшего, поймал и утащил к себе другой голубятник, через неделю он… прибежал к нам по заборам! Голубятник бежал за ним вдоль заборов и ругался, но ничего поделать не мог. Когда Глухарь умер, я похоронила его на том самом месте, где был когда-то мой обелиск для девушек из «А зори здесь тихие…» и сделала надгробие со словами «Глухарь. 1960-1977»…
Кражи голубей были единственным встречающимся у нас в квартале видом преступлений, да и они уже шли на убыль, я застала на своем веку только одну такую попытку. Как-то вышла ночью в сени «по ночным делам» и увидела тонкую руку, протянувшуюся через чердачное окошко. Я тихонько вернулась в дом, разбудила дедушку, но он, вместо того, чтобы схватить вора за руку (тогда бы тот оказался прочно пойманным- сам на крыше, а рука внутри!), закричал во весь голос: «Ты что делаешь, елки-зеленые?!» – и вор убежал… «Елки зеленые и ексель-боксель» были самыми крепкими словами в дедушкином лексиконе. Бабушка у нас не ругалась вообще, даже вместо «черт» она просто говорила «черное слово». И до 15 лет я никогда не только не слышала мата, а даже и не знала, что такие слова существуют, а уж тем более – что они значат. От своего соседа по парте я подхватила словечко «блин» – вполне невинное, как мне казалось. Мама разъяснила мне, что лучше этого слова не произносить «Почему?» – недоумевала я. «Потому, что его говорят, когда на самом деле имеют в виду другое слово, очень нехорошее». Естественно, я захотела узнать, какое. Мама долго от меня отмахивалась, но наконец сказала мне то слово – шепотом, на ухо. Оно мне совершенно ничего не говорило, я его никогда и нигде не слышала. «А что оно значит?»- так же невинно поинтересовалась я. Мама покраснела и попробовала объяснить, но я мало что поняла. Только что это значит «какая-то нехорошая женщина». И на этом забыла о нем. Никакого желания его употреблять у меня не возникало.
…За все 20 с лишним лет, что я прожила в Советском Союзе, на моей памяти в полумилионном городе нашем случились только 2 убийства. Убийство было чем-то совершенно из ряда вон выходящим. Чем-то из фильмов. Почти таким же «марсианским», как безработица, бездомные и голод. (Все эти вещи существовали где-то там, на другой планете, которую мы наблюдали по телевизору.) Огнестрельного оружия на руках ни у кого не было, и нам казалась дикой сама такая мысль. В первом случае душевнобольная мама Марусиной одноклассницы Оли убила свою дочку (я была так потрясена этим, хотя совсем не знала эту девочку, что посвятила ей стихотворение); во втором – у нас за линией (наш дом был крайним, у железной дороги) зимой зарезали женатого человека, который был в лесу на свидании со своей любовницей… Видимо, кто-то знакомый (ее муж?), потому что женщину он не тронул, только сказал ей перед тем, как убежать: «Не ори, дура!» . Помню, как я залезла дома под стол от страха, пока взрослые выбежали на улицу; раненого положили на снег под свет уличного фонаря, а мужики наши побежали за убийцей (да, такие тогда были времена, что люди не стояли в стороне!), но он ушел от них по речному льду на другой берег….
А сейчас… что там говорить! Мой одноклассник Антон, работавший после медучилища в морге, не выдержал («каждую ночь по 7-10 трупов к нам привозят, и все- молодые люди!»), ударился в религию и зарылся где-то в землянке. Эх!…
Когда мне было лет 6, мама повезла меня в Москву – достала билеты на американский балет на льду «Холидэй он айс». Обратно мы возвращались ночной электричкой. Электричка была пустая, я почти всю дорогу спала у мамы на коленях. А потом мы шли домой одни пешком по городу в 4 часа утра! Летняя ночь была замечательная – теплая и тихая. Было так здорово, и в голову не приходило чего-то бояться. Иногда нам встречались редкие прохожие, влюбленные парочки или рабочие, возвращавшиеся из ночной смены, и никому не приходило в голову наброситься друг на друга с какими-то гнусными целями. Это сейчас «освободившиеся» бандар-логи искренне не понимают: как это можно взять да и упустить такой шанс- не изнасиловать и не ограбить женщину или ребенка, если они попались им на дороге вечером одни? Как на полном серьезе выразился один кинокритик, «произошел переход от советского менталитета к норме»!…
Ой, да почему же это я все никак не засну? Откуда лезут в голову все эти гадости? Надо подумать о чем-нибудь приятном… 9 Мая, День Победы, соловьи… Мое вечернее сидение на крыше… то, как постепенно холодает с наступлением сумерек… первые комары… нет, о комарах лучше не надо!… Дом… Да, наш дом! Маленький, деревянный, всего в одну комнату и кухоньку, а такой родной, такой любимый. В сенях летом прохладно, в чулане иногда шуршат мыши, готовит бабуля летом на керосинке, а зимой- в печке, теплой, настоящей русской печке… Какая из нее картошка печеная выходит, с дымком и привкусом золы! У лежанки на бабушкиной кушетке зимой так хорошо погреть бока…
