Юрий Домбровский - Хранитель древностей
— Так. А что же тогда было на Карагалинке? — опять спросил Зыбин.
— Как на экзамене, ей-богу! На Карагалинке ровно ничего не было — ни камня, ни золота. Было на Или в разграбленном кургане. И вы это поняли сразу же. Но, надо отдать вам должное, заморочили вы нас здорово. Мы смотрели ваши выписки из «Известий Томского университета за 1889 год», где список всех илийских курганов, и все-таки не понимали, в чем дело, зачем он вам и почему лежит в папке «Диадема».
Зыбин помолчал, а потом спросил:
— Так зачем же тогда эти люди приходили в музей?
— И это вы отлично поняли. Потому и пришли, что не знали, что они такое отыскали, действительно это золото или медяшки. Хотели проверить, получить ответ. Но ответить было некому, вы находились в горах, а директора без вас они обвели вокруг пальца как маленького. Вот это все так и получилось.
— Да, действительно, попал в музей душка военный. Он и директорствует-то, на солнце оружьем сверкая, — усмехнулся Мячин.
— Директор тут ни при чем, — сказал быстро Зыбин и зло посмотрел на прокурора.
Мячин взглянул на Гуляева, и они оба рассмеялись.
— Ладно уж, не пугайте его, — махнул рукой Гуляев, — не наша это забота — проверять директоров. Но что шляпа он, то верно, шляпа! Это он и сам сейчас признает. А-а! Да не в нем в конце концов дело. Вот вам-то зачем все это было нужно? Сказали бы нам все сразу.
— А что было бы? — усмехнулся Зыбин.
— Ну как что?
— А я вам скажу что: золото сразу бы уплыло. Пришел бы в музей Нейман, забрал бы золото да и сдал бы его в какой-нибудь Госфонд или Госбанк на вес и в переплавку. А мелочь бы вы по карманам рассовали. А я как сейчас сижу, так и тогда бы сидел.
— Позвольте, это по каким же карманам? — сразу вспыхнул Мячин.
— Ну, по каким? По хрипушинским, неймановским, по вашим, мало ли на свете подходящих карманов? Той, которая меня допрашивала, тоже что-нибудь, собаке, на орехи — на сережки или на колечко — обломилось бы.
— Да вы с ума сошли! — ошалело воскликнул прокурор.
Зыбин, усмехаясь, поглядел на него.
— Неужели? — спросил он насмешливо. — А такие протоколы вы видели — «кольцо из белого металла со вставленным стеклом». И платиновое кольцо с изумрудом шло за рубль. Видели?
— Подождите. А к моим рукам тоже что-то прилипало? — поинтересовался Гуляев.
— Про вас я ничего не знаю.
— Ну спасибо хоть за это. Так вот, и такие люди были, конечно, Георгий Николаевич, но они давным-давно изгнаны из органов. Кое-кто даже расстрелян. Что же касается Неймана…
— То его уже нет среди нас, — сказал прокурор.
— Фью! — присвистнул Зыбин. — Значит, он уже того?… Сыграл в белый металл и зеленое стеклышко? Успел попользоваться? У него вы это все и забрали? Ловко!
— Ну, об этом потом, — как-то невнятно сказал прокурор.
— А сейчас вот так… — властно перебил его Гуляев. — Неймана нет, и кончать это дело приходится нам. Курган эти молодцы, что принесли диадему, снесли бульдозером. Научил их кто-то или случайно это вышло, пока неясно. Погребальный инвентарь весь у нас. Говорят, правда, что, может быть, есть там и вторая, боковая камера, вот сегодня-завтра приедут специалисты и тогда все окончательно прояснится. А сейчас вам казначей принесет деньги и вещи. Берите и идите домой. Там все в полном порядке. Ключ — вот. Советую лечь и никуда больше не ходить, отдохнуть.
Он вышел из-за стола и подошел к Зыбину.
— Ну, до свиданья, Георгий Николаевич, — сказал он как-то по-доброму, даже по-дружески, — поморочили мы друг другу голову, а?…
— Ну, что касается меня… — начал холодно Зыбин, — то я…
— Ну ладно, ладно, — улыбнулся Гуляев. — Не начинайте снова, а про Неймана тоже плохо не думайте, он ведь все это и принес нам. И тех кладоискателей арестовал и привел под револьвером в илийское отделение милиции. Если бы не он, мы бы и до сих пор плутали в потемках.
— Да как же так? — изумился Зыбин, и у него даже голос дрогнул. — Но почему же тогда…
— Ладно, ладно, потом, потом…
Через час он вышел из узенькой низенькой железной дверцы и пошел по улице. Она была совершенно пуста, но всю эту сторону ее занимал Большой дом с сотнями окон и занавесок, и за каждой занавеской, конечно, были люди. Он шел медленно, не оглядываясь, мимо сотен скрытых глаз. Прошел улицу до конца, пересек ее, поднялся по крошечной площади с памятником в шинели и завернул в сосновый парк. В парке тоже никого не было. Только сторож шаркал метлой возле узорчатых деревянных ворот, выгребая семечки и конфетные обертки. Лесная тишина и прохлада обняла его, только он вступил в аллею. Тут пахло хвоей и накаленным песком. На площадках под ветерком покачивались расписные деревянные кони-драконы, все в разводах и ожерельях, в красных и черных яблоках. Посредине площадки в беседке кто-то похрапывал. Боже мой! До чего же тих и спокоен мир! Он отыскал скамейку поодаль, сел, откинулся на спинку и почувствовал, как мелким комариным звоном дребезжит голова. «Не хватало еще разболеться», — подумал он и вдруг понял, что смертельно, может быть на всю жизнь, устал.
Двое мальчишек в пионерских галстуках с рогатками промчались мимо. Потом оглянулись на него, остановились и зашептались. Очевидно, что-то в нем было такое, что привлекало их жадное мальчишеское любопытство. Ведь нет людей на свете более приметливых, чем они! Но его и мальчишки сейчас раздражали.
— У-у, — сказал он им и скорчил морду.
Они фыркнули и убежали. Он посидел еще немного, поулыбался, похмурился, потом поднялся и пошел.
И вышел в центр парка. Это место он знал хорошо. По вечерам тут гремел оркестр и стояла дощатая эстрада. На ней иллюзионисты показывали фокусы-покусы и пел пионерский хор. Здесь постоянно назначались встречи. Здесь дрались и танцевали. А сейчас было тихо и пустынно. Он посмотрел на мягкий песочек и подумал: «Эх, сейчас босиком бы по этому песочку, да по камешкам, да по хвое — хорошо!» И вдруг перед собой увидел телефонную будку. Боже мой, как же он мог забыть! Он вскочил в кабину, опустил монету и назвал номер Лины. Его соединили, но телефон не отвечал. Он постоял, подождал, подумал, что да, время-то он выбрал неудобное, это рабочие часы, а служебного телефона он не знает, придется ждать до четырех часов! А что он будет делать это время? И тут вдруг детский голосок сказал ему: «Алле». «Позовите, пожалуйста, Полину Юрьевну», — попросил он.
— А они уехали, — ответили ему весело.
— Как? — Всего что угодно он ожидал, но только не этого. — Когда?
— Две недели назад, адреса не знаем, — заученно ответил ему ребятенок и положил трубку. Он еще с минуту постоял, плохо соображая, что же ему надлежит теперь делать. Потом тихонько повесил трубку, повернулся и пошел. И увидел прямо перед собой Неймана. И пошел на него.
— Ну, мое почтенье, — сказал он грубовато.
— Здравствуйте, Георгий Николаевич, — ответил ему Нейман. — Звонили?
— Как видите.
— Так уехала наша Полина Юрьевна, уехала!
— Когда? — Зыбин схватил его за руку.
— Да после второго нашего вызова и уехала.
— Значит, вы и ее допрашивали? — спросил Зыбин.
— Ну а как же? Очень хорошо себя держала. О вас только самое лучшее.
— Так, так, — Зыбин шумно выдохнул. — Ну а вы тут что? Тоже гуляете?
— Гуляю. Вас жду.
— Это зачем же?
Зыбин старался говорить спокойно, даже с легкой улыбочкой, но внутри у него все дрожало и ухало. И так поламывало позвоночник, что он, сам не замечая того, выгибался, как от боли.
— Зачем? — повторил задумчиво Нейман. — Да, зачем? Вот сам думаю про это. О Полине Юрьевне хотел вам рассказать. С освобождением поздравить. Если нужно, домой свести, в лавочку сбегать. Деньги-то вам отдали?
— А-а, — слегка наклонил голову Зыбин. — Ну, спасибо.
Сейчас, когда он стоял перед Зыбиным, а не сидел за огромным державным столом, заставленным телефонами и чернильницами, Зыбин увидел, какой же он неказистый. Так, воробышек, местечковый еврейчик, чеховский персонаж, Ротшильд со скрипкой.
— А ведь мне сказали, что вы арестованы, — усмехнулся он.
— Вот как? — заинтересовался Нейман, впрочем, не особенно сильно. — А кто говорил? Прокурор? А-а! А Гуляев был при этом?
Они уже шли по аллее.
— Так что же все-таки с вами случилось? — спросил Зыбин.
Он никак не мог взять в толк, что все это значит. При чем тут Нейман? При чем тут Лина? Здесь она или нет? Свободна она или нет? Но особенно его поразило лицо Неймана, его глаза. Они сейчас были по-человечески просты и печальны. Но не было в них выражения того скрытого ужаса, который Зыбин приметил в первые же минуты их разговора месяц назад.
— Что со мной случилось? — повторил Нейман задумчиво. — Да по правде сказать, почти ничего. А по нынешним временам даже и вовсе ничего. Просто отстранен от всех дел — не больше. — Он помолчал. — Положение, конечно, нелепое: всех, кто работал со мной, взяли, а вот на мне что-то задержались. Почему? Непонятно. Ладно! Пойду администратором на киностудию. Ну, конечно, еще могут сто раз одуматься и забрать. Я бы, например, этому нисколько не удивился. — Он вдруг поглядел на Зыбина и засмеялся.
