Ирина Дедюхова - Время гарпий
Незнакомая женщина, подхватившая на руки малыша, показывала рукой кудато за ним, но обернуться Антон Борисович уже не успел, почувствовав сильный удар, от которого сразу же замерло сердце.
Выглядывавший из-за угла Валентин только присвистнул с долей сочувствия, сосредоточенно проследив, как зазевавшийся Антон Борисович, будто специально остановившийся посреди проезда, был сбит КамАЗом, неожиданно выехавшим на полной скорости с Дмитровского шоссе.
* * *— Вот так все и произошло, — сказала Мария Геннадьевна, скорбно поджав губы. — А потом еще скрипач у нас погиб, ну, ты это читал, наверно. Почему-то пошел через неосвещенную оркестровую яму, а там люк был открыт…. Он упал вниз самый, там его и нашли. Никифорова газетчикам объяснила, будто это уборщица виновата, мол, оставила яму открытой. А там такой люк, что одной уборщице не поднять было. Да и зачем поднимать, если пол мыть надо, а не люки понимать!
— Как мыть пол, если люк поднять? — добавила Глашенька. — А на крышке люка специально, чтобы его никто не поднимал, стояли рояль и арфы! Попробуй-ка рояль в одиночку в угол закати!
— Слушайте, вы мне просто страшные вещи говорите, — передернул плечами Николай. — Как вы здесь все это терпите?
— Да нам-то ничего! — вздохнула Мария Геннадьевна. — Кому мы нужны? Держимся пока! А директор бегает, потерянный весь, не знает, куда себя приткнуть.
Его хоть и сняли, но пока оставили в театре, пока новый директор с гастролей не вернется, — объяснила Николаю Глашенька, подавая его коробки, за которыми он, наконец, собрался заехать. — Хоть его и назначили советником в министерство, а место там ему до сих пор не приготовили. Ходит сейчас здесь в своем ордене, а все смотрят сквозь него, как на мертвого. Вот ведь как бывает!
— Ты, говорят, так на гастролях в Лондоне блистал! До того был хорош! — сменила печальную тему разговора Мария Геннадьевна.
— А где говорят-то? — удивился Николай.
— В газетах пишут и в Интернете печатают! — с готовностью подхватила Глашенька. — А Мазепов с Никифоровой пишут одной женщине в Интернете, что если Игнатенко согласится на тебя все свалить и подтвердить покушение на Филина, то ему дадут условный срок без права изменения места работы.
— Да где там! Опоздали! — сказала Мария Геннадьевна. — Уже все про них написано и опубликовано! А у нас тут такое иной раз творится, такое! Помнишь, раньше тебе на творческих встречах вопросы задавали, не встречал ли ты в театре призраков или чего-нибудь мистического?
— Но я честно говорил, что рассказов слышал много, а сам такого ничего не видел, — рассмеялся Николай. — Наверно, я очень черствый человек.
— А у нас сейчас это только самые черствые теперь и видят! — всплеснула руками Глашенька. — Давеча нас с Марией Геннадьевной орденоносный директор вызывает, а в кабинете у него Мазеповс Никифоровой сидят. Начинают втроем орать на нас, но шепотом. Из-за гибели скрипача в театре следователи работают, поэтому они громко орать на нас не могут. Мы едва поняли, что теперь они каждую ночь перья гусиные в кабинете директора обнаруживают.
— Которыми пишут? — уточнил Николай. — Как Пушкин? А чернильницнепроливаек они не находят? Я у бабушки такую видел. Они уж совсем утратили чувство меры, как я посмотрю.
— Да, тебе бы стоило на это посмотреть! — согласилась Мария Геннадьевна. — Но сейчас никого, кроме нас с Глашенькой, к директору в кабинет утром не пускают. Мы там перья гусиные убираем… и другое, что от гусей остается.
— Вы серьезно? — не поверил Николай, посмотрев в упор на старушек. — Вы меня не разыгрываете?
— Мы? Никогда! — с возмущением ответила Глашенька. — Ты же нас знаешь. Просто по ночам у директора в кабинете гуси гогочут. После них перьев много остается и все бумаги его для министерства они намеренно гадят, ничего оставить нельзя. Он тоже коробки домой носит.
— Они там у него и несутся? — растерянно спросил премьер.
— Нет, яиц ни разу не убирали, — возразила Мария Геннадьевна. — Наверно, это гуси-самцы, гусаки то есть. Зато пера набрали Глашеньке на подушку. Перо ведь не всякое идет, жесткие перья мы с утра пораньше в мусорный мешок собираем и потихоньку выносим.
— Но все и так в курсе, — вставила Глашенька. — Ты же знаешь, у нас такие новости первым делом распространяются.
Струнные считают, что это Никифорова нарочно под гуся косит, чтоб директор скорее кабинет освобождал, — шепотом прибавила Мария Геннадьевна, осторожно оглядываясь. — Но мы и говорим, что быть такого не может! У Никифоровой перья-то черные, а мы с Глашенькой только серые и белые находили!
— Слушая такое, начинаю понимать, что все, что ни делается — к лучшему! — задумчиво заметил Николай. — Если бы меня не уволили, сейчас бы ходил с вами и перья на подушку собирал.
— И не говори! — поддакнула Глашенька. — Тебя еще обвинили, будто ты рояль откатывал и люк нарочно открывал!
— Сам-то сейчас в Питер, на Ангелинкину премьеру полюбоваться? — сменила тему разговора Мария Геннадьевна. — Ты ей привет от нас передавай! Скажи, что мы ее все любим и скучаем!
— А мы-то как вас любим! — растрогался Николай. — Только о вас и жалеем, милые наши нянюшки!
Подхватив коробки, он направился к выходу, успев заметить темную фигуру Никифоровой, метнувшуюся в тень. До поезда он успел завезти коробки домой, взял собранные вещи и отправился на вокзал.
В дремоте, накатившей под стук колес, ему приснился сон, будто где-то сидят четыре женщины и ругаются из-за финала романа, в который, сигналя у семафоров, несся скорый поезд.
* * *— Девочки, мне так грустно, что Николаю пришлось покинуть театр! — всхлипнула Эвтерпа. — У меня просто сердце разрывается от жалости…
— Николай остался жив, его все любят, все ему сочувствуют и презирают тех, кто лишил нас счастья видеть его на сцене! У него все будет хорошо! — ответила Каллиопа.
— Да мне нас жалко! — Его сейчас будут смотреть где-то за рубежом, не в России. А мы и не увидим его теперь.
— Пока не увидим, конечно, — озабоченно проговорила Каллиопа. — А потом увидим… Все течет, все изменяется… Гуси мои, гуси!
— А мне на него так посмотреть хотелось, чтобы просто посидеть рядом, поговорить об искусстве, — продолжала взахлеб рыдать Эвтерпа.
— А вот я не понимаю, неужели нельзя было написать, что это директора уволили, а Николай стал директором театра? — с некоторой долей раздражения поинтересовалась Урания. — И зачем писать, что министр культуры приехал в театр, наградил директора орденом и объявил, что он переводится в министерство важным советником, а типа это станет «закономерным завершением истории с опальным премьером»?
— Мне это тоже не совсем понятно, — заметила Клио, едва сдерживаясь. — Это что, такой фарс в духе времени? Или такая концовка с увольнениями как-то получилась «сама собой» на фоне вашего собственного увольнения? Теперь всех подряд увольнять будут, да?
— И Талия в другой театр перешла, в Питер уехала, — разочарованно сказала Урания. — А наша Каллиопа поет песню про гусей… Удивительно, как министра культуры с его новым советником еще КамАЗ не сбил.
— А вот это вопрос не ко мне! — заявила Каллиопа. — Я наоборот отвечаю за, чтобы они без проблем от театра до министерства дорогу перебежали.
— Правильно, у них проблем с этим не будет! — взвилась Урания. — А нам теперь постановкой «Князя Игоря» или новым балетом «Онегин» любоваться? С тобой совершенно невозможно стало разговаривать! И зачем ты в свой статус в Фейсбуке песню про гусей поставила? Что это за «счастливый конец»?
— Можно подумать, будто это я решила «Князя Игоря» на полчаса отчекрыжить и перенести на русскую сцену идиотский лубок ненормального американского балетмейстера Кранко! — заорала Каллиопа. — Я виновата, что как только думаю, как бы все устроить, так у меня эти гуси перед глазами? И, несмотря на сложные условия, я свою задачу выполнила! У меня на данном этапе была задача-минимум — эвакуировать невредимыми Мельпомену и Талию из гнездилища гарпий. Полигимния оттуда ушла сразу, она все поняла.
— Странно, что сама ушла, а не на гусе уехала, как же мы обошлись без погони гарпий за гусями! — съязвила Клио. — Лучше бы она, конечно, уехала из театра на КамАЗе…
— Еще раз повторяю всем, кому что-то не ясно! — не на шутку разозлилась Каллиопа. — Это не я выкатываю КамАЗ! Во-первых, у меня — алиби, а во-вторых, у меня совершенно другие творческие принципы! Единственное, что я могу сделать в этой ситуации, это показать вещи не такими, какими они кажутся, а такими, какими они являются на самом деле! Как муза эпической поэзии, мать вашу!
— Я только не понимаю, зачем было орден такому директору давать! — упрямо ответила Урания. — После увольнения Николая зарубежный корреспондент «Нью-Йорк таймс» написал: «Друзья и коллеги встречали Никифорову как героиню, дразня её «счастливой» жизнью, которую она должно быть ведёт после увольнения Николая из театра. Кто-то предложил снять фильм о драме, разыгравшейся на наших глазах. Никифорова засмеялась и согласилась с тем, что в последних событиях вокруг театра есть всё, о чем мечтают голливудские сценаристы. «Давайте это сделаем, давайте хоть немного на этом заработаем», — сказала взволнованно Никифорова, обращаясь ко мне». Как это прикажете понимать? «Гуси мои, гуси!»?
