Берли Догерти - Здравствуй, Никто
Я улыбнулась, вспомнив эту историю, и, как ни в чем не бывало, вернулась к чечевичной похлебке, пока она не остыла. Между тем мать Криса стала забрасывать меня всякими провокационными вопросами: сколько мне лет, да готова ли я к тому и к сему, так что в конце концов я чуть не расплакалась.
— Да хватит уже, вон у Криса спросите, это ведь и его ребенок!
Она так засмеялась, что у меня мурашки пробежали по коже. Потом выудила из кармана сигарету и поднесла ее ко рту. Терпеть не могу, когда курят во время еды; этот мерзкий запах весь вкус отбивает. Я налила себе еще супа, потому что он, кроме шуток, действительно был потрясающе вкусный, отправилась во двор и устроилась с тарелкой на крылечке. Наевшись, я немного поостыла, меня разморило на солнышке и потянуло в сон. Я слышала, как они с Крисом продолжают разговаривать, и их голоса казались мне шелестом прибоя, я уже почти спала, и тут я услышала, как Крис сказал, что не собирается отказываться от образования.
Я пошла на кухню и стала нарочито шумно мыть посуду, ронять вилки на пол и искать, что бы еще поесть. Ну надо же, приглашают гостей, а сами даже нормального обеда не приготовили. И ведь не каких-то там гостей. Твой собственный сын приехал, которого ты семь лет не видела. Ей-богу, мне стало жаль Криса — прямо до слез. Я заглянула в холодильник, нашла там четыре тарелки сырного салата и взяла одну себе. Крис с матерью все еще продолжали разговаривать. Я доела свой салат, достала из холодильника еще две тарелки и поставила на стол перед ними. Бедный Крис, наверное, помирает с голодухи. А нам уходить надо не позже шести. Я играла роль этакой официантки, туповатой и исполнительной. Крис на секунду оторвался от разговора, взял меня за руку и благодарно пожал ее.
— Посижу во дворе, — сказала я и снова выскользнула на крыльцо.
По дороге я захватила из холодильника стаканчик йогурта. Минут через пять Джоан тоже вышла во двор, а Крис остался на кухне мыть посуду. По-моему, она немного удивилась, увидев, что я ем йогурт, а я подумала, что, возможно, я малость поторопилась, и йогурты не предназначались для обеда. Но я все-таки с удовольствием его доела; неважно, что она обо мне подумает. Не разорятся же они из-за йогурта.
Она уселась на траве напротив меня, время от времени выпуская изо рта струйки сизого дыма. Она безмятежно стряхивала пепел на траву и выглядела вполне спокойной и умиротворенной, но я чувствовала, что это все показное, а внутри она волнуется не меньше, чем Крис.
Должно быть, ей тоже было нелегко увидеть сына после стольких лет разлуки. Могу поспорить, что в душе у нее полная растерянность, хотя она и старается выглядеть уверенно. А когда мы уйдем, у нее будет мигрень и бессонница. Сомневаюсь, что она всегда столько курит. Я закашлялась, и она спрятала сигарету за спиной, чтобы дым не шел на меня,
— Кристофер говорит, что ты тоже заканчиваешь школу в этом году.
У нее приятный голос. Гораздо более светский, чем у Криса или у его отца. Наверное, выйдя за него замуж, она все время чувствовала себя выше, моя мать называет это неравным браком. А по-моему, это изначально глупо. Как можно сразу считать, что кто-то выше кого-то, если он говорит по-другому или живет в более престижном районе? Каждый человек чем-то уникален, у каждого свой талант. Кто-то играет на флейте, кто-то шьет одежду, кто-то помидоры выращивает, кто-то делает шкафы. Я представила, как отец Криса склоняется над гончарным кругом, как его руки ласкают глину и, подчиняя своей воле, мастерят из нее прекрасные чашки и вазы… По мне так уж лучше он, чем мистер Волосатые Ноги, в тысячу раз лучше.
Мы с матерью Криса немного разговорились, и я рассказала ей, что я не пошла в ту школу, где учится Крис, потому что у них в старших классах не преподают музыку.
— Музыку? — оживилась она. Еще в доме я изучила стопку компакт-дисков на музыкальном центре и обнаружила, что в этом доме кто-то очень любит Моцарта. — Это здорово! А что ты еще сдаешь?
Ну, во-первых, конечно, общеобразовательный, он обязательный для всех, потом математика, латынь, танец. Тут она вопросительно подняла бровь. Ну да, с танцем теперь, скорее всего, возникнут сложности, но это не твоя вина, милый Никто. Костюм для танцев я зашвырнула подальше в шкаф, чтобы он мне глаза не мозолил, и стараюсь вспоминать о нем как можно реже.
— Математика, музыка, танец, латынь, — пробормотала она, словно декламируя стихотворение. — Смотри-ка, все как на подбор, такое красивое, узорчатое.
Мне понравилась, как она это сказала. Я вообще люблю, когда люди нестандартно мыслят.
— Значит, тебе еще месяц на подготовку?
Сначала мне показалось, что она не слушала меня или, может быть, совсем забыла обо всем, забыла о тебе. Какие могут быть экзамены? Отныне и до тех пор, пока ты не появишься на свет, уже ничего не будет происходить. Это мертвая зона. Туннель. Я не могу даже думать о каких-то экзаменах. Как только я пытаюсь вообразить что-то из своего будущего, я соскальзываю в темноту этого туннеля, и ты — свет в другом конце.
— Надеюсь, ты сдашь все на отлично, — продолжала она. Ее улыбка была такой теплой и ободряющей, что она мне снова начала нравиться. — Ты должна сделать это для себя, для своих родителей. — Она наклонилась ко мне и нежно похлопала меня ладошкой по животу, это вышло у нее так естественно, что я засмеялась от неожиданности и от смущения. — И еще вот для кого, — улыбнулась она.
Почувствовал ли ты это, милый Никто? А может, ты и голос ее слышал? Это твоя бабушка. Хотя она, конечно, злится, что ее сделали бабушкой. В книжках, бабушки всегда бывают седенькие, с усиками, постоянно теряют очки и слуховые аппараты, а вот твоя бабушка — худенькая и очень симпатичная скалолазка.
В поезде на обратном пути мы с Крисом не разговаривали. Он обнял меня, и я удобно прикорнула на его плече, наверное, он думал, что я заснула. Но я не спала. Я составляла план на ближайшие дни. Завтра я позвоню Рутлин и попрошу ее зайти и подтянуть меня по математике. За музыку и латынь можно не беспокоиться. К общеобразовательному готовиться бесполезно, там все что угодно могут спросить. А вот танец… Что будет с танцем, сейчас сложно сказать. Все зависит от того, как я буду себя чувствовать. Пока что я в полном порядке. Надо будет посоветоваться с доктором, миссис Филлипе. Ведь приглашение из музыкального колледжа в любом случае остается в силе. А я могу начать учебу позже. Меня охватило какое-то веселое возбуждение. Еще не поздно. Я повторяла это снова и снова в такт стуку колес. Ту-гу-дун, ту-гу-дун, ту-гу-дун… Время есть, время есть, время есть.
Милый Никто, мы сделаем это вместе.
Это так странно — снова увидеть мать, не во сне, а наяву. Оказывается, она обыкновенная женщина — не фея, не людоедка и не призрак. К тому же, она оказалась гораздо симпатичнее, чем я ожидал. Не знаю, почему это так меня удивило, наверное, потому, что у отца внешность безнадежно заурядная. Она тоже заметно нервничала, воздух между нами был просто наэлектризован. Мне кажется, что в тот вечер одна лишь Элен сохраняла хотя бы видимое спокойствие: она разгуливала по комнате, изучала мамины книжки и компакт-диски, снимала со стен и разглядывала фотографии. Обед превратился для меня в настоящую пытку: я вообще не люблю есть в незнакомом обществе, но сейчас в роли незнакомки выступала моя собственная мать, и я был совершенно сбит с толку. Хорошо, конечно, что есть, чем руки занять, но вот разговор с набитым ртом поддерживать совсем неудобно.
Я сразу заметил, что Дон чувствует себя не в своей тарелке. Наверное, он был смущен еще больше, чем мы с матерью. Мне понравилось, что он так чутко себя ведет: в разговор не встревает, просто сидит с ней рядом, как бы для моральной поддержки. Но когда Элен вдруг ошарашила всех, выложив нашу тайну, этого бедняга не вынес. Он просто потихоньку смылся, воспользовавшись всеобщим замешательством — должно быть, ему от этого полегчало. Я-то уж точно почувствовал себя посвободнее. Но в конце концов и Элен, наверное, все это утомило, и она вышла во двор подышать свежим воздухом.
Наконец-то мы с матерью остались одни и могли по-настоящему поговорить.
— Какой ты молодец, что приехал, — сказала мать. — Я просто восхищаюсь твоей смелостью. Ты гораздо смелее меня.
— Я давно уже хотел тебя увидеть, — засмущался я. — Еще раньше, до того как… мы с Элен… ну, ты понимаешь.
— Я помню тебя маленьким мальчишкой, который больше всего любил игрушечные паровозы и Бэтмена; писклявого, сплошь в веснушках, — и вдруг встречаю молодого человека, у которого уже есть любимая девушка, да что там девушка, скоро ты отцом станешь!
Я невольно сглотнул, хотя я уже минут десять не притрагивался к чечевичной похлебке.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю, — честно ответил я.
— Но чего ты сам хочешь?
— Всего хочу. — Я снова прочистил горло. — Я хочу поехать учиться в Ньюкасл. — Я разглядывал свои руки. — И я хочу быть с Элен. А чего она хочет, я не совсем понимаю. Да она и сама не понимает.
