Данияр Сугралинов - Кирпичи
Захар, сопровождаемый нашими взглядами, исчез в темноте. А мы проводили Ксюшу до квартиры, попрощались и поехали по домам. Лёха предложил отвезти меня в больницу, но я чувствовал себя сносно, видимо удары смягчила моя дубленка.
Уже дома я задумался – как так-то? Двадцать семь лет обходился без драк, а тут за последнее время уже четыре: фиктивная с Щербатым, прерванная соседями с Захаром, несостоявшаяся с Панченко и вот сегодня. Три победы и одна ничья – неплохой результат для новичка. Возможно, в будущем я приду к тому, что лучше избежать драки, чем победить в ней. Но пока – мне это необходимо.
Я укоризненно покачал головой и пошел спать.
Кирпичи тяжелы
Ближе к Новому году я начал посещать тренировки по рукопашному бою, чередуя их с посещениями тренажерного зала.
На рукопашке мой тренер – коренастый кореец Виталий Цхай – сначала поставил мне удар. «Всем телом двигаешься, Сергей, всем», – говорил он. Разминка в бешеном темпе, отжимания на кулаках, доведение до автоматизма «двоечек» и «троечек»…
Левой, правой – бэм, бэм! Левой, левой, правой! Апперкот! Левым коленом, уход, правой! Я представлял Костю Панченко и озверело молотил грушу, так, что Цхай одобрительно кивал.
В общем, на тренировках я выплескивал колоссальный объем нерастраченной в офисе энергии, а тренировался я как проклятый. После занятий я умиротворенный возвращался домой или встречался с Ксюшей.
Поняв, что качаться и ходить на рукопашку буду не один месяц, я уплотнил график и записался на курсы английского. Сюрпризом стало желание Ивана записаться вместе со мной. На курсах он с жесточайшим акцентом произносил английские слова, заставляя морщиться преподавателя и давиться от смеха всю аудиторию. «Ай хэв сри бразерс энд уан систер», – невозмутимо сообщал он, – «Энд вы хэв биг хауз ин Васильевка».
В общем, было весело. А потом, я окончательно забил свой график, купив абонемент в бассейн. Плавание – хорошая аэробная тренировка.
У Ксюшки приближалась зимняя сессия в институте, и видеться мы стали реже. Удивительно, но я её так ни разу и не поцеловал. Тургеневская девушка какая-то, ей-Богу. Она никогда не приглашала меня домой, а сама на мои приглашения неизменно отвечала отказом. Мне кажется, после Захара у её родителей заведомо предосудительное мнение о всех Ксюшиных кавалерах. Иначе почему бы ей меня с ними не познакомить?
А на работе вообще чудеса происходят. Кацюба расщедрился и ради празднования Нового года снял роскошный ресторан. Гараян подрался с Бородаенко, а Лида якобы изменила Косте с Кравцовым, о чем Кравцов по пьяни незамедлительно по секрету всем поведал.
Панченко ходил мрачнее тучи, а потом поставил Кравцову фингал. В итоге выяснилось, что никто никому не изменял, а Кравцов форсу для прихвастнул.
На новогоднюю корпоративную вечеринку я предложил Ксении пойти со мной. Она сразу согласилась, а Лёха ради такого случая выписал мне доверенность и выделил свой Туарег. Ксюша помогла мне выбрать костюм, галстук и новый парфюм.
Так что, к вечеринке я подошел во всеоружии.
***Официальная часть мероприятия откровенно затянулась. Кацюба пересказал нам всю историю фирмы, похвалился нашими успехами за год и зачитал поздравления от предприятий-партнеров. Потом стал вызывать нас по одному, чтобы вручить подарок.
Мне во второй раз за два года подарили тостер. Отдел кадров, готовивший подарки сотрудникам, безо всяких сомнений, стоило расформировать и уволить ко всем чертям. Скажите мне, зачем мне два тостера? Зачем? У меня нет своей закусочной, и уж тем более нет кондитерской лавки.
Напротив меня сидел Левон Гараян, который к окончанию официоза опустошил две тарелки с салатами, прервавшись лишь на получение подарка. Ему повезло не больше чем мне, поскольку в подарок он получил фотоаппарат. Снова.
– Махнемся? – спросил я Левона.
– Легко! – согласился Левон, и мы торжественно обменялись подарками.
Лидка, сидевшая рядом, зашикала на нас. Должны были объявить её. Поскольку Фрайбергер была последней в списке, после вручения подарка Лиде официальная часть вечера закончилась.
И понеслась! Официанты не успевали обновлять графины с водкой и коньяком, а стоявший около Гараяна парень из обслуживающего персонала окончательно запыхался, не успевая подносить новые тарелки. Бородаенко быстро навкидался и стал приставать к девчонкам-дизайнерам. Панченко ходил гоголем, выпячивая грудь и выпивая с каждым, кто предлагал. Шеф объявил, что Костя прошел испытательный срок и принят на работу.
Потом начались медленные танцы. Ксению пригласил Гермес Саахов, наш видеоинженер, а я оживленно беседовал с Левоном, когда кто-то тронул меня за плечо. Сзади стояла Лидка.
– Пойдем, покурим? – предложила она.
– Идём, – подумав, ответил я.
Пока Ксюша кружится в танце с Гермесом, можно и покурить.
***Мы вышли на улицу, даже не накинув пальто. На улице было морозно, я зябко поежился. Вытащил сигарету, угостил Лиду и подкурил.
– Как дела? – спросила Лида.
– Отлично, – ответил я. – Как у тебя?
– Нормально все, Резвей, нормально, – вздохнула она. – Я ведь любила тебя, Сережа. Сильно любила. Но боялась спугнуть тебя, все ждала, когда ты первый шаг сделаешь. Ты робкий такой был. Потом ты изменился, и я дождалась вроде наконец, но чувства к тому времени угасли.
Я нервно затянулся, шокированный её признанием.
– Ты извини за тот вечер… – продолжила она. – Мне Костя тогда приглянулся, а то, как он себя вёл в тот вечер, отчаянно, как-то по-звериному… В общем, я не устояла. А жаль. Повезло твоей новой… Как её?
– Ксения.
– Ксения…, – задумчиво повторила она, – надеюсь Ксения у тебя не задержится, Серёж. Я не против попробовать еще раз.
– Что попробовать? – не понял я.
– Для начала – просто встретиться. А дальше будет видно, – ответила Лида и протянула мне руку. – Друзья?
Ответить я не успел. Сзади налетел Панченко с возгласом «Вот вы где!» и с разбегу ударил меня ногой в спину. Я слетел с крыльца, сгруппировался и вскочил на ноги, готовый к бою.
– Не здесь, – сплюнул я. – Пойдем в парк.
– Я тебя и здесь могу, и в парке урою, – ощерился Панченко.
Лида не шевельнулась, когда мы направились в сторону парка. Мысленно я порадовался, что не сильно напирал на спиртное и салаты. От Кости разило перегаром, так что у меня уже есть преимущество. Я не чувствовал мороза, адреналин мощными порциями выбрасывался в кровь, но разум был ясен.
Вышли на освещенное место, секунду помолчали. Меня окутала пелена спокойствия: я уверен в себе и в своей правоте.
– Ну, сука, готовься асфальт грызть, – прорычал Костя и кинулся на меня.
– Где ты тут асфальт нашел, мудила? – поинтересовался я, уклоняясь влево, и одновременно правой ногой подсекая Панченко.
Он кувыркнулся, но тут же встал и снова бросился на меня. Ё-моё! Это же груша! Пьяная груша с легко просчитывающейся траекторией движения. Ложный замах левой, еще раз, потом боковой правой, в скулу. Костя отшатнулся, а в его глазах появилось недоумение. Скула стремительно багровела – верный признак того, что я попал.
Теперь, наращивая преимущество, притягиваю его голову за волосы и резко коленом в нос, апперкот правой и завершающий в пах, ногой.
Все. Бой окончен. Костя, что-то ноя, валяется на земле в позе младенца, а я наконец нашел время оглядеться.
Собрались все. Лида восхищенно, а Ксюша укоризненно смотрят на меня. Кацюба недовольно качает головой.
Первым не выдержал и нарушил всеобщее молчание Степаныч.
– Да что же это такое! На таком празднике! – заканючил он. – Резвей! Я к тебе обращаюсь!
Я поднял голову, и что-то в моих глазах заставило Степаныча заткнуться. Кто-то суетился вокруг Кости, ко мне подбежала Ксюша, и последнее, что я запомнил, были слова Степаныча «Резвей, считай, что ты уволен! После праздников – за расчетом!».
Что ж, посмотрим. Не думаю, что шеф уволит меня не разобравшись.
Мы оделись и ушли с этого праздника жизни. Я так понял, что Панченко предстал этакой жертвой перепившего Резвея, потому что все крутились вокруг него и жалели. На меня все, кроме, пожалуй Лидки, кидали злобные взгляды и шептались за спиной.
– Куда поедем? – поинтересовалась Ксюша.
– Может ко мне? – с надеждой спросил я.
Ксюша на мгновение задумалась, а потом прильнула губами к моим. И это был самый сладкий поцелуй в моей жизни. Потом она нежно отстранилась, отдышалась, поправила волосы и прошептала:
– К тебе…
И мы поехали ко мне, и спали вместе, и встретили вместе рассвет. И мы были счастливы вместе.
Нет, это не был последний кирпич в моей крепости. Но это был самый важный кирпич, кирпич, удесятеряющий силы и жажду жизни, дающий странную смесь ощущения покоя и буйства, тепла гейзера и холода айсберга, тот кирпич, что «громче вопля бешенного, но тише писка забитой мыши».
Я говорю тебе про любовь.
