Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме или Страшная история со счастливым концом
— Если можно – я бы сказал пару слов насчет менталитета… — вежливо и сдержанно начал Данилов, но Безменцева тут же перебила его:
— Владимир Александрович, давайте вы скажете мне это потом, с глазу на глаз, хорошо? Не стоит задерживать Валентина Савельевича и всех нас.
— Вам, Тамара Александровна, говорить нет смысла. — Данилов старался не сорваться на крик. — Ваши обходы по стремительности не уступают ультразвуковому исследованию в вашей больнице. Да и потом не вы сказали про менталитет. Или вы тоже не любите врачей «скорой помощи»?
— Хорошо, скажите мне! — вмешался заведующий отделением. — Только коротко и без пафоса.
— Коротко не выйдет – слишком много всего, — ответил Данилов.
Ему хотелось сесть на кровати, но тогда бы пришлось спихнуть с нее профессора.
— Во-первых, меня не устраивает отношение лечащего врача. Такое впечатление, что Тамаре Александровне нет до всех нас дела…
Безменцева тут же покраснела и нахмурилась.
— Не обобщайте! — потребовал Геннадий Анатольевич.
— Хорошо, не буду. Создается впечатление, что Тамаре Александровне нет до меня никакого дела…
— Давайте мы сделаем вот что, — предложил профессор. — Отпустим сотрудников, пусть идут работать, и попросим ваших соседей немного погулять в коридоре. А сами тем временем вместе с Геннадием Анатольевичем и Тамарой Александровной все обсудим.
Свита мгновенно растаяла. Только старшая сестра задержалась в палате. Ей пришлось чуть ли не силой вывести в коридор Юру, желавшего услышать продолжение разговора. Наконец ушли и они.
— Прошу вас, продолжайте, — разрешил профессор.
— Можно, я сяду? — Данилов приподнялся, опираясь на локоть.
— Да-да, конечно. — Пофессор пересел на Юрину кровать.
Лычкин и Безменцева сели по бокам от него.
«Чисто в суде», — усмехнулся про себя Данилов.
— Продолжайте, мы вас слушаем. Внимательно слушаем. Насколько я понимаю, вы недовольны тем, что Тамара Александровна уделяет вам мало времени? — Профессор не терял своего дружелюбия.
— Да, именно так. И я считаю, что меня совершенно зря здесь держат и неправильно лечат.
— Позвольте историю, Тамара Александровна, — протянул руку Валентин Савельевич. — Благодарю…
Несколько минут прошло в молчании – профессор читал историю болезни Данилова.
— Я должен сказать, что одобряю действия Тамары Александровны. Сам бы, будучи на ее месте, назначил бы вам такую же терапию.
— Спасибо, Валентин Савельевич… — едва слышно прошелестела Безменцева.
— Хоть я и не психиатр, но вашу тактику прекрасно понимаю, — начал Данилов. — Вы не привыкли думать. Это главная беда психиатрии как таковой. Диагноз у всех один – шизофрения, лечение тоже одно – угнетающие все, что только можно, нейролептики. Прекрасное средство – эти нейролептики! Постоянно их принимая, пациенты превращаются в зомби. Снижается концентрация, притупляются эмоции, деревенеет разум! И это уже на всю жизнь! Что-то не так? Увеличим дозу или заменим один нейролептик на другой!
— У вас неверное представление о психиатрии, — сокрушенно покачал головой профессор.
— Вы знаете, Валентин Савельевич, во время занятий на кафедре психиатрии мне не раз приходилось слышать от ваших коллег сакраментальную фразу: «Мы не психотерапевты, мы – психофармакологи». Наше дело – не лечить, а нейролептик подобрать да транквилизатором его «усилить». Тогда я был свой, и при мне, не стесняясь, говорили все.
— Так обычно говорят недалекие люди, — заметил профессор.
— Но не может же кафедра на девяносто процентов состоять из недалеких людей? — прищурился Данилов. — Или может?
— Мне кажется, что суть проблемы в вашем заведомо негативном отношении к психиатрии, — улыбнулся профессор. — Предвзятость – она, знаете ли, мешает объективной оценке ситуации, а отсутствие специальных знаний, при наличии медицинского образования, толкает к поспешным суждениям и не менее поспешным выводам.
— Знаете, я прекрасно представляю, как выставляется психиатрический диагноз. Не надо никаких тестов, не надо долгого наблюдения, вообще ничего не надо. Задайте человеку положенные вопросы и по характеру ответов на них выставляйте диагноз, подбирая наиболее подходящий! А из чего выбирать-то? Шизофрения или маниакально-депрессивный психоз! Со мной даже, что называется, по душам никто не поговорил!
— А что мы сейчас делаем? — Профессор изобразил удивление. — Сидим, разговоры разговариваем…
— Сейчас вы слушаете мои претензии, — поправил Данилов. — Их много. Я начал с самого главного – с отношения врачей к больным, ну – ко мне лично. Но кроме того, не могу не сказать о условиях. Почему на окнах нет штор? Чувствуешь себя как в аквариуме. Почему в туалете такая грязь? Почему половина еды никуда не годится, а другую половину можно есть только изрядно оголодав? Почему меня повели на УЗИ по двору без обуви и верхней одежды? Почему мне, в конце концов, не разрешают гулять? И почему в душевую можно только под конвоем?
Данилов счел, что сказал достаточно, и умолк в ожидании ответа.
— Разрешите мне, — попросил заведующий отделением.
— Пожалуйста, Геннадий Анатольевич.
— Я отвечу по пунктам. — Взгляд серо-стальных глаз заведующего был снисходительным. — Первое, насчет отношения. Учтите, пожалуйста, что все мы очень заняты и ежедневно уделять каждому больному часа по два, увы, не можем. Я понимаю, что как наш коллега вы рассчитываете на особое отношение, но таковы реалии. Второе – шторы скоро будут. В следующем месяце. У нас городская больница, а не частная клиника. Сразу на все денег не хватает. К сожалению, наша заработная плата не позволяет нам оснастить отделение шторами за свой счет. Третье – туалеты моются дважды в день и еще домываются по ходу дела, но ряд наших больных не совсем отдает себе отчет в своих поступках. В том числе они не до конца понимают, куда именно справляют нужду. От этого и грязно. Четвертое – ваши жалобы на качество больничной еды я сегодня же передам администрации. Пятое…
«Мягко стелешь!..» – восхитился Данилов.
— …все виновные в том, что отправили вас в другой корпус без обуви и верхней одежды, получат выговоры. Шестое – прогулки мы вам вскоре разрешим, я думаю, что уже на следующей неделе. Седьмое – да, специфика нашего отделения вынуждает нас провожать больных в душевую и контролировать их нахождение там. Хотя бы для того, чтобы не затопить нижний этаж. Да – это неудобно, да – невозможно принять душ, когда хочется, — приходится ждать санитара, но иначе невозможно. Это психиатрическое отделение для лечения острых форм психических расстройств, а не кардиология. Я, кажется, ничего не упустил?
— Ничего, — подтвердил Данилов.
Стоило вообще городить весь этот огород? Навряд ли… Дело не в Безменцевой и заведующем, дело в системе. Местное лечение преследует одну-единственную цель – пациенты должны спокойно лежать в палате и не мешать персоналу «работать». Нейролептики прекрасно справляются с этой задачей. Психиатрия стоит на трех китах: умении обосновать диагноз, умении «погасить» пациента и умении своевременно его изолировать.
Только сейчас, провалявшись (иначе этот процесс и не назвать) больше недели в дурдоме, Данилов понял, почему «психи», к которым он приезжал во время работы на «скорой помощи», всячески пытались ввести его в заблуждение, чтобы госпитализироваться не в «дурку», а в обычный стационар. Не «косили» под психически здоровых людей, а попросту хотели попасть туда, где, по их представлению, их будут лечить, а не «глушить».
— Добавлю еще, что в нашем отделении, как и по всей нашей больнице, установлен довольно либеральный режим, — продолжил Лычкин. — У нас не принято по любому поводу злоупотреблять изоляцией в надзорной палате, мы разрешаем больным лежать на койке в любое время, а не только в тихий час и во время ночного сна…
«Вы так качественно всех глушите, что в надзорной палате нет необходимости, — подумал Данилов. — А лежать разрешаете, чтобы пациенты торчали по палатам и не путались под ногами».
— У меня есть предложение, — сказал профессор. — Давайте начнем больше доверять друг другу, ведь от этого мы только выиграем. Что же касается лечения, то вы… — взгляд на титульный лист истории болезни, лежавшей на коленях у Безменцевой, — …Владимир Александрович, должны понимать вот что. Во-первых, вас привезли к нам после неудавшейся попытки суицида…
— Да не было попытки как таковой! — Данилов даже привстал на секунду, но тут же сел обратно – еще буйным сочтут, с них станется.
— А что же было – инсценировка? — спросил Лычкин.
— Нет, не инсценировка… — Головная боль (наконец-то!) дала о себе знать – заломило в висках. — Я хотел, но передумал…
— И прекрасно, что передумали! — одобрил профессор. — Иначе бы мы с вами тут сейчас не сидели бы!
