Бернард Вербер - Последний секрет
– И что?
– Моя мать прекрасно отреагировала. Она налила супу прямо в кровь и спокойным тоном спросила, хороший ли день у него был. Отец пожал плечами, разочарованный, что не удалось нас шокировать, и пошел перевязывать запястье. Мама была образцом доброты и понимания. Она умела обращаться со своим мужем и знала, как защитить нас от отцовских шалостей. Мы так любили его. Иногда отец приводил в дом нищих пьяниц и требовал, чтобы мы относились к ним как к его друзьям. Наша невозмутимая мама вела себя так, словно они были просто гостями. Возможно, именно благодаря этому мой брат впоследствии так же хорошо умел говорить с самыми несчастными. После поездки в Бангладеш, где отец был врачом-волонтером, он, я имею в виду отца, впал в зависимость от наркотиков, перестал работать, лгал, не проявлял больше к нам ни малейшей любви. Он был в своем роде исследователем мозга, но шел темной стороной, очарованный безднами, которыми испещрен путь к центру разума. И ему нравилось проходить по этому пути, не держа равновесия.
Вспомнив о своем родителе, Паскаль издает слабый печальный смешок.
– Думаю, именно от него у нас этот вкус к игре с нашими собственными мозгами и с мозгами других. Жаль, что он разрушил себя, у него была потрясающая интуиция, он делал удивительно точную диагностику. Ах, будь он подлецом, было бы легче, его ненавидели бы, и все дела.
– А что с молчанием вашего брата?
– Все началось вечером того дня, когда отец вскрыл себе вены за столом. После ужина родители быстро послали нас спать. Ночью мой брат, ему тогда было шесть лет, услышал хрипы. Он испугался, что с отцом что-то случилось, побежал в комнату родителей и неожиданно увидел, как папа с мамой занимаются любовью. Полагаю, именно контраст между предыдущей стрессовой ситуацией и этой сценой, которая показалась ему зверской, спровоцировал шок. Он стал как немой. И очень долго не говорил. Его поместили в специализированный центр. Я навещал его. Брата окружали настоящие аутисты. Помню одного врача, который мне советовал: «Прежде чем его навешать, вам бы желательно укрепить свою психику, чтобы не подвергать его стрессам внешнего мира. Он все так глубоко переживает».
Лукреция делает заметки. Аутизм может стать темой еще одной статьи.
– Как ему удалось выйти из этого состояния?
– Ему помогли дружба с одним мальчиком в центре и интерес к мифологии. Этого мальчика по имени Одиссей Пападопулос родители заперли в погребе. Вначале Самми просто садился рядом с ним, и они не разговаривали друг с другом. Затем они начали общаться знаками, потом – с помощью рисунков. Это было неожиданно. Они изобрели свой собственный язык, который был понятен только им одним. Две души, объединившиеся по ту сторону языка. Могу вам сказать, их одновременный подъем был действительно трогательным. Мой отец, винивший во всем себя, после того случая прекратил свои попытки саморазрушения. Возможно, Самми спас его в конечном счете. Хотя отец отказывался навещать его в больнице. А вот мама ходила туда каждый день. Что касается меня, я не выносил всех этих сумасшедших вокруг него. Именно потому я и не стал психоаналитиком. Для меня существуют психоаналитики, с одной стороны, и спириты – с другой.
– Спириты?
– Спириты, люди, интересующиеся духовностью. Мой интерес к гипнозу идет оттуда. Думаю, это путь к духовности. Однако я не совсем уверен, я прощупываю…
Лукреция откидывает назад свои длинные рыжие волосы.
– Вы упомянули о мифологии?
– Другой молчун, тот замечательный Одиссей Пападопулос, был греком. Он показывал брату книги с легендами своей страны. О Геркулесе, Энее, Тесее, Зевсе и больше всего о своем тезке, Одиссее. Мифы порождали мечты у обоих. Они цеплялись за эти истории. А потом умер отец. От гепатита. Его печень хранила память о спиртном и наркотиках и выдавала ему счет с опозданием. Мой брат и его друг Одиссей шептались на похоронах. Именно там я впервые осознал, что Самми выздоровел. Дети лечили друг друга лучше, чем это мог сделать какой бы то ни было врач.
Исидор просматривает заметки, сделанные им на карманном компьютере.
– Что стало с вашей матерью?
– После кончины отца она словно уволилась из собственной жизни. Однажды мой брат спросил ее, что могло бы доставить ей удовольствие. Она ответила: «Будь самым лучшим, превзойди всех своим интеллектом».
Исидор теребит маленькую пластиковую игрушку в виде мозга.
– И с тех пор он чувствовал, что у него есть мотив… – догадывается он.
– Может быть, именно потому он многого добился в учебе. Как только возникало какое-нибудь испытание, он должен был преодолеть его, и чем выше была планка, тем больше он воодушевлялся. Однажды утром мама не проснулась. Но мне кажется, мысль о ней не давала ему покоя…
Паскаль Феншэ дает кролику морковку. Тот резцами грызет ее с характерной кроличьей суетливостью.
– А как там продвигается ваше расследование? – спрашивает Феншэ.
– Теперь мы знаем, что кому-то мешаем, мы перед лицом настоящего убийцы и располагаем вещественным доказательством.
Кролик съел морковку и с благодарностью смотрит на гипнотизера.
– Я помогу вам, чем смогу, в раскрытии этого дела.
Паскаль Феншэ открывает свой холодильник и вытаскивает банку с мозгом его брата.
– Его хранил судмедэксперт, а полиция вернула нам. Как вы меня и просили, я сообщил о вашей просьбе на семейном совете. Все согласились доверить мозг вам, но по окончании расследования вы должны вернуть нам его.
34
Он потер виски, чтобы расслабиться. Не время для мигрени…
Доктор Самюэль Феншэ упрекал себя в том, что один из его больных пострадал. Жестокие санитары свирепствовали за его спиной. Жана-Луи Мартена надо было срочно переместить.
– В общей палате вы будете лучше защищены. А чтобы не было скучно, я поставлю вам телевизор.
В течение последующего часа ему определили койку в корпусе для гебефреников. Там было шесть вялых больных, просыпавшихся время от времени и питавшихся через перфузию.
Самюэль Феншэ велел установить телевизор перед здоровым глазом своего пациента и дал ему наушник, чтобы тот мог слушать, не беспокоя своих соседей. Мартен был рад, что у него снова есть телевизор. Какое богатство стимулов!
Как раз шло шоу «Забирай или удвой». Тревога игрока, готового потерять весь свой выигрыш, автоматически привлекла его внимание и успокоила, но он не мог сказать почему. Его порадовали и провал игрока, и его раздосадованный вид. Программа позволила ему немного забыться. Затем последовали новости. В нарезке было: президент Французской Республики замешан в деле о коррупции; голодовка в Судане, поддержанная северными племенами; массовое убийство королевской семьи в Непале; победа сборной Франции по футболу; исследование сверходаренных учеников, которые мучаются в школах, не соответствующих их талантам; биржа, которая снова поднимается; переменчивые метеопрогнозы; репортаж о пирсинге, который чреват инфекцией, и под конец драматический эпизод об отце, убитом при попытке защитить своего умственно отсталого сына от насмехавшихся над ним детей.
В конце концов Жан-Луи Мартен перестал думать о себе. Если морфий прекрасно утолял боль телесную, телевидение оказалось отличным болеутоляющим для ума.
В этот самый момент Феншэ в задумчивости разгуливал по пустынным коридорам. Увольняя двух санитаров, он выступал против собственных порядков, не говоря уже о профсоюзах.
Страх изменения присущ человеку. Он предпочитает знакомую опасность любым переменам в своих привычках.
Доктор Самюэль Феншэ решил, однако, что ему надо заново пересмотреть устройство своей больницы не только как управляемого административного учреждения, но и как утопического городка.
Прежде всего необходимо удалить побуждения к смерти. Ведь больные так чувствительны. Все преувеличивают. Это может привести к несоизмеримым последствиям.
Он свернул в пустой коридор. Вдруг позади него возник пациент и с воплями вцепился в его горло. Врач не успел среагировать, воздух в его легкие уже не поступал.
Я сейчас умру.
Хватка больного была сильна. Его глаза закатились, зрачки расширились.
Феншэ узнал напавшего. Это был наркоман, который уже доставил ему немало хлопот.
Неужели героин, разрушивший моего отца, косвенным путем погубит и меня?
Больной продолжал сжимать горло. Феншэ задыхался, другие больные чуть ли не прыгали на одержимом, чтобы заставить его ослабить хватку. Но тот не выпускал своей добычи. Он обладал неслыханной силой, удесятеренной бешенством.
Началась суматоха. Все новые больные спешили на помощь доктору.
Мне страшно? Нет. Думаю, меня больше волнует, что будет с ними, когда меня не станет.
Наркоман встряхнул его так, словно хотел сломать позвоночник.
Мне больно.
Наконец, погребенный под кучей больных, наркоман убрал руки.
