Дмитрий Правдин - Хирург возвращается
Передо мной на кровати сидит полутруп. Половина цепляющегося за жизнь человека: прочее давно уже умерло и сейчас вытекает вместе с кровью через развалившийся нарост на голове.
Говорить он не может, только свистит через горловую дырку, да утирает кровь набухшим от красного носовым платком.
— Бог ты мой! И давно он так кровоточит?
— С полчаса, наверное, — предполагает медсестра. — Я же вас, Дмитрий Андреевич, предупредила, чтоб вы на него внимание обратили. Он у нас довольно часто поступает. Мы его уже как облупленного знаем.
— Вы знаете, а я-то откуда? Быстро тащите каталку, и бегом везем его в перевязочную!
— А мы его обычно на месте перевязываем, вы нам только помогите его подержать. Мы все сами сделаем!
— Никаких «на месте»! — отчаянно мотаю головой. — Не рассуждайте, а живо исполняйте поручение.
Минут двадцать я всячески пытаюсь остановить кровотечение из распадающейся опухоли. По опыту знаю, что сделать это чертовски сложно, но иногда удается. Теперь же все усилия оказываются бесплодными: мертвая ткань буквально расползается под руками. Стремление прошить кровавое месиво оборачивается усилением кровотечения. Из каждого укола тоненькой струей течет темная кровь. Попытка свести края и завязать узел оборачивается прорезыванием швов и новым бедствием.
Изрядно замучив больного и себя, я принимаю решение прижечь рак электроножом. Но и коагуляция безжизненных фрагментов человеческой плоти не удалается. Электронож, включенный в режим прижигания, только жарит опухоль, распространяя запах горелого мяса, и пузырит закипающую кровь, которая продолжает вытекать наружу из обугленных участков.
Единственное, что приходит мне на ум — перевязать на шее сосуды, питающие патологический очаг. Но как добраться до них? Шея представляет собой плотное, как дерево, образование, не то что сосуды, но и мышцы на ней не определить.
В отчаянии я прикладываю к ране специальную кровоостанавливающую губку и накрепко заматываю бинтом, смоченным в специальном растворе, сворачивающим кровь. Не сразу, но постепенно, с каждым новым слоем перевязки, кровь перестает просачиваться сквозь ноздреватый бинт.
Ура! Маленькая, но победа! Только сейчас понимаю, как я умаялся. По взмокшей спине и лицу градом струится пот, руки трясутся от напряжения. Целых полчаса у меня ушло, чтоб справиться с проклятым кровотечением!
Я выпрямляюсь и обвожу радостным взглядом окружающих меня медиков:
— Всем спасибо за помощь! Отвоевали-таки Вальтера у смерти! Теперь верните его в палату и не забудьте приложить к повязке лед, сделайте кровоостанавливающий укол, и надо взять у него свежий анализ. Скорее всего, потребуется переливание донорской крови. А вы, Вероника, что не разделяете моей радости? — улыбнувшись, обращаюсь я к перевязочной сестре. — С огромным, правда, трудом, но вышло!
— Поздравляю! — без особого воодушевления отвечает Вероника.
— Что так вяло? — смотрю я на девушку. — Мы с вами справились со сложнейшим клиническим случаем! А вы грустите?
— Дмитрий Андреевич, мы с вами лишь продлили агонию неизлечимо больного человека. На него уже все родственники давно махнули рукой, ждут не дождутся, когда он уже преставится. Им в республиканском онкологическом диспансере еще полгода назад сказали, чтобы больше к ним не приезжали. Мол, он уходящий больной, и онкологи ничего с этим не поделают. Симптоматическое лечение по месту жительства.
— Как вы можете так цинично рассуждать? — спрашиваю я, но уже без должной уверенности в голосе.
По сути, она права. Своим вмешательством я лишь на некоторое время отсрочил смерть больного Вальтера, и сейчас он вынужден страдать дальше. То существование, которое он влачит в отделении, жизнью уж никак не назовешь.
— Да бросьте, доктор, играть в благородство, — отмахивается Вероника, — и произносить пафосные речи. Ваша победа оборачивается продолжением терзаний.
— То есть, вы считаете, надо было стоять и смотреть, как пациент истекает кровью?
— Ничего я уже не считаю, — отворачивается Вероника. — Разрешите, я тут уберусь, и мне следующих пациентов надо перевязывать.
— Да, да, конечно! — Я отхожу, стараясь не мешать ей и санитарке затирать разбрызганную по всему перевязочному кабинету зловонную кровь.
Я направляюсь в палату к Вальтеру: надо убедиться, что кровотечение хоть и временно, но отступило. У входа в палату меня поджидают его жена и дочь.
— Скажите, доктор, долго он еще протянет? — задает извечный вопрос жена пациента, Лидия Ивановна — худая, изможденная женщина лет шестидесяти, с красными, воспаленными от хронического недосыпания глазами. Судя по истории болезни, Вальтер приходится ей ровесником.
— Я не господь бог, но сделаю все, что в моих силах, чтобы это так скоро не произошло. Сейчас станет известен результат его анализа, и, я думаю, мы незамедлительно начнем переливать кровь.
— Зачем? Доктор, зачем, скажите, ему переливать кровь? — спрашивает дочка Вальтера, рано располневшая дама в сером шерстяном костюме.
— Как зачем? — Я обескураженно гляжу на обеих родственниц ракового больного. — У него только что состоялось значимое кровотечение. Полагаю, кровопотеря довольно приличная. Мы ее восполним.
— Не надо ничего восполнять! — Дочка прямо-таки надвигается на меня мощным бюстом. — Мы с мамой против. Правда, мама? — Она, сдвинув к переносице брови, грозно глядит в сторону матери.
— Ленушка, я не знаю, — мямлит мама, не поднимая глаз.
— Нет, так дело не пойдет! — возражаю я. — Больной бледный, покрыт липким потом, пульс частит, давление низкое: налицо все признаки огромной кровопотери. Сейчас принесут анализ, и я сразу же иду за кровью. Больной в сознании, адекватен и сам может за себя решать: согласен или не согласен он на переливание. Я с ним немедленно переговорю, — после этих слов я пытаюсь вернуться в палату к Вальтеру.
— Доктор, погодите секундочку! — Ленушка загораживает мне дорогу и переходит на шепот: — Дмитрий Андреевич, не надо переливать кровь моему отцу! Я вам денег дам, только не переливайте!
— Что за бред? Вы в своем уме?
— Тихо! Не надо кричать, а то мама услышит.
— Пускай слышит! Вы что мне предлагаете?
— Я вам предлагаю оставить моего отца в покое и дать ему спокойно умереть! — не выдерживает дочь.
— В таком случае надо сидеть дома, а не вызывать «скорую» и мчаться в больницу! А раз вы тут, то будем оказывать помощь в полном объеме! Так что не стойте у меня на дороге!
— Это не я вызвала «скорую», а мама! — чуть не плачет Ленушка. — Доктор, мы все так устали ждать! Вы просто не понимаете!
— Я все понимаю, но на должностное преступление не пойду! И не надо предлагать мне деньги: это мерзко!
— А я в Интернете читала, что онкологическим больным нельзя переливать кровь. Пишут, что это может стимулировать рост опухоли. Это правда?
— Правда, но не в конкретном случае: куда уж тут, по-вашему, дальше стимулировать? Я переливаю кровь из-за тяжелой кровопотери.
Анализ Вальтера оказывается очень плохим, и я, несмотря на возражения родственников, все же вливаю две дозы крови и две дозы плазмы. Покончив с Вальтером, я отправляюсь обедать: как раз подошло время.
Обед, по больничным меркам, оказывается просто шикарным и не идет ни в какое сравнение с тем, что приходится наблюдать в лечебных учреждениях Петербурга. Наверное, сказывается небольшое число пациентов в стационаре да меньший размах воровства. Не стану описывать меню, а то после всех этих кровавых подробностей гастрономические излишества выглядят непристойно. Скажу только одно, что все очень вкусно.
После обеда занимаюсь документацией, а когда часам к трем выхожу из ординаторской, вижу, что персонал как-то сам собой растаял. На посту осталась только дежурная смена, да в своем кабинете возится Зинаида Карповна. Григорий Петрович тоже засобирался домой:
— Рабочий день подошел к концу, пора и честь знать!
— Не рановато ли собрались?
— В самый раз. Пока переоденусь, как раз пробьет без пятнадцати четыре: финал! Впереди выходные: много дел накопилось. У вас какие планы?
— Пока никаких. Живу при больнице, питаюсь тут же, так что я всегда под рукой. Вы когда дежурите?
— Завтра, так что надо поскорее отсюда убираться. В субботу приду, добью выписные истории.
— Если понадобится моя помощь, не стесняйтесь — зовите! — Мы меняемся номерами телефонов.
К четырем часам в отделении остаются только дежурные медсестра и санитарка. Скучая, я прохожу по отделению, заглядываю в свои палаты: все тихо. Вальтер спит, повязка на шее остается сухой. После переливания крови и плазмы на его щеках наметился нездоровый румянец. Поднимаюсь в реанимацию и проверяю послеоперационного пациента: настораживающих моментов не вижу, все происходит, как и должно быть. Оставляю запись в истории болезни и решаюсь поговорить по душам с заведующей хирургическим отделением.
