Газета Завтра - Газета Завтра 217 (56 1998)
К нашей земле как привилось издавна православие, так ничем его и не заменишь. Как же иначе, раз вся природа русская Богом дышит? Все иное - завозное, антинациональное, “чужебесие”, которое замытарило человека. Последние десять лет Стрижев пишет почти исключительно на духовную тему: “Угодник Божий Серафим” - о Серафиме Саровском, “Святой праведник Иоанн Кронштадский - в воспоминаниях самовидцев”… От любования “престолом Божьим” он перешел к лицезрению Божьих людей - на сколько ступенек поднялся он по лестнице в небо?
Денис ТУКМАКОВ
Борис “УЖЕЛЬ СКАЗАТЬ НЕ МОЖЕТ РУССКИЙ СЛОВА?..”
[gif image]
ВОРОТА В КАНЕВ
Не как монарх,
что в жалком покаяньи
В Каноссу полз дорогою раба, -
Иду, не в кандалах,
в престольный Канев
Избавиться от рабского горба.
Пора стоит роскошная в природе,
Тарас и солнце - вместе на скале,
И в сердце вновь
казачья честь восходит
И преданность отеческой земле.
Тут падать ниц - обычаю угодно,
Но он грохочет, как пророк Илья:
“Учись ходить, в конце концов,
свободно.
Как человек. Вокруг - твоя земля!”
И я встаю, мордованный веками,
Но не убитый никаким мечом!
И отворяет мне ворота в Канев
Тарас державным,
золотым ключом!
МАРШ ПЯТОЙ КОЛОННЫ
Кто вы ныне, наши коммутанты,
Где нагрели новые места,
Шустро заменяя транспаранты
И знамен опасные цвета?
Говорят, у радикалов нервы
Не на месте, если ваш хурал
Громче их горланит “Ще не вмерла”,
Как вчера - “Интернационал”.
Говорят,
что в храмах бить поклоны
Так теперь горазды вы еси,
Как недавно били в них иконы,
Посылая дули в небеси.
Бдите ж, радикалы, в самом деле,
Если коммутанты к вам придут:
Нас они вчера продать сумели -
Завтра вас подавно продадут.
Помните, как в августе беспечно
В пару дней сменила эта рать
Место у звезды пятиконечной
На места в колонне номер пять.
И сейчас никто там не безумец:
Повернись история опять -
Сей момент заменят ваш трезубец
На места в колонне номер пять.
И желто-блакитный, и червонный,
Полюбуйтесь, как который год
Коммутантов пятая колонна
Продаваться весело идет!
И за них приветственные чары
Радостно готовые поднять,
Одобряют это янычары -
Спецрезерв
колонны номер пять!
Спелся этот хор объединенный…
Глянь,
желто-блакитный и червонный,
Как победным маршем
там и тут
Коммутанты всей своей колонной
В ногу с янычарами
сплоченно
Украину на торги ведут!
ШАРЖ Б. Н. Е.
Дождясь бесплодья гибельного часа,
Где все сгубила засуха-змея,
Ублюдок промальтийского закваса,
На грех и ужас
всех крещенных сразу,
Забрался
на державный трон всея…
В палатах древних
бродит он под мухой,
Средь казнокрадов и профур пера,
Надменный ростом
и убогий духом -
Бездарный шарж Нерона и Петра.
Когда ему, опухшему в той пуще,
Сам патриарх облобызал уста -
В своем гробу
перевернулся Пушкин,
Владимир-князь
не удержал креста.
Когда, проковылявши через паперть,
По храму он рогато проходил,
Отпрянула с иконы Божья Матерь,
Младенца от него загородив.
И тьма, как демон,
день сменила ночью -
Ни свечек, ни лампад, ни огонька,
Лишь Спаса всепрощающие очи
Вдруг вспыхнули впервые за века!
Трон осквернен
пороком и лукавством,
Здесь Лысая Гора,
где столько дней
Бесовство пьет
за упокой славянства,
И в чашах кровь,
и серный дух над ней.
Уже совсем святынь не стало отчих,
Двуглавый -
словно с двух сторон ослеп…
И хам заморский ошалело топчет
И крест, и души, и священный хлеб.
Ужель сказать не может
русский слова,
Ужель по воле тех, кто правит им,
По норам
ждет Пришествия Второго,
Что, мол,
воздаст и мертвым, и живым?
Смотри, соседка,
ты дождешься чуда,
Не Страшного Суда, а дня, покуда
Сживет тебя со свету твой иуда,
А там - и нас…
Подумай хорошенько:
А может, право, перед судным днем
Послать нам хлопцев
батьки Дорошенко,
Чтоб твой чертог очистили огнем?
Дабы опять слепыми за тобою
Нас не пригнали, как овец,
гурьбою
К иной кошаре, где твоих до шкуры
Уже остригли и сдают с натуры.
Так отзовись из помраченной дали,
Подай хоть голос:
ты еще жива ли?
А то, не слыша твоего глагола,
Уже и Спас тревожится с высот:
“Коли молчанье,
как в пустыне голой,
То есть ли, вправду,
там еще… народ?”
ТРЕТЬИ
Снова белым черное назвали,
Белое испачкав чернотой,
По мордам друг другу надавали
Ради правды!
Истинной!! Святой!!!
Раны и обиды вспоминали,
Ничего былого не щадя,
И бока взаимно наминали,
Счеты несведенные сведя.
И пока мечи опять ковали
Из орал, из молотов, серпов -
Третьи все украли и урвали
От ракет, икон - до пустяков.
И опять подзуживали снизу
Спорщиков, в ушибах и в крови:
- А вот там -
из бывших блюдолизы,
А вон там - из нынешних. Лови!
И ловили, и крушили лихо,
В щепки - от завода до горшка.
Третьи же растаскивали тихо
Все, что создавалось за века.
Те же, вдруг припомня Украину,
Встали - и руками развели:
- Кто же нам побил
горшки и спины,
Кто же нашу хату развалил?!
И сверкая лютыми очами,
Ну искать врагов за три межи.
…А в то время третьи за плечами
Делят меж собою барыши.
…И ВЕЧНЫЙ БОЙ
На клич “К барьеру!”
в миг отваги,
За честь и гордые права
На неокрепшем льду бумаги
Для схватки сходятся слова.
За ними -
выбор беспристрастный:
Стилет, кинжал иль пистолет.
Меж ними -
в роковом пространстве -
Свидетель и судья - поэт.
Подняться б он хотел над правом,
Как жрец,
презревший славы хлам,
Чтоб объявить позор лукавым
И славу - праведным словам.
Но в миг,
когда сойдутся нервно
Два дуэлянта в судный ряд -
В него же первого -
и недруг,
И друг направят свой заряд.
…Когда ж утихнет поле брани,
Словам
сквозь ужас предстоит
Увидеть, как на той же грани
Поэт у знамени стоит.
Лишь небеса неотвратимо
Узнают тайну о земном,
Что этот вечный поединок -
Всегда и всюду в нем самом.
И снова в рыцарском запале -
За честь, и правду, и права -
В сердечном трепетном овале
На битву сходятся слова.
Киев, 1997-98 гг.
Перевел с украинского
Евгений НЕФЕДОВ
Олесь Бенюх ОФИЦИАНТКА ИЗ БИСТРО
БИСТРО БЫЛО безымянным и располагалось недалеко от Театра оперетты. Узенькое помещение, стойка у входной двери, три-четыре миниатюрных столика, в дальнем углу крошечная кухонька. За последним столиком сидели двое.
- Ты знаешь, я человек рафинированный, - говорил седовласый, тряхнув густой волнистой гривой. - Меня изрядно покоробили слова ректора о том, что в командировку в Лондон поедут те, кто максимально достойно проявил себя в прошлом году в научном плане. Это Кондаков-то Герман?! Он же через ВАК еле-еле проскочил со своей никудышной докторской. Взятка - и крупная! - премного способствовала остепенению очередной бездарности. Сейчас правит бал господин великий доллар. К слову - нам уже третий месяц не выплачивают зарплату. Хотя она у меня, профессора, доктора филологии, гуманитария, в три раза ниже, чем у секретаря-референта в СП и в пять раз - чем у телохранителя президента банка.
- А вот мне зато платят исправно, - бородач поправил сильные очки в золотой оправе, жестом руки подозвал официантку.
- Голубушка, Асенька, нам бы повторить по обычному рациону - “озверинчика” и к нему скоромный аккомпанемент.
- Бу сде, - сказала девица сквозь жвачку.
- Еще бы! - вздохнул седовласый, провожая задумчивым взглядом предельно короткую синюю юбочку. - Ты вовремя сбежал из науки. Вовремя и удачно. Кандидат и доцент по физиологии спорта - первый вице-президент процветающей риэлтерской конторы. Везунчик!
Бородач ласково огладил свой нафабренный клинышек, зажмурился. “Поменялись ролями, вот тя и завидки берут, - усмехнулся он незлобливо. - Раньше-то ты, Борис Андреевич, - и самый молодой в Москве доктор наук, и завидный жених, и лауреат Госпремии. Способен, спору нет. Ан новые времена слагают новые песни. Теперь на коне мы”.
Официантка принесла водку и сосиски, артистично водрузила на столик стопки, тарелочки.
- Вы знаете, Асенька, смотрю я на вас и диву даюсь - откуда у вас эта грация, это изящество, эти колдовские чары, сексапильность, наконец, - Борис Андреевич улыбался, опершись локтями о столик, опустив массивный подбородок в большие пухлые ладони. - Помнится, и в Голливуде - правда, я там бывал уже после кончины несравненной Мэрилин Монро - просматривалось все это, но в ничтожных дозах.
