Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки
– Не во мне, не во мне! – закричала Даша. – Меня никто здесь не любит! Тетради рвут. На переменах отвернешься – кто-нибудь ба-бах по голове! Обернусь – а все только ржут! А вы говорите – элитная школа! Такие же гопники в вашей школе, как везде!
Она заревела, размазывая по щекам тушь. У Игоря мелькнуло в голове, что ревет Даша, памятуя о том, что отец не переносит женских слез и готов от них на стену лезть. Слезами и жена, Светлана, выбивала из Игоря все что угодно. Но эта мысль не продержалась у Игоря в голове долго – бешенство душило его.
– Слушайте, господин директор… – начал он злым голосом. – Не знаю, кто тут прав, а кто виноват. Но считаю, что 15-летнего ребенка надо довести до того, чтобы он бросался на взрослого человека. Так что у вашей Лилии Ивановны рыло наверняка в пуху!
Директор попытался слово молвить, но Шпагин поднял руку.
– Я вас не перебивал! – сказал он. – Да, Даша, может, и не простая девчонка. Да, и мне хочется иногда дать ей ремня. Но мы в каждой ситуации находим общий язык. Даша – девочка послушная.
При этом, в голове у Игоря мелькнуло, что вот только позавчера он велел Даше придти к десяти вечера, а пришла она, словно специально, словно провоцируя, в половине двенадцатого, так что послушанием не пахло уже давно. Но мысль эта мелькнула и пропала, как полустанок мелькает и пропадает в окне ночного поезда. «В самом деле, мне теперь что – рвать на себе рубаху, биться головой об стол и кричать – ну да, моя дочь дура и блядь?!» – подумал мельком Игорь.
– Так что проведите сначала работу со своими учителями. И с учениками. Если они вот так изводят новичков, то чего же можно ждать? Поножовщины можно ждать!
Игорь вскипел, но тут глянул на директора и стал остывать: директор смотрел на него так, что Игорь вдруг понял – он далеко не первый, кто толкает такие речи в директорском кабинете. Наступила пауза. Даже Даша перестала шмыгать носом. Игорь понял, что Даша, пользуясь тем, что из-под челки не видно ее глаз, уже давно не плачет. «Вся в мать…» – подумал Игорь: у Светланы тоже вот так вот мгновенно высыхали глаза, стоило ей решить, что она достигла своего.
– Я в школе тридцать лет… – медленно начал директор. – Я детишек с порога вижу. Даша – девочка хорошая. Но где-то внутри. А внешне она – вот такая, какая есть. Я не знаю, для кого она все это устраивает. Может, перед самой собой такие представления разыгрывает, может, перед какими-то друзьями – чтобы было чем похвастаться. Так, Даша, а? Подружкам потом небось рапортуешь, какая ты крутая в школе? Это деструктивное поведение. Она стремится разрушить все вокруг. Всех поссорить. Вот представьте: приходит в сложившийся коллектив человек с такими целями и начинает свою подрывную деятельность. Вариантов два: или эта деятельность ему удастся, или коллектив начнет с ним войну. Как я понимаю, события пошли по второму варианту.
– И что? – поразился Игорь. – И вы вот так спокойно к этому относитесь?
– А как, интересно, я должен к этому относиться? – удивился директор. – Школа дает образование, а воспитывает – так, по пути, если время останется. Главные воспитатели – папа с мамой. Вот вы.
Он авторучкой указал на Игоря.
– Чего это? – возмутился Игорь. – Школа, школа воспитатель. А нам-то когда, мы с утра до ночи на работе, во всяком случае я – точно…
– Вот был такой педагог-новатор Антон Макаренко, он по своим ученикам из револьвера стрелял. И у него после этого была дисциплина. А на нынешнего школьника косо посмотришь – его родители на тебя заявление в суд накатают. И вы после этого хотите, чтобы кто-то из учителей пытался ваших детей воспитывать? Сами. Все сами, Игорь Леонидович… – сказал директор, потом перевел глаза на Дашу и продолжил: – А тебе, Даша, вот что скажу: хочешь, чтобы к тебе относились по-человечески – так сама относись к людям по-человечески. К одноклассникам, к учителям, к соседям, к бабушкам на лавочке, к папе с мамой. И тогда все у тебя в конце концов наладится. А если тебе кто советует другое, так лучше разругайся с такими друзьями – до добра они тебя точно не доведут…
Шпагин молчал. Он вдруг почувствовал уважение к этому человеку. Директор спокойно и уверенно посмотрел на Шпагина своими светлыми глазами, потом посмотрел в стол, подумал и сказал:
– Вот что мы сделаем. Мы переведем вашу дочь из класса «а» в класс «б». У нее будет возможность начать все сначала. Слышишь, Даша, начать… начать, а не продолжать. То есть, ты должна пересмотреть свое поведение. Поняла?
Оба – и Шпагин, и директор – уставились на Дашу. Та, хоть и не поднимала головы, но, как и ожидал Шпагин, из-под челки отлично видела эти взгляды. Даша кивнула.
– И советую тебе, Даша, не шутить сейчас с нами… – внушительно сказал директор. – Потому что это ты не с нами шутишь – это ты со своей жизнью шутишь. А жизнь можно прошутить в два счета.
Он замолчал. Шпагин встал.
– Ничего, если я буду время от времени заходить? – спросил он.
– Родителям всегда рады! – радушно ответил директор, вскидывая на Шпагина глаза.
Спасибо… – ответил Шпагин. – Они с Дашей вышли в коридор. Вокруг бегали ученики, стоял галдеж.
– Пошли, поговорим… – угрюмо сказал Шпагин.
Даша молча пошла за ним. Они вышли во двор. Хоть уже и октябрь стоял, но было еще тепло. Во дворе девчонки играли в классики. Школьники сидели на перилах крыльца, как на насестах. Кучками стояли пацаны. По их взглядам, по тому, как они переглянулись и ухмыльнулись друг другу, Шпагин вдруг понял, что они, скорее всего, из дашиного класса.
– Твои однокласснички что ли? – спросил он, кивая на них.
Даша кивнула.
Шпагин почувствовал, что закипает. Он вдруг быстро пошел к пацанам. Даша оторопело уставилась ему в спину, а потом побежала следом.
Заметив его приближение, парни начали демонстративно говорить о чем-то своем. Шпагин подождал, пока его заметят, и, не дождавшись, взял одного из пацанов за плечо и резко развернул.
– Ты чего, дядя?.. – медленно, растягивая слова, проговорил пацан, длинный, худой, костистый, словно собранный из деталей конструктора.
– Вот что я вам скажу, молодые люди… – начал Шпагин, задыхаясь от внезапно нахлынувшего на него бешенства. – Вот эта девчушка, на которой вы всем классом оттачиваете свои шутки, – моя дочь. И если я еще узнаю про ваш дубовый юмор… если я узнаю, что вы рвете ей тетради, что бьете ее… Я вас, малолетних уродов, соляной кислотой полью!..
Пацаны оторопело смотрели на него.
– Слушайте, вы не поняли, это нас надо от вашей Даши защищать… – начал было один, но Шпагин, побелев, вскинул предупредительно кулак.
– Рот закрой. Рот закрой, когда старшие разговаривают…
Он развернулся и пошел прочь, по пути прихватив Дашу. Шпагин удивлялся сам себе – чего это вдруг разошелся, ведь даже выходя из директорского кабинета, он и в мыслях не имел ни на кого бросаться. «Как я устал… – вдруг потерянно подумал Шпагин. – Как же вы надоели мне все»… При этом он вдруг почувствовал, что ему хоть немного, а полегчало. «Сбросил чуток негатива, и ладно… – подумал он. – да и пацанам не лишнее – может, не будут теперь ручонки тянуть»…
Дочь шла рядом. Шпагин перевел на нее взгляд.
– А тебе, Даша, вот что скажу. Дома – к десяти вечера! Никаких клубов. И эта компашка твоя – чтобы я больше тебя с ними не видел. А особенно с этой, как ее, Лианой. Поняла?!
Глаза у Даши полыхнули. Она резко вырвала руку и отскочила прочь.
– Как хочу, так и буду жить. Не лезь ко мне. Воспитатель выискался!
Шпагин задохнулся.
– Ах ты… – он пытался подыскать слова, но кроме матерных в голову не приходило ничего. – Ах ты… А ну – пошли домой!
– Хуй! – зло, громко, на весь школьный двор, ответила ему дочь. – Соси хуй, папа!
С этими словами она развернулась и побежала прочь. Шпагин оторопело смотрел ей вслед. Потом он услышал где-то сбоку смех. Он повернул голову – это ржали над ним те самые пацаны, которых он только что пытался воспитать. Пряча глаза, Шпагин быстро пошел к воротам.
Глава 5
Тимура в СИЗО и правда никто не обижал. В тюрьмах для малолетних как раз началась сепарация – убийц сажали к убийцам, насильников к насильникам, воров к ворам. Мысль была в том, чтобы таким образом пресечь или хотя бы минимизировать «обмен опытом». но одновременно сводилось на нет даже то минимальное моральное право, которое имелось, например, у тех же воров перед насильниками. К тому же, в камеры к малолеткам по-одному сажали попавших под следствие ментов – для пригляду за молодежью: так даже за решеткой менты служили закону. Странным образом эти менты, разжалованные, выброшенные своими же товарищами на помойку, списанные начальниками в человеческий утиль, и правда «строили» своих подопечных, требовали порядка, радостно рапортовали тюремному начальству о достигнутых в деле тюремной педагогики успехах. Выстраивая какую-то свою логику понимания этого искаженного мира, менты надеялись, что за весь этот труд будет им поблажка – если и не простят, так, может, дадут меньше, или потом, в лагере, пристроят на хорошее место.
