Вейо Мери - Шофер господина полковника
— Неужели они не дают тебе там еды? — сказал он.
Мать вышла, положение отца от этого ухудшилось. Он ступил полшага в сторону, где раньше стояла мать, и вернул равновесие. Потом переместился на шаг к окну. Теперь он уравновесил все помещение. Пелтола отодвинул масленку подальше от края. На большую предусмотрительность он не был способен. Мать взбивала подушку в общей комнате. «Упорядочено ли ваше питание?» — он помнил, что слышал это по радио. После еды его клонило ко сну. Это время опасное: способность к пробуждению понижается наполовину. Он вытянулся на диване-кровати. Сапоги снял, и они стукнули об пол. Потом перевернулся на живот, лицом в подушку. Отец и мать удалились в свою спальню.
Жилая комната была в то же время и швейной мастерской. Здесь стояла швейная машина, на которой можно было вышивать узоры и пришивать пуговицы. Она работала на электричестве. Посредине большой круглый стол, на нем материи и выкройки из вощеной бумаги. На полу лоскутки — треугольники и порванные четырехугольники. Около дверей — короткая вешалка, четыре деревянных костыля. На одном болталась прозрачная модная накидка, из тех, что во время дождя продают у дверей больших магазинов прямо из картонных коробок. Они в такой упаковке, что умещаются в кулаке, но стоит их расправить, и уже никуда не денешь, только на гвоздь. Это была накидка Сирпы Мякинен. Всегда, как только Пелтола начинал засыпать, Сирпа пускала в ход швейную машину. Когда Пелтола открывал глаза, он видел одинокую сосну, ветки ее раскачивались. Хорошо бы открыть глаза еще раз, но у него не было сил. Все время Сирпа Мякинен была в комнате. Она шила юбку — такую длинную, что когда они с матерью расстелили ее, мать стояла в конце своей спаленки, а Сирпа — у окна общей комнаты. Юбка была десятиметровой длины, и вместе с тем такая же узкая, как обычная юбка, вся как труба. «Разрежьте ножницами», — попросила их юбка. Они начали наперебой отговаривать ее, и Сирпа сказала: «Это ты меня такой сделала». Та ответила ей, что не она ее такой сделала, а замерзшие ступени на Стуренкату, перед деревом-сморчком. Пелтола боялся возвращения постоянного кошмарного сна, и он все-таки снова увидел его.
Хлопнула дверь. Саллинен и Кнуру ушли на работу. Было 6.45. Пелтола поспешно встал. Он увидел лоскутки и их общедоступную геометричность. Сирпа Мякинен проживала в четвертом квартале на улице Алексиса Киви[16]. Она успела перейти Ваазанкату и Хельсингинкату. Она шила вместе с матерью дамские платья для маленького предприятия, которое продавало их как фабричные. Она шла шить их. Ее походка была медленной, она уже миновала Хельсингинкату. Она не спеша перешла ее, так как была инвалидом. На нее не смели наехать.
Пелтола натянул сапоги и застегнул куртку. Во рту скопился большой комок, который он не решался проглотить, так как не знал, что это, — может быть, шерстинки маленьких грызунов или птичьи косточки? Он пошел сплюнуть в унитаз. Попробовал высчитать, сколько времени проспал, но не смог. Отец и мать слушали по радио утренние наставления проповедника. Хрипловатый поп поучал: «Многие ли из нас всегда останавливаются послушать слово божье? И тем не менее мы все стремимся к освежающим источникам, как звери к водопою. Божье слово бурлит, как чистейший родник, и его вода питает нас. Божье слово одинаково звучит в кафедральных соборах больших городов и в отдаленных лесных сторожках. Его свежести ничто не портит. Много раз христианин ищет настоящие слова, но не находит их, и мир слышит его заиканья, и в этом служит утешением светлое слово божье, к которому можно вернуться и учиться новым словам и надеждам».
— Мне нужно ехать сейчас же, до свиданья, — сказал Пелтола в щелку спаленки.
Отец не поднял головы, он сидел нагнувшись и слушал. Мать взглянула, но не поняла. Пелтола открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Дверь с такой силой втянуло внутрь, что она хлопнула. Это было проделкой сквозняка.
Лизбет сидела на корточках за стойкой. Перед входной дверью стоял стул в знак того, что ресторан еще не открыт. Когда она подошла убрать стул, Пелтола приоткрыл дверь машины и крикнул через дорогу: «Хэй!»
Держа стул на весу, Лизбет взглянула на него. На ней были черные чулки, синяя юбка и белый передник. Солнце ликовало в ее желтых волосах, их было так много, что она была не в силах их укротить и властвовать над ними. Они падали на глаза, и она отбрасывала их назад левой рукой. Они освещали весь ресторанчик. Чтобы их погасить, пришлось бы пять лет проработать в ночном ресторане Марска.
— Еду за город, давайте со мной, — пригласил Пелтола. Он старался говорить тише.
— Что? — рявкнула Лизбет.
— Отправляюсь в увеселительную поездку, приглашаю вас. К концу дня вернусь. Я буду в Сюсмя. Там можно поплавать.
— У меня нет купальника, — сказала Лизбет,
— Это не важно.
— Да я сейчас не успею.
На Лизбет была, такая мини-юбка, что приходилось наклоняться до самой земли, чтобы прикрыть подолом колени. Она не носила бюстгальтера, боялась рака. Груди досаждали, приходилось укладывать их, и обычно она их приподымала как можно выше и опиралась спиной о дверной косяк.
— Вы поспеете уже к восьми обратно, если все будет удачно.
— Конечно, я согласна, — сказала Лизбет и унесла стул. Потом она пошла на кухню. Через десять секунд Урпо появился у входной двери.
— Моро[17], — приветствовал Урпо.
— Моро.
— Когда на гражданку вернешься?
— Осенью только.
— Хорошей тебе погоды, — пожелал Урпо.
Урпо подбил Лизбет здоровенный синяк под глазом. Он ломал ей руки и омрачил ее настроение одним только словом. Лизбет вернулась из кухни и принесла тарелку с пуговками масла. Позади стойки она нагнулась и поставила тарелку на нижнюю полку. Потом подошла к репродуктору, вытянулась на цыпочках так, что юбка поднялась до середины бедра, и сделала звук громче. По радио пел король танго Эйно Грен: «Любимая, вернись, жду тебя, смотрю на дорогу утром и вечером. Дорогая моя, вернись...»
Лизбет начала поправлять скатерти на столиках в витринном окне. На безымянном пальце ее правой руки было золотое кольцо с большим желтым камнем, на шее на тонкой золотой цепочке — маленький черный крестик и круглые серьги в ушах, а на запястье — красный резиновый браслет, на котором был ключ от кабинки купальни. Он был золотой, и если показать его распорядителю в «Приюте рыбака», то можно получить доступ в отдельный кабинет через внутренний ход.
— Твоя размазня пригорает! — прокричала Лизбет Урпо.
Урпо затрусил на кухню. Лизбет шлепнула его по заду, засунула подол его рубахи в брюки и поправила воротник. У него был шиллеровский воротник.
В РЕСТОРАНЧИКЕ УРПО
Пелтола выбрался из машины и прошел в ресторан. Он и сам не заметил, как это случилось.
— Могу я получить маленькую чашечку кофе? — спросил он.
Лизбет смотрела в окно. Она всматривалась сквозь стекло и скалу в какое-то очень далекое место, потому что и оттуда кто-то смотрел сюда, но был так далеко, что не был бы виден, даже если бы его подняли в воздух на полкилометра.
Лизбет очнулась и подала чистую чашку. Стеклянный кофейник стоял на электроплитке в конце стойки. Каждый мог наливать кофе сам. Пелтола налил полчашки, потом еще немножко подлил. И так несколько раз. Потом стал чайной ложкой вынимать из стеклянной вазочки кусочки сахара. Никак не удавалось подхватить намеченный кусочек, не давался и тот, что был рядышком, пришлось брать какой попадется.
— Восемьдесят пенни. — сказала Лизбет.
— Я просил маленькую чашечку, — сказал Пелтола. — Я доплачу в следующий раз. Идет? — Он положил на стол пятьдесят пенни. Лизбет ничего не сказала.
— All right, — сказал Пелтола и отлил немного кофе из чашки обратно в кофейник. — Сахар еще не успел растаять, —заметил он.
Он поднял чашку и понес ее на дальний столик в углу. Он нес чашку поверх столов и стульев. Поставил чашку, сел, снял фуражку и положил на стол. Она была здесь как на голове. Он переложил ее на стул, и теперь она была как бы в ногах.
— Доплата будет тридцать пенни, — напомнила Лизбет.
— Но я отлил отсюда обратно в кофейник.
— Это большая чашка.
— У меня только полчашки.
— Это не считается, раз большая чашка.
— Но я просил маленькую.
— Надо было говорить громко, чтобы слышно было.
— У меня тихий голос.
Такого Лизбет никогда не слыхала. Урпо пришел за стойку и начал рыться в ящике с ножами, вилками и ложками.
— Ножи и ложки перемешались.
Урпо взял вилку, где между остриями застряла большая ложка, и начал трясти. Ложка отлетела куда-то в сторону.
— Видела я сон, что была в церкви, — сказала Лизбет. — У меня было очень короткое подвенечное платье и фата.
— Так у тебя и должно быть, — сказал Урпо.
