Рольф Лапперт - Пампа блюз
Курт смеется, а Вилли не знает, смеяться ему или плакать.
— Слушай, Отто, я же говорил вам, что они наверняка прилетали сюда просто так, ради интереса, посмотреть, что тут да как, — Масловецки старается придать своему голосу беззаботный тон. — Если бы они хотели нам что-то сделать, то давно бы уже сделали!
— Я тоже думаю, что они мирные, — считает Курт, но убежденности в его словах не слышно.
— А может, они вообще посланцы Господа, — говорит Вилли, — и явились сюда, чтобы наставить нас, людей, на путь истинный.
В эту минуту на улице раздается сирена. Все за столом вздрагивают. Масловецки и Курт резко вскакивают, Курт опрокидывает стул. Рюман начинает лаять как сумасшедший и несется к дверям. Вой сирен становится все громче. Прямо как тогда, на летних каникулах, когда неизвестный поджег развалины стеклодувной фабрики и сюда приехали пожарные из Лоэнфельде и Кремберга.
Рюман, Курт и я первыми оказываемся на парковке. Две патрульные машины и скорая проносятся мимо нас и останавливаются перед заправкой. Вой сирен постепенно сходит на нет, как музыка из старого радиоприемника, если выдернуть шнур из розетки. Из машин выскакивают трое полицейских. Один из них начинает молотить кулаком в ворота мастерской. С такого расстояния звуки напоминают раскаты грома.
Тем временем остальные уже успели высыпать на улицу и наблюдают за происходящим, разинув рты.
— В чем дело, черт побери… — бормочет Масловецки.
Двое полицейских садятся обратно в машину и тут же срываются с места. На дороге они разворачиваются, на всех парах несутся в нашу сторону и резко тормозят перед домом Анны. Меньше чем через секунду полицейские уже оказываются на улице и бегут к дому через сад. Кажется, они прямо на бегу достают пистолеты из кобуры. В дверях дома появляется человек, но я не вижу, кто именно. Потом все исчезают внутри.
Скорая медленно подъезжает от заправки к дому и встает на обочине. Двое санитаров выходят из машины, открывают сзади дверь и берут носилки.
Третий полицейский отходит от фургона Йо-Йо и в растерянности останавливается на площадке перед ним. Наконец он садится в свою машину и какое-то время просто сидит внутри. Когда он заводит мотор, сирена коротко взвывает. Потом он, видимо, замечает нас и едет в нашу сторону.
Мы молча стоим на месте и ждем. Даже Рюман не лает. Я чувствую, что случилось что-то ужасное, и, с одной стороны, хочу поскорее узнать, что именно, а с другой, совсем не хочу этого знать. Хочу вернуться обратно в пивную, выпить пива, послушать болтовню моих нетрезвых собутыльников и поразмышлять о том, почему же здесь никогда ничего не изменится, ни в плохую сторону, ни в хорошую, а еще о том, что мы так и проживем тут, как в странной сказке, до скончания веков.
Но события развиваются иначе.
Машина тормозит в метре от нас. Полицейскому стоит немало труда вылезти из нее, потому что он очень высокий, метр девяносто, не меньше. Он поправляет фуражку и снимает солнечные очки. Прямо как в кино.
— Здрасьте, — говорит он. — Кто-нибудь из вас знаком с Йозефом Керном?
— Да, — отвечает Масловецки.
Остальные кивают, все, кроме Лены, конечно. Рюман обнюхивает ботинки полицейского.
— А что случилось? — спрашивает Масловецки. Он делает шаг вперед, чтобы показать, что он тут главный.
— Пока точно не знаем, — отвечает полицейский. И бросает быстрый взгляд через плечо на дом Анны. Потом снова смотрит на нас, и его левый глаз дергается.
— Нам позвонил господин Керн и сообщил об убийстве.
13
Через час мы все снова сидим в «Белой лошади». Тем временем в деревню приехали два комиссара и техники-криминалисты для обследования места происшествия. Перед домом Анны по-прежнему стоят четыре машины, хотя скорая уже давно уехала. Никто не хочет нам ничего объяснять. Но мы и сами все понимаем.
Георгий мертв. Как он умер, мы не знаем. Полиция увезла Анну и Йо-Йо. Мы видели их, когда они проезжали мимо, без мигалки и сирены. В первой машине на заднем сиденье сидел Йо-Йо, во второй — Анна.
Нас разбили на три группы по три человека. Масловецки, Карл и я в одной группе. Последние десять минут мы отвечаем на вопросы комиссара, полного мужчины, который потеет и курит уже третью сигарету. То есть на вопросы отвечаем я и Масловецки. Карл, конечно, не понимает, из-за чего такой шум, хотя по нему видно, что он совсем растерян. Чтобы успокоить его, я сказал ему, что все в порядке. Сейчас он сидит, крепко держа свою коробку, и пьет колу маленькими глотками.
— Как она… — комиссар смотрит в свои записи, — как Анна Булатова вела себя в последнее время? Была ли она в отчаянии? Может, злилась?
— Отчаянья было не больше, чем обычно, — отвечает Масловецки. — Вчера среди ночи она пришла сюда и попросила льда, потому что Георгий упал. Такой измученной и не в себе я ее давно не видел. Она ведь вчера заходила, да, Бен?
— Что? А, да, вчера.
— А жертва, Георгий Булатов? Вел ли он себя странно в последние дни?
— В последние дни? — горько усмехается Масловецки. — Георгий всегда был странным! Сколько я его знаю!
— Что вы имеете в виду?
— Он же воевал! В Чечне! Потому и свихнулся! Пил как сапожник! Хотел утопить воспоминания в спиртном! Но тут никакого шнапса не хватит!
— На его руках мы обнаружили много резаных ран. Вы что-нибудь знаете об этом?
— Это он сам себя покалечил. В наказание. За то, что сделал на войне.
Комиссар усердно записывает.
— Так этот Йозеф…
— Йо-Йо! — кричит Масловецки. — Что он вам сказал?
— Здесь я задаю вопросы, — произносит комиссар спокойно. На вид ему около шестидесяти, и он наверняка давно в полиции. Когда он опускает голову, можно видеть лысину размером с блюдце.
— Они когда-нибудь ссорились?
— Йо-Йо с Георгием? В смысле? Георгий все время дома си дел! А Йо-Йо вообще ссориться не умеет.
Комиссар смотрит на меня.
— Йо-Йо целыми днями смотрел кино, — говорю я. — Они с Георгием почти не виделись.
— А в каких он отношениях с…
Комиссар листает свой блокнот.
— С Анной Булатовой?
— Он любит ее, — говорит Масловецки. — Вот.
Он показывает на сердечко с буквами «А» и «Й», вырезанное на столешнице.
— Такое вы найдете на каждой деревяшке в радиусе пяти километров!
— Он пьет отвратительное пойло и часами массирует голову только для того, чтобы волосы росли быстрее, — говорю я. — Чтобы можно было снова идти к Анне стричься.
Комиссар исписал целых полстраницы.
— Погодите, — вдруг произносит Масловецки, — вы же не думаете, что Йо-Йо мог…
— Ну, он сам утверждает, что зарезал Георгия.
Комиссар ставит восклицательный знак после цепочки каракуль, расшифровать которые мог, наверное, только он сам.
— Что? — кричит Масловецки и вскакивает, опрокидывая стул. — Не верьте ему! Он спятил!
Все смотрят на нас.
— Не может быть, — говорю я после того, как Масловецки садится на место. — Йо-Йо — убийца…
Я едва не рассмеялся. Но только едва.
Масловецки фыркает, как лошадь.
— Да он и мухи не обидит!
Он вытирает платком вспотевший лоб, после чего комкает платок в кулаке, будто собирается его выжимать.
Я качаю головой.
— Йо-Йо не мог, — говорю я так тихо, что меня почти не слышно среди гула голосов.
— Я знаю, — говорит комиссар, захлопывая свой блокнот.
Масловецки и я неотрывно смотрим на него.
— Он утверждает, что несколько раз ударил ножом. Но на теле всего одна рана. Кроме того, труп лежал на кухне с утра.
— Тогда зачем вы задержали его?
— Пока он под подозрением, — говорит комиссар.
— А что Анна? — спрашиваю я.
— Она главная подозреваемая.
— Чушь! — кричит Масловецки и решительно взмахивает рукой, будто отгоняя осу. Но потом понимает, с кем говорит.
— Все возможно, господин комиссар, — говорит он, несколько успокоившись. — Но это абсолютно исключено. Анна все эти годы любила и заботилась о Георгии. Другая бы на ее месте давно ушла. А она осталась. И боролась до конца.
— Кто знает, — говорит комиссар. — Вдруг она просто устала, Потеряла надежду и захотела избавиться от него.
— Нет, — настаивает Масловецки, — уверен, что нет.
— Посмотрим.
Комиссар допивает свою воду и с тихим кряхтением встает с места. Мокрая рубашка натягивается у него на животе, из-под пиджака на секунду выглядывает кобура с пистолетом. Комиссар что-то шепчет полицейскому в форме, сидящему за одним столом с Куртом, Вилли и Леной. Потом беседует с коллегой в штатском, который опрашивал Отто, Хорста и Альфонса, и что-то пишет в блокноте.
Полицейские уходят, и мы пересаживаемся обратно за наш стол и пьем пиво. Лена тоже теперь пьет пиво, даже Рюману налили полную миску. Еще минуту назад Курт, Вилли, Отто, Хорст и Альфонс что-то рассказывали наперебой, комментировали и делились своими соображениями. Теперь они выдохлись и сидят с застывшим взглядом, будто до них только сейчас дошло, что случилось. Масловецки, Лена и я дали им выговориться, а сами молчали. Думаю, именно так себя чувствуешь в шоковом состоянии. Ты просто сидишь, уставившись в одну точку. Тысячи мыслей крутятся в голове, но ни одну невозможно ухватить. Когда умер мой отец, я был маленьким и ничего не знал о шоке, и травме, и чувстве скорби. Обо всех тех понятиях, которые упоминали психологи, когда я должен был рассказывать им о своих ощущениях.
