Сергей Герасимов - Шаги за спиной
– Ну и что?
– Они мне не нравятся. И мне не нравится, что они его ищут. Они ведь его найдут.
– Пусть найдут. Тебе его жалко стало?
– Нет. Но так нельзя. Надо бы его предупредить.
– Как же?
– Не знаю.
– Тогда и говорить не надо, если не знаешь. Молчал раньше, молчи и сейчас. Герой нашелся!
– А я говорил, что будет дождь, – обрадовался дедушка и поплелся в свою комнату. Там он лег на диван и быстрым движением поймал муху, норовившую сесть на лицо. Поймать муху – просто подвиг для такой развалины. Взял муху за крылышки и подержал перед глазами. Взгляд стал остр и ясен.
Морщины разгладились, лицо приобрело спокойную жесткость.
Если бы скальпель имел глаза, он смотрел бы именно так, лежа на полочке и разглядывая уже привезенного пациента. Потом дедушка закрыл глаза и стал думать. Вот только о чем?
34
По настоянию Валерия они сменили квартиру. Люда не спрашивала зачем – все, что делал он, было правильным. То есть, квартиру снял Валерий, а Люда переехала к нему. Так как Валерий не работал, приходилось жить на ее сбережения и, странно, ей это доставляло удовольствие, сходное с удовольствием кормящей матери.
Примерно раз в неделю докучала хозяйка – старушка с редким именем Анастасия. Старушка заглядывала в разные уголки и предупреждала, чтобы кошка Барсик не портила обои когтями. В райском шалаше текли и гудели трубы, скрипел стол, отключали воду – и все норовили отключить холодную, чтобы поморить жаждой, – соседи занимались музицированием на магнитофонах, а сосед снизу забегал предупредить, чтобы не включали воду на кухне, вдруг его зальет, кто-то пускал бумажные самолетики сверху и высыпал непредсказуемый мусор, и все это почему-то заносилось ветром на балкон, на том же балконе воробьи умудрились проклевать дырку в коробке из под торта и проникнуть внутрь (а торт был для сюрприза), кошка Барсик демонстративно дулась и видела во сне свое прежнее жилище, но Люда была счастлива. Сбережений пока хватало.
Однажды был дождь и он остался дома на весь день. Дожди в то лето были нечасты. Был полдень. Были губы Людмилы, было ощущение радости подаренной ни за что (будто украденной), радости равномерной и бесконечной в своей равномерности – куда ни взгляни, везде она. Ничего больше не было; Валерий открыл глаза.
Он открыл глаза и увидел, как в недопитом бокале шампанского оторвался пузырек и, мелко виляя, отправился в свое путешествие к поверхности. Потом загудела водопроводная труба а музыкальные соседи порадовали мелодией, которая кружилась как колесо арбы на каком нибудь длиннейшем шелковом пути. Валерий поймал себя на том преступлении, что он видит и слышит все это; прислушался и услышал стук дождя за окном Барсика, от скуки ловящего катушку, и многое, многое, кроме дыхания любимой женщины. А ведь раньше…
Валерий лежал, щека на ладони, взгляд на стене, дыхание еще не проснулось, и думал о том, как станет обманывать эту женщину. Это же так просто. Это же так приятно – потому что очень по-мужски. Он еще не привык чувствовать себя мужчиной.
– Почему ты не спрашиваешь, куда я хожу? – спросил он.
Люда ответила, не поднимая головы:
– Я спрашивала, ты не отвечал. Разве не помнишь?
– А вдруг я тебя обманываю?
– О, нет. Я бы заметила сразу.
– Как?
– Не скажу.
– Но если бы?
Однажды было тихое мутное утро, с запахом прели, с туманом, встающим из недавно пролитых луж, с красивой грустью и с картинками прошлого на каждом шагу; он подошел к станции «Западная». Ранние нищие громко обсуждали свои проблемы, спешили на вахту продавцы вкусного хлама, спящая женщина грела на первом солнышке ведро семечек, мокрые деревянные вагоны стояли на ржавых путях, обсыпанных крошками угля. Вначале Валерий узнал ее, еще непоявившуюся на ступеньках, потом усомнился, потом узнал окончательно.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Тамара была в широких подвернутых шортиках, в босоножках из полосочек черной кожи, в рубашке смутного цвета.
– Почему не звонил?
– Ты ждала?
– Первые полтора дня. Потом поняла, что от тебя мне ждать нечего. Пойдем, мне на работу.
Они сели в троллейбус, который оказался неожиданно полным и неспособным закрыть заднюю дверь.
– Выходи, – сказала Тамара, – вот видишь, ты здесь лишний.
Но троллейбус поднатужил свои железные жилы еще разок и плотно прижал их друг к другу: грудь к груди, тело к телу, щека к щеке, – так тесно, как прижимаются только в судороге страсти, – и все стало ясно, сразу и навсегда.
35
Однажды деньги закончились.
Снова было утро, Валерий в тот день никуда не собирался, потому что Тамара взяла отгул и уехала к своей матери, жившей отдельно и только для себя. Они лежали в постели (постель перевезли из старой квартиры) и играли в дурака. Валерий, как всегда, выигрывал. Одежда валялась на полу.
– Не стоит бросать рубашку на грязный пол, – заметила Люда.
– Надо чаще убирать.
– Хорошо. Я только и делаю, что убираю, да готовлю есть.
Ты еще не хочешь есть, кстати?
– Не откажусь.
– Лучше откажись.
– О чем ты говоришь?
– Закончились деньги.
Валерий задумался. До сих пор он не замечал этой проблемы, как обычно не замечаешь хорошо знакомого абажура на лампе своего стола. Однажды замечаешь и кажется, что абажур чужой, так плотно его скрывало невнимание.
– Ну и что мы будем делать?
– А кто у нас в доме мужчина?
– Можно не задавать таких вопросов?
– Что же делать, если я сомневаюсь?
– Боже мой, – сказал Валерий, – мы прожили с тобой целый месяц без сцен.
– А я целый месяц без сцены, – ответила Люда. – я страшно соскучилась. Не выводи меня. Сейчас будет пьеса в трех актах и семи картинах.
– Прикрути звук, пожалуйста.
Людмила замолчала. На ее лбу пульсировала жилка, слева, тонкая, извилистая, как русло равнинной реки на карте.
– Извини.
– Я виноват сам, – сказал Валерий, – я попробую что-то сделать.
Он встал и начал одеваться. Людмина следила недобрым взглядом.
– Ты меня не поцелуешь? – спросила она.
Он подошел и молча поцеловал вдруг вздрогнувшие губы.
– Помнишь, ты спрашивал, чтобы я сделала, если бы ты решил меня обмануть?
– Не помню.
– Так вот, вначале я бы выследила вас, а потом бы набила ей морду, вот просто так: весомо, грубо и зримо. И что бы ты ни сделал тосле этого, ты бы все равно остался со мной.
– Ты на это способна?
– Я проделывала это дважды. Дважды на самом деле и не помню сколько раз на сцене. Был такой спектакль: «Ветер в гривах». Я там играла лошадь.
– Ты была очень убедительна в этой роли, – сказал Валерий.
Нет, он этого не сказал.
36
В подземном переходе сидела бабища и раскрикивала благую весть о самой лучшей лотерее «Виктория». Настроение было гнусным. Валерий попробовал и с третьего раз выиграл сто тысяч. Первые два вытягивал призовую игру.
– У вас разве нет больших выигрышей? – спросил он и посмотрел бабище в глаза.
– Есть, но никто не выигрывает, – сказала она мягко и снова включила мегафонный голос.
– А где выигрывают?
– Тебе много надо?
– Много.
– Если возьмешь много, могут руки отрезать. Ты не боишься?
– Боюсь.
Бабища смотрела почти нежно.
– Когда надумаешь, приходи ко мне. Тебе повезло, что на меня напал.
– А нельзя как-нибудь по простому, чтоб рук не отрезали?
– Хочешь выиграть – иди на ипподром. Повезет, если везучий.
Ипподром стоял на окраине: загадочное место, трижды проклятое матерью – однажды отец проиграл там зарплату.
Валерий неплохо помнил тот день (хотя, по расчетам, ему было тогда всего четыре): синие трибуны, спокойные зрители, прохладный день и матовые от росы железные поручни, программки, игрушечные лошадки бегают кругами, почерневший злой отец на обратном пути, пятна на лице матери – в этом воспоминании она уже не была молодой.
И вот следующий виток спирали.
Первые три забега он только следил за лошадьми и за разговорами сидевших сзади. Назывались имена лошадей, цифры, номера забегов и слова из здешней эзотерики – какие-то двойные ординары и прочий бред. В четвертом забеге он что-то поставил и что-то выиграл. Потом был перерыв. Больше всего Валерия удивляло, что кобылы ценятся наравне с жеребцами – жеребцы ведь должны быть сильнее. После перерыва он поставил и выиграл снова.
– Не делайте этого, – сказал господин в очках и в черной щетине по всему лицу (господин был на голову выше Валерия), – я вам очень не советую этого делать.
– А если сделаю?
Господин пожал плечами и отошел. Сзади стоял еще один точно такой же, будто отштампованный на том же прессе.
Валерий сделал и выиграл двадцать три миллиона, с копейками. Рисковать дальше не стоило.
Он возвращался по пустой и гулкой улице, состоявшей из из каменной стены справа и стены розовых трехэтажек слева.
