Джеймс Хайнс - Расклад рун

Утром бумажного комка уже не было. Выйдя из автобуса на остановке на Тексас-авеню и направляясь по бульвару к кампусу, Вирджиния бросила взгляд в сторону окон здешнего кафе и обнаружила там Беверли Харрингтон, которая сидела за столиком, сжав маленькими толстыми ручками громадную чашку кофе. Их взгляды на мгновение встретились, и Беверли заерзала на стуле. Вирджиния тотчас же отвернулась и пошла дальше.

Время от времени Вирджиния замечала, что Беверли следит за ней издалека, стараясь не подходить близко. Иногда Вирджиния встречала ее в библиографическом отделе университетской библиотеки, где та сидела, обложившись фолиантами, и внимательно наблюдала за Вирджинией. Иногда Беверли бродила по зданию исторического факультета, сидела в коридорах, задумчиво уставившись перед собой, или пробиралась сквозь толпу студентов на перемене. А однажды Вирджиния обратила внимание на нее, когда та, тяжело ступая, проходила мимо открытой двери кабинета Вирджинии. Каждый раз Вирджиния делала вид, что не замечает Беверли.

Но сегодня Беверли постучала по окну кафе, пытаясь привлечь внимание Вирджинии. Та помимо своей воли повернулась и увидела, что Беверли наполовину поднялась из-за столика, так что он угрожающе зашатался. К оконному стеклу она прижала листок с написанными на нем от руки крупными печатными буквами. Они выстраивались во фразу:

Вирджиния резко остановилась и стала рассматривать надпись сквозь стекло с расстояния примерно в шесть дюймов. Прохожие уже начали глазеть на нее и Беверли, и кровь прилила к ее лицу. Она встретилась взглядом с глазами Беверли, широко открытыми и сверкающими. Вирджиния выдерживала устремленный на нее взволнованный взгляд довольно долго, думая: не эти ли глаза смотрели на нее из-под зловещей маски прошлой ночью?

Наконец Вирджиния резко повернулась и вошла в прохладное помещение кафе, наполненное ароматами кофе и горячего молока. Она пробиралась сквозь толпу студентов и преподавателей, принимавших утреннюю дозу кофеина, а тем временем Беверли поспешно освобождала для нее место за столиком. Она сняла с соседнего стула свою бесформенную сумку и бумажной салфеткой стерла со стола несколько капель пролитого кофе. Парочка студентов, юноша и девушка, пересекли дорогу Вирджинии, и юноша, случайно взглянув ей в лицо, в ужасе отскочил, оттащив за собой и девушку. Беверли сидела за своим маленьким столиком и широко улыбалась Вирджинии, но Вирджиния прошла мимо, подобрала с пола картонку с надписью и разорвала ее надвое. Оба куска она швырнула на стол Беверли, затем повернулась на каблуках и гордо проследовала к выходу.

– Я вам нужна! – крикнула Беверли ей вслед, однако Вирджиния уже распахнула дверь кафе. Лицо и шея у нее пылали от гнева и стыда.

Она никому не рассказала о случившемся. Собственно, Вирджиния вообще никому ничего о том, что с ней происходило, не собиралась рассказывать. Да и кого бы это заинтересовало? Кто вообще ей поверит? Она и сама почти не верила. В течение нескольких следующих недель она продолжала вести чисто механическое существование, словно не жила, а играла роль Вирджинии, серьезного и увлеченного своей работой преподавателя исторического факультета, усердного исследователя, жертвы неразделенной любви, стойко переносящей выпавшее на ее долю испытание.

А наедине с собой она ощущала себя неврастенической героиней из какого-нибудь слезливого романа девятнадцатого столетия: «Желтые обои» [8] с участием блистательной Вирджинии Даннинг в главной роли. У меня депрессия, пыталась она убедить себя, и только. От меня ушел любовник, надо мной нависла угроза потерять работу, человек, обладающий значительным авторитетом, угрожает испортить мою профессиональную репутацию в одиночку или в союзе с обезумевшей от горя женщиной. Одного этого достаточно, чтобы вызвать в ком угодно параноидальный комплекс, твердила себе Вирджиния, и, конечно же, здесь нет ничего оккультного. Она не доставит Карсвеллу удовольствия полагать, что он навлек на ее голову мистическое проклятие.

Прошел еще месяц. Однажды прохладным октябрьским днем, вернувшись домой, Вирджиния обнаружила на крыльце толстый конверт с местной маркой и ее адресом, написанным печатными буквами черным фломастером. Конверт был такого типа, в которых обычно присылают книги почтой, однако, ощупав его, Вирджиния поняла, что там лежит не книга, а что-то небольшое, квадратное, с острыми углами. По какой-то причине ей не хотелось вносить конверт в дом, поэтому она поставила портфель на ступеньки, вскрыла посылку, засыпав туфли серым клеем, и извлекла квадратную стопку страничек – календарь-словарик на нынешний год. На первое января приходилось слово:

Непокорный, прил. – 1. не желающий подчиняться; упрямый; 2. человек, с которым трудно иметь дело.

Вирджиния пролистала календарь дальше, задумавшись, не очередная ли это проделка Карсвелла с рунами, но на всех листках календаря были только соответствующая дата, день недели и слово. Она просмотрела еще несколько слов, соотнесенных с разными датами. Здесь были «меццо-тинто», «трактат», «антиквариат». Она закрыла календарь и озадаченно повертела его в руках. Как ни странно, несколько страниц были уже вырваны из него, и не в начале года, как можно было предположить, а в конце. Вирджиния приподняла последнюю страничку и обнаружила на ней дату 18 ноября – ровно три месяца спустя после ее встречи с Карсвеллом. На этот день было выбрано слово:

Мертвенный, прил. – 1. вызывающий ассоциации со смертью; 2. лишенный жизненной силы; 3. холодный; бледный; безжизненный.

Все остальные листки календаря были вырваны.

У Вирджинии вдруг появилось внезапное ощущение присутствия за спиной, и она резко обернулась. Хотя сзади никого не было, все равно сохранялось мучительное чувство, которое последнее время преследовало ее постоянно, чувство, что за ней следят. Вирджинией вдруг овладел не столько страх, сколько внезапная усталость. Ни на одной из страниц ей не удалось найти информации о фирме, издавшей подобный календарь, и Вирджиния решила, что, наверное, его действительно заказал Карсвелл – «Сатанинский календарь Виктора Карсвелла».

Она засунула его в конверт, взяла двумя пальцами, словно дохлую крысу, обошла вокруг дома и выбросила конверт в мусорный ящик. Затем вернулась на крыльцо, подобрала портфель, еще раз огляделась по сторонам и вошла в дом, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

В ту ночь она почти не спала. Стоило Вирджинии закрыть глаза, как у нее начиналось сильнейшее сердцебиение. Все, что с ней происходило, было самым откровенным безумием. Она чувствовала, что нервы у нее на пределе. Обладает Карсвелл на самом деле какими-то оккультными способностями или нет, действительно в ее жизни происходило нечто мистическое или против нее развязана тонко продуманная и хорошо организованная психологическая война – в любом случае Карсвелл практически добился своего.

Вирджиния лежала на кровати с открытыми глазами, глядела в потолок и помимо желания снова и снова вспоминала тот календарь, в котором были вырваны страницы после 18 ноября – дня, когда исполнялось ровно три месяца с ее пресловутой встречи с Карсвеллом. И, конечно, это сразу же напомнило ей надпись, которую она увидела на автобусе в тот злосчастный день: «Джон Харрингтон. У него было три месяца». А последнее воспоминание неизбежно выудило из памяти всю историю, рассказанную вдовой Джона.

Если она на самом деле его вдова, подумала Вирджиния, беспокойно ворочаясь в своей одинокой постели. Но ведь я ей позвонила, а не она мне, и только после того, как Элизабет дала мне ее номер телефона. Значит, если Беверли работает на Карсвелла, это может значить только то, что и Элизабет тоже на него работает, а подобная логика может завести ох как далеко…

– Бред какой-то! – произнесла Вирджиния вслух, прижав подушку к груди.

Таким образом, я сама работаю на Карсвелла, подумала она. Он же хочет, чтобы я так думала. Он хочет, чтобы я усомнилась во всех и во всем. Он хочет изолировать меня, отрезать от всего остального мира.

Вирджиния застонала. И существует только один способ прекратить кошмар, только один способ остановить безумие. Элизабет была права, когда в тот день говорила, что мы все еще живем в мужском мире, нравится это нам или нет. И, в конце концов, чем она рискует? Карсвелл, при всем его былом влиянии, уже явно подходит к закату. А она, несомненно, на подъеме. Неужели какая-то мерзкая статейка стоит чудовищных нервных пыток, которые ей приходится теперь переживать, и жестокого отчуждения от всего того, что всегда было ей так дорого? И что такого уж чудовищного в поступке Карсвелла? Его просто можно рассматривать как не совсем удачную попытку наставничества. И вообще в какие только игры не играют в академических кругах!