Dasha - Ответственный редактор С
Ещё мне говорили не закрывать глаза. «Тужиться уже можно, но глаза откройте. Постарайтесь все время смотреть на потолок. А теперь со всей силы выжимайте к ягодицам. Со всей силы, хорошо?»
«Роды куда более страшная вещь, чем мне это представлялось», — поняла я, уже лежа на родильном кресле. Мне никто не сказал, что дойдет до такого. «„Страшно“ — не совсем то слово, чтобы выразить все ощущения. Скорее „странно“, это больше подходит к моему теперешнему состоянию, — думала я. — Рожать ребенка странно».
Я тужилась с этой мыслью. Вернее, во время потуги вообще ни о чем не думалось, но в коротких передышках между схватками в моем сознании с головокружительной быстротой вертелось одно: странно, странно…
Я терпела, но тело само уже достигло пика. Из груди вырвался вздох: «А-ах, всё…» После этого я сразу очнулась. И в тот же самый миг очертания женщины исказились. Буря еще бушевала, но вернулись звуки. Постепенно стали проступать силуэты людей.
Женщина куда-то испарилась.
— Вы же совсем вымокли. Я вам сейчас вынесу полотенце, — окликнула меня из лавки пожилая торговка мандзю — полная старуха с простодушным говором.
Добравшись до гостиницы, я попросила принести мне в комнату виски.
— Бутылку виски и лед. Чейзер вы найдете в комнате, — плавная речь консьержа на другом конце провода внутреннего телефона была неопровержимо реальна, мне показалось это странным. Где же я находилась все это время?
Мне вдруг захотелось услышать голос Сэйдзи, и я достала мобильный телефон. Нажав кнопку, я приложила трубку к уху. Гудка не последовало. Должно быть, промок и сломался. Я попыталась позвонить домой, но телефон неизменно молчал.
Тогда я взяла гостиничный аппарат и начала крутить диск. Ответила Момо.
— Это ты, мама! — мягко ответил мне голос дочери. «Может, она делается мягче, когда меня нет рядом», — думала я, перекидываясь с Момо простыми фразами:
— Бабушка в порядке? У вас дождь? Ужас. Пока еще надо поработать. Извини. Послезавтра приеду. Да. Правда? А-а-а. Ну, да.
Повесив трубку, я стала набирать номер Сэйдзи. Но остановилась, передумав. У меня вдруг возникло чувство, что Сэйдзи непременно догадается о том плавящем тело возбуждении, что я испытала во время путешествия с женщиной.
В комнате над встроенным ящиком висело большое овальное зеркало. В нем виднелось отражение моего лица. Мокрые волосы высохли и теперь лежали спутанными прядями. Губы потеряли краски. Под глазами залегли темные круги.
Я подошла к зеркалу и, раздевшись по пояс, взглянула на себя. Груди вяло обвисли. Кожа под ложечкой совсем белая. Спрятанные уголки на теле всегда белые. У Момо кожа смуглее. Её кожа такая упругая — будто натянули — так и манила к себе прикоснуться. Но мне больше не было дозволено трогать её по своему желанию. Мне хотелось стать с Момо единым целым: болтать с ней, находиться с ней рядом, перепутаться и перемешаться. «С ней, — думала я, — а не с той женщиной или кем-то еще».
Глядя в свое отражение, я попыталась представить лицо Момо. В последнее время она опять стала походить на меня. Хотя еще совсем недавно её внешность сильно напоминала мужа. Если немного убрать щеки, глаза сделать чуть глубже и подправить брови, то Момо будет вылитая я.
«Ненавижу зеркало», — всегда думала я. В зеркале нет того, что ты в нем видишь. Там — твое собственное тело, но, протянув руку, ты не можешь прикоснуться к нему.
Сейчас я уже не питала былой неприязни к зеркалам. Обладание собственным телом стало для меня повседневностью. Но в возрасте Момо я не знала, что с ним делать. Я не имела ни малейшего представления о том, как функционирует та или иная часть меня, как реагирует тот или иной мой орган. Незнание рождало в душе страх.
С кем была Момо?
Опять стали мучить догадки, и мне стало страшно. Сквозь дождевые тучи пробился одинокий лучик света. Упав на зеркало, он бросил тусклый отсвет. Я откупорила бутылку и налила виски в стакан. А затем, не разбавляя, осушила его.
То был не сон, и в то же время не реальность, я просто лежала и слушала звуки дождя.
«Где этот дождь, в твоем мире или в моем мире?» — прошептало лицо женщины, нарисовавшись на внутренней стороне глаз. И тут же исчезло. Я открыла глаза, ветер по-прежнему бушевал. Но дождь кончился. Бутылка виски на ящике была на треть пуста. Похмелье не чувствовалось. Я села на кровати и посмотрела в окно. Шторы остались незадернутыми со вчерашнего вечера. Утреннее солнце слабо пробивалось сквозь стремительно мчащиеся по небу тучи. Я спустилась в столовую на завтрак. Проходя мимо стойки сервиса, я попыталась выяснить, что за праздник проводится здесь, но так и не получила сколько-нибудь вразумительный ответ.
— По всей видимости, сегодня вечером будет фейерверк. Если, конечно, погода позволит.
Я имела в виду не фейерверк, но девушка за стойкой не могла сказать ничего большего.
— Я слышала, что отсюда должен отправиться корабль?
— Не могу подсказать, — только качала головой она. Над расположенным на территории гостиницы бассейном сгустился туман. С краев раскрытых зонтиков, выстроившихся по его периметру, то и дело падали капли. На белых столах, на стульях — везде скопились лужицы воды.
«А вдруг тогда с Момо был Рэй?» — пришло мне в голову прошлым вечером. Впрочем, это предположение ни на чем не основывалось. Свидетельством правильности моей догадки могло служить лишь то, что Момо вела себя тогда довольно непринужденно, хотя и была несколько взволнованной.
Я тряхнула головой: «Все, хватит. В самом деле, что я здесь делаю?! В какой раз я приезжаю сюда? Надо сейчас же собрать вещи и ехать домой. Уже и работы накопилось», — совсем было решилась я, как рядом тут же появилась женщина.
— Похоже, на сегодня отправление корабля откладывается, — небрежно обронила она.
— Из-за тайфуна?
— Да.
Женщина уселась на пол, вытянув ноги. Юбка задралась, оголив ляжки. На бесцеремонно выставленных напоказ ногах можно было хорошо рассмотреть выступившие наружу вены.
— Ты рожала? — спросила я.
— Рожала.
— Сколько у тебя детей?
— Семь.
— Вот это да! — удивилась я, и женщина слегка горделиво приосанилась.
— Три мальчика и четыре девочки. Одна двойня. Третий сын, правда, тоже из двойни, но его брат-близнец родился мертвым. А вот девочки — двойняшки вышли здоровенькими.
— Кто же родил две двойни? Кажется, Ёсано Акико. Точно, — заметила я, глядя на женщину, лицо которой по-прежнему хранило равнодушное выражение.
— Что это еще за Акико, — проворчала она.
Памятник в честь Акико стоял около того белого здания, что превратилось вчера в груду развалин. Руины исчезли, а он так и остался одиноко стоять на месте.
— Кстати, что произошло с тем разрушившимся зданием? — спросила я женщину.
— Ничего, оно там, где всегда было.
— Так я видела призрак?
— Странные ты вопросы задаешь, — засмеялась женщина. — У меня спрашиваешь о призраках.
Я тоже рассмеялась.
— В самом деле. Странно же. Странно.
— А где сейчас твои дети?
— Не знаю, — опять небрежно бросила она. — Корабль, возможно, в море не выйдет, но будет представление Кагура. Здесь проводятся очень хорошие праздники, — словно турбюро, сообщила мне женщина.
— Расскажи мне про Рэя. Слышишь? — лицом к лицу приблизившись к ней, потребовала я. Отвернувшись, она скользнула прочь от меня. Оставшись, однако, в поле зрения, она теперь уже безмолвно витала поблизости.
Когда я закончила завтрак, туман стал еще гуще.
Мне послышалось, что женщина плачет.
Похоже, сегодня праздник достигнет апогея. С самого утра вдоль улиц города потянулись вереницы нарядных повозок рикш. На длинных платформах пышно украшенных грузовиков толпились музыканты с флейтами и барабанами, сопровождая своей игрой шествие паланкина — микоси.
Иногда к звукам оркестра примешивались рыдания женщины. Временами они походили на завывание ветра.
«Наверное, все-таки ветер», — только облегченно вздохнула я, как в тот же миг ясно услышала её плач. В радостной мелодии флейт и барабанов — грустный голос женщины. Повозки и паланкин то и дело исчезали из виду, растворяясь в густом тумане. Я двигалась на звук, и через миг перед глазами опять возникало праздничное шествие, окуная меня в оглушительный гул.
— Она была такой хорошей девушкой! — причитала женщина.
— Кто?
— Та повешенная. Не я.
— Она была твоей дочерью? — спросила я женщину, но рядом она не появлялась. Мне стало одиноко. Я не видела выражения её лица, и оттого на душе было как-то неспокойно.
— Не знаю, — ответил голос.
Для чего рожают детей? И собаки, и кошки, и лисы, и олени, и люди? Ведь в чувствах, которые я питала к Рэю или к Сэйдзи, никогда не было недоговоренности. Темные пятна таились только в моих чувствах к Момо. Так же, как когда-то давно собственное тело было для меня загадкой. Испытывала ли я приязнь или отвращение, любовь или ненависть, какую смесь образовали они в моей душе? На эти вопросы у меня не было ответа.
