Дмитрий Тростников - Знаменитость
Востроносенькая журналистка вопросительно улыбнулась нам смущенной, деликатной, и какой-то, очень иностранной, улыбкой. Мы со Старковой поспешили тихо занять места на таких же пустых ящиках, нашедшиеся вдоль стены.
– Продолжим! – кивнул волосатый гигант. Девушка нажала клавишу на магнитофончике.
– Скажите, Борис! – начала девушка, неправильно ставя ударение в имени. – Творчество кого из ваших, как это сказать – brothers in arms – собратьев по запрещенной музыке имеет ваше уважение?
Вдобавок ко всему, у девушки одна ноздря была проколота серебряным колечком. Я впервые в жизни видел иностранного корреспондента. Неужели они там все такие?
Еще я обратил внимание, что в другом углу этой комнаты были свалены разные приспособления, свидетельствующие, что здесь не только пьют, но иногда даже записывают музыку. Там стояли подставки к микрофонам, большой барабан. Валялись в беспорядке всевозможные шнуры. И лежала простая акустическая гитара.
– Последнее время настоящих рок-музыкантов в России не осталось, – авторитетным тоном вещал волосатый Борис английской журналистке. – Макаревича с его «Машиной времени» я перестал уважать после того, как Андрей взялся работать на официальной эстраде – прежние идеалы были принесены в угоду пошлому массовому вкусу. БГ в Питере окончательно ушел в эксперименты. «Урфин Джюс» или «Високосное лето» – вообще пропали из виду. Короче, русский рок сегодня – пустыня. До чего доходит, представьте Дороти: в Ленинграде в какой-то кочегарке появился даже кореец! Так что он теперь тоже – русский рок? – усмехнулся новоявленный гуру, делая многозначительную паузу, чтобы раскурить косяк.
Журналисточка кивала головой, как бы молча поддакивая, и хлопала ресницами наивных глаз. «Интересно, насколько она понимает по-русски? Половину рассказа, наверное, не соображает? Трудно, наверное», – еще подумал я про себя.
– Так что кроме нас, в русском роке на сегодняшний день никого не осталось, – подвел итог Борис. – Группа «Паноптикум», где я лидер-гитарист, фронт-вокалист, автор всех текстов песен и музыки… Судите сами!
Журналистка продолжала строить «гуру» восхищенные глаза.
Но в этот момент за нашей спиной кто-то смачно провел пальцами по струнам гитары. Я даже вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Это Алеша, скучая, набрел на инструмент и немедленно захотел подержать его в руках. Он поставил одну ногу на ящик, чтобы опереть на колено гитару, легонько перебрал аккорды и смачно запел:
– В осенний день! Бродя как тень! Я затесался в винный синдикат…
– Алешка! – расплылась в улыбке Маша Старкова, как только его неповторимый голос прозвучал под сводами этого мрачного склепа.
– Извините, не удержался! – весело пожал плечами певец.
– Ну, все! – взревел гуру. – Ты кого вообще привела? Что это за гопники?!
Он вскочил во весь свой немаленький рост. Длинные волосы мотнулись из стороны в сторону. От резкого движения качнулось пламя свечей и тени заметались по комнате.
– Это Алеша Козырный, – сообщила Маша Старкова. – Помнишь, я тебе рассказывала?
Но татуированный рокер уже видимо вошел в состояние аффекта. Или собирался изобразить ярость на глазах иностранной журналистки. После Алешиной выходки с гитарой, наши шансы организовать совместную запись устремились к нулю.
– Момент! – вдруг тоненько воскликнула журналистка. Она повернулась к застывшему с гитарой Алеше и спросила, тщетно стараясь сохранить правильный выговор: – Ви ест Козырной? – ударение снова подвело ее.
В ответ Алеша только еще энергичнее ударил по струнам.
– О-о! Russian folk music? Шансон? Да? – стриженая журналистка мгновенно оказалась возле Алеши, и уже энергично трясла его руку приветствием.
– Это у вас, милая, называется шансоном. А у нас просто – блатняк! – попытался отшутиться обескураженный таким напором Алеша.
– Дороти Стаффорд, информационная служба ВВС! – обрадовано представилась девушка. – Вы famous! Знаменитость!..
Вот только рокер, минуту назад дававший ей интервью совсем не обрадовался этому обстоятельству. Он явно собирался выкинуть нас отсюда. А тут возникала незапланированная проволочка.
– Дороти! Это же похабный жанр! Это вообще не искусство! Пошлятина всякая, – заявил он.
Но иностранная журналистка моментально утратила к нему всякий интерес. Она уже строила глазки Алеше, настойчиво усаживая тощего и сутулого певца перед микрофоном на то самое место, которое только что занимал мощный «гуру».
– Я прошу вас об интервью!.. – разулыбалась девушка, подвигая микрофончик поближе к Алеше.
- Я вас прошу, нет, я вас просто умоляю, сплясать мое последнее танго! – подмигнул в нашу сторону Алеша Козырный, сопровождая слова перебором струн. – Вот дела? На Аргентину это было не похоже… – пропел он, не выпуская из рук гитары, словно это был последний спасательный круг в безнадежной ситуации.
Между тем, Борис, набычившись, направился к Маше Старковой. Он встал прямо перед ней и спросил:
– Я тебе говорил, что между нами все кончено?! И не надо за мной бегать все время!
– Это я-то за тобой бегаю? – опешила Маша. – Вот дела!
Мне все меньше нравилось, как эти типы здесь разговаривали с Машей. К тому же, пообщавшись с ней всего пару часов, я тоже начал кое-что понимать. Например, сейчас, по ее интонации, я понимал, что этот волосатый урод действительно врет, как сивый мерин.
Но они не дали мне шанса вмешаться, ушли в уголок выяснять отношения. Между тем, Алеша давал свое первое интервью, причем сразу же – всемирно известному английскому радио. О чем он, похоже, совершенно не задумывался.
– Расскажите о себе? Почему вы поете именно эти песни? И как относятся к вашему творчеству официальные власти и партийные структуры КПСС?
А журналистка-то оказалась ушлой, не взирая, на неформальный вид, отметил я про себя.
– Я родом из трудного беспризорного детства. Очень рано пришлось начать зарабатывать себе на хлеб. С пяти лет мы со старшей сестренкой пели на вокзалах и пристанях, – начал рассказывать Алеша, наконец, откладывая гитару. – Хорошее было время. Солдатские эшелоны шли через всю страну с запада на восток. Солдаты-победители возвращались из Германии, сирот не обижали, кормили армейской тушенкой. Вот так, куются истинно народные певцы. В пятнадцать лет меня приняли в Ленинградскую филармонию. Да, знаете ли – я был там самым молодым артистом, меня считали вундеркиндом…
«Что он плетет?» – подумал я. Смутно представляя себе Алешино прошлое, я все-таки точно знал, что детство у него было вполне благополучное. Даже, кажется, в институт он умудрялся поступить. Словом, бурные события в его биографии, если и происходили, то не так давно. А уж про филармонию – было и вовсе откровенное вранье…
– А почему вы тогда поете подпольные песни, а не выступаете на эстраде?
– Из-за несчастной любви! – выпучил глаза Алеша. – От меня была без ума звезда советской эстрады Эдита Пьеха. И я, надо сказать, платил ей взаимной любовью. Она почти забеременела от меня! Это трагедия всей моей жизни, – потихоньку входил в раж Алеша. – Голубчик! Посмотри – нет ли у нас, чего-нибудь выпить? – обратился он, обернувшись к козлобородому.
И тот, как ни странно полез куда-то в закрома и извлек бутылку водки.
– Не могу вспоминать прошлое без слез, – заявил внимавшей девушке Алеша. – Дело в том, милая Дороти, что у нас в России конец у всякой любви обязательно бывает трагическим…
По ходу интервью Алеша успел зубами сдернуть жестяную крышечку с бутылки. И плеснул водки в стоявшие на столе стаканчики. Себе и корреспондентке. Девушка взяла стакан, чокнулась с Алешей и выпила, после чего поморщилась немного оторопело.
– Так вот, о нашей любви с Пьехой узнал директор филармонии. Похабник и прелюбодей. Ёсиф Моисеевич Шмеерзон его звали. Отвратительный тип! – продолжал сочинять Алеша. – И что же он удумал! Пьеху отправил на БАМ – непрерывные гастроли в тайге в течении года. А для меня он подстроил удивительную подлость. На большом концерте ко дню милиции мне по его приказу намазали микрофон чесноком. А у меня же аллергия на чеснок!.. Давайте, милая Дороти выпьем, чтобы вы никогда не маялись аллергией!
Юная англичанка попыталась слабо протестовать, но Алеша был непреклонен и они быстро выпили по второй.
– И вот, представьте – Большой кремлевский дворец… Меня объявляют: «Выступает молодой, но очень талантливый артист Ленинградской филармонии!..». А мой выход был как раз между Леонидом Осиповичем Утесовым и Клавдией Шульженко – чтобы налицо была, так сказать, эстафета поколений. И вот я выхожу, в сияющих лучах рампы. Беру микрофон! И!..
Алеша так увлекся, что на глазах у него выступили слезы, и подрагивали уголки губ. Я поймал себя на том, что тоже начинаю верить в эту историю. Алеша, выдержав трагическую паузу, продолжил: