Дзюнъитиро Танидзаки - Дневник безумного старика

Сегодня воскресенье. Небо затянуто тучами, идёт дождь. Не могу больше думать, как мне поступить, опять советовался с Сасаки.

— Завтра, в понедельник, пойду в терапевтическое отделение Токийского университета к профессору Кадзиура, посмотрим, что он скажет, — ответила она. — Я ему подробно расскажу, что мне говорил профессор Фукусима. Если он скажет: «Делайте», сделаем; а если он категорически будет возражать, не будем делать. Давайте так поступим.

Я в конце концов с ней согласился.

24 октября.

Сасаки возвратилась вечером.

— Профессор Кадзиура сказал, что он не знает Фукусима из больницы PQ, — рассказала она. — Сам он не специалист и поэтому не может высказывать своего мнения. Но профессор Фукусима — выпускник Токийского университета, работает в PQ, поэтому не доверять ему причин нет. Вряд ли это вздор и жульничество. Он, без сомнения, предпримет необходимые меры предосторожности на случай неудачи, поэтому ему можно довериться.

Я в глубине души надеялся, что профессор будет против, и я вздохну с облегчением. Но ничего не поделаешь, судьбе угодно, чтобы я подвергся риску, и избежать этого невозможно. Я ещё пытался найти какой-нибудь предлог, чтобы отказаться от операции, но в конце концов пришлось согласиться.

25 октября.

Вошла жена с озабоченным видом.

— Сасаки-сан мне всё рассказала. Ты уверен, что всё закончится успешно? Рука у тебя болит, но рано или поздно она пройдёт и без операции.

— Если даже дело не удастся, я не умру.

— Хорошо, что не умрёшь, но ты можешь потерять сознание, как будто вот-вот умрёшь, — я бы этого видеть не хотела.

— Лучше умереть, чем жить так, — сказал я, напустив на себя трагический вид.

— Когда же ты собираешься это предпринять?

— В больнице сказали: «В любое время». Если согласиться, то чем скорее, тем лучше. Поеду завтра.

— Подожди-подожди. Ты всегда слишком опрометчив.

Она ушла и тут же возвратилась с гадательным календарём Такасима[67].

— Завтра день неблагоприятный, послезавтра — вовсе несчастливый, двадцать восьмого — благоприятный. Поезжай в больницу двадцать восьмого.

— Что за вздор! Несчастливый или неблагоприятный день — нужно ехать как можно скорее.

Я знал, что она никогда со мной не согласится.

— Ах, нет-нет, раньше двадцать восьмого ехать нельзя. И я поеду с тобой.

— Зачем тебе ехать?

— Нет, я обязательно поеду.

Тут и Сасаки сказала:

— Если госпожа поедет, я буду спокойна.

27 октября.

Сегодня несчастливый день. В календаре сказано: «В этот день переезжающему, начинающему торговое и другие дела грозит неудача». Завтра в два часа дня я в сопровождении жены, Сасаки и доктора Су-гита поеду в больницу PQ, а в три часа мне сделают укол. К несчастью, сегодня с самого утра у меня были ужасные боли, и сделали укол пирабитала. Вечером опять рука сильно разболелась, поставил суппозиторий ноблона, а потом сделали укол опистана. До этого мне его не делали, это не морфий, но что-то вроде того. К счастью, боль затихла, и я заснул. Боюсь, что в течение нескольких дней я писать не смогу, и о последующем запишу потом, основываясь на истории болезни, которую ведёт Сасаки.

28 октября.

Проснулся в шесть утра. Наконец-то наступил решительный день. Очень беспокоен и возбуждён. Мне нужно быть как можно спокойнее, поэтому я остался в постели. Я ел в спальне и утром и в полдень. Когда я сказал, что мне хочется свинину à lа Дунпо[68], Сасаки засмеялась:

— Если у вас такой аппетит, беспокоиться не о чем.

Но в действительности я не хотел свинину и сказал это только для того, чтобы разрядить атмосферу. Днём стакан сгущённого молока, поджаренный ломтик хлеба, омлет по-испански, яблоко Delicious[69], чашка чёрного чая. Если бы я ел в столовой, мог бы увидеть там Сацуко, но меня туда не пустили. После еды минут на тридцать заснул, но не глубоко. В половине второго пришёл господин Сугита. Он измерил мне давление и ограничился общим осмотром. Выехали в два часа. Справа от меня сидел господин Сугита, слева — жена, Сасаки рядом с шофёром. Когда мы собрались трогаться, появилась Сацуко в своём хильмане.

— Папа! Куда это вы собрались? — остановив машину, спросила она.

— Да вот заедем на минуточку в больницу PQ, чтобы сделать укол. Через час вернёмся.

— Вместе с мамой?

— Она опасается, что у неё рак желудка, и тоже хочет показаться врачу. Но это, наверное, только нервы.

— Конечно, только нервы.

— А ты… — я обратился к ней на «ты», но тут же поправился: — А вы куда?

— В кинотеатр «Юраку». Извините, что меня не будет дома.

В голове у меня мелькнула мысль — после сезона дождей Харухиса совсем не показывается.

— Что там идёт в этом месяце?

— «Диктатор» Чаплина.

Хильман двинулся и скрылся из глаз.

Я запретил говорить кому-либо о предстоящей операции, и Сацуко не должна была ничего знать о ней. По, без сомнения, жена или Сасаки посвятили её в секрет, и она, не подавая виду, выждала время нашего отъезда и выехала вместе с нами, чтобы напутствовать меня. А может быть, это жена наказала ей сделать. Как бы там ни было, хорошо, что я увидел её. Сацуко — мастерица притворяться и, как ни в чём не бывало, весело укатила в кино. Но когда я подумал: «Не забота ли это жены?» — сердце у меня сжалось.

Прибыли в назначенное время. Сразу же меня повели в палату номер такой-то, на двери которой висела карточка: «Господин Уцуги Токусукэ». По всему было видно, что я не останусь здесь более одного дня. Меня посадили в кресло на колёсах и повезли по длинному бетонированному коридору в рентгеновский кабинет. За мной шли господин Су-гита, сиделка Сасаки и жена. Жена не может быстро ходить и, тяжело дыша, еле поспевала за креслом. Думая о предстоящих процедурах, я приехал в кимоно. Жена помогла мне раздеться догола. Меня положили на твёрдую гладкую доску и заставили поворачиваться и сгибаться так и эдак. Надо мной с потолка свешивался прибор, похожий на огромный фотографический аппарат, его долго приспосабливали к каждой из моих поз. Этим огромным сложным прибором управляют на расстоянии, ошибка в один миллиметр приводит к нежелательным результатам, поэтому его настраивали очень медленно. Конец октября, доска холодная, боль в руке не проходит, но странно, что из-за напряжения я не чувствовал ни холода, ни боли. Сначала меня заставили вытянуть вдоль тела левую руку, потом правую, потом перевернуться на бок, снимали спину и шею. И всё время долго регулировали аппарат, это довольно мучительно. Я не должен был дышать, когда делали снимки. В общем, всё так же, как в больнице Тораномон.

Потом отвезли назад в ту же палату и положили на кровать. Принесли ещё мокрые рентгеновские снимки. Профессор Фукусима, внимательно их рассмотрев, сказал:

— Будем делать укол.

Он взял в руки шприц с ксилокаином.

— Прошу вас, станьте вот так. В таком положении делать укол удобнее.

— Пожалуйста.

Я спустился с кровати и довольно бодро и твёрдым шагом подошёл к светлому окну, где стоял профессор.

— Начнём. Вам совсем не будет больно, пожалуйста, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь, не беспокойтесь.

— Прекрасно.

Я почувствовал, что он сделал укол в шею. И это всё? Я не ощущал ни боли, ни зуда. Я не побледнел и не вздрогнул, я был совершенно спокоен. Я был готов встретить смерть, но ничего угрожающего не чувствовал. Профессор вытащил иглу. Не только при уколе ксилокаина, так делают даже при инъекции витаминов, чтобы лекарство не попало в кровеносный сосуд: сделав предварительный укол, вытаскивают иглу, чтобы удостовериться, что на ней нет крови. Внимательный врач никогда не забывает об этой предосторожности. Поскольку мой случай был серьёзным, профессор Фукусима не преминул это сделать.

— А, это не годится! — воскликнул он в тот же миг, явно расстроенный. — Сколько я ни делал уколов до сих пор, я никогда не задевал сосудов. Что же сегодня произошло? Вот кровь, я где-то задел капилляр.

— Как же быть? Может быть, вы попытаетесь ещё раз?

— Нет. Если уж произошла такая неприятность, лучше оставить. Мне очень неприятно, но вам придётся приехать ещё раз завтра. Завтра ничего подобного не будет. У меня никогда не было подобной неудачи.

Я успокоился, из груди вырвался вздох облегчения: на сегодня спасён. Судьба подарила мне ещё один день жизни. Но, подумав, что завтра нужно опять приезжать в больницу, я захотел, чтобы профессор тут же попытался ещё раз, и, либо пан, либо пропал, всё было бы кончено.

— Он слишком осторожен, — прошептала Сасаки. — Капелька крови, можно было бы продолжить.

— Именно в этом и проявляется величие, — ответил господин Сугита. — Любой другой, вызвав анестезиолога и полностью всё подготовив, решил бы покончить с делом, и в таких условиях очень трудно из-за капельки крови остановить операцию. Решение профессора свидетельствует о его поистине прекрасном отношении к делу. Все врачи должны подражать ему. Меня его поступок многому научил!