Уинстон Черчилль - Саврола
Люсиль слушала, словно завороженная. Когда он встал среди рева и свиста огромной толпы, она сочувствовала ему, даже боялась за его жизнь. Ее поражала непостижимая отвага, которая заставляла его взять на себя, вероятно, непосильную задачу убеждения такой аудитории. По мере того как он продолжал говорить и начал набирать силу и вызывать одобрение, она почувствовала радость; каждый возглас доставлял ей удовольствие. Она молча поддерживала негодование, которое толпа выражала против агентов полиции, руководимых Сорренто. Теперь он резко атаковал ее мужа; и тем не менее она едва ли почувствовала враждебность.
Саврола закончил высмеивать министров, выразив величайшее презрение к ним. Он добился серьезного одобрения аудитории, что в полной мере повлияло на формирование общественного мнения. Тогда, как сказал он, следовало обсудить более возвышенные темы. Он предложил собравшимся провозгласить идеалы, к которым они стремились. В значительной мере вдохновляя людей, он удержал толпу от взрыва ярости и энтузиазма, охвативших людей. Когда он говорил о надеждах на счастье, которого достойны даже самые жалкие люди, во всем зале воцарилась тишина. Она прерывалась только строгим мелодичным голосом, который был приятен всем. В течение более трех четвертей часа он обсуждал социальные и финансовые реформы. Его практичность и здравый смысл подтверждали многие удачные примеры, остроумные аналогии, возвышенные и просветленные мысли.
— Когда я смотрю на эту чудесную страну, которая является нашей родиной и была родиной наших отцов, на ее синие моря и горы с вершинами, покрытыми снегом, на ее опрятные деревеньки и величественные города, на серебристые реки и золотые поля, меня поражает ирония судьбы, которая обрушила на этот прекрасный пейзаж грозную тень военного деспотизма!
Торжественные возгласы снова послышались в переполненном зале. В течение часа он зажег сердца людей радостью и энтузиазмом. Все это время их энергия укреплялась. Каждый из них искал в своей душе силы, способные успокоить их чувства и найти способы выразить свое индивидуальное решение о том, как жить дальше. Во всем этом пространстве царил только он один. Его страсти, его чувства, порывы его души проникали в души семи тысяч людей, которые слышали его слова. И они все вместе вдохновляли друг друга.
Тогда наконец он позволил им успокоиться. Впервые Саврола повысил голос, и звонким, мощным, проникновенным тоном, который вызвал трепет среди слушателей, он перешел к заключительной части своей речи.
Эффект перемены его манеры говорить был поразительным. После каждого короткого предложения раздавались восторженные возгласы. Возбуждение публики было невероятным. Мощные порывы охватили всех. Люсиль невольно была околдована безграничным потоком энтузиазма. Она сразу же забыла о своих интересах, целях, амбициях, даже о своем муже.
Его предложения становились длиннее, а его голос казался все более звонким и торжественным. Наконец он достиг кульминации своей речи, когда мысли дополняют друг друга, словно Пелион и Осса. Все свидетельствовало о том, что завершение речи было неизбежным. Люди поняли это, и когда прозвучали последние слова, они приветствовали его громом аплодисментов.
Тогда он сел, выпил немного воды и приложил руки к голове. Он испытывал страшное напряжение. Он содрогался от нахлынувших на него чувств. Каждая клеточка его тела трепетала, каждый нерв дрожал. Пот струился по его лицу, и он почти задыхался. В течение пяти минут толпа неистово кричала. Делегаты, находившиеся на трибуне, взобрались на стулья и размахивали руками. Он предложил, чтобы гигантская толпа вышла в направлении дворца. Солдатам из караула, тщательно выставленного Сорренто, потребовалось бы много патронов, чтобы напомнить демонстрантам о мерзких сторонах жизни.
Резолюции, предложенные Море и Годоем, вызвали радостное одобрение. Саврола обратился к первому:
— Ну что, Луи, я был прав. Как все это прозвучало? Мне понравились последние слова. Это моя самая лучшая речь.
Море посмотрел на него, как на Бога.
— Изумительно! — воскликнул он. — Вы спасли всю ситуацию.
К этому времени толпа стала распадаться. Саврола подошел к боковой двери и в небольшом зале для приемов принял поздравления от своих главных сторонников и друзей. Люсиль была зажата со всех сторон. Вскоре образовался затор. Два иностранца, стоявшие перед ней, заговорили, по возможности понизив голос.
— Смелая речь, Карл, — сказал один из них.
— «Ах, мы должны совершить великие дела!» — передразнил другой. — Впрочем, сейчас он отлично подходит нам для совместной работы. Но придет время, когда нам понадобится кто-то более энергичный.
— Что бы ты ни говорил, а он обладает огромным влиянием.
— Да, но он не имеет к нам отношения. Он не проявляет никакого интереса к нашему делу. Разве его волнует вопрос об общественных благах?
— Если говорить обо мне, — заметил первый мужчина с язвительным смехом, — то меня больше всего привлекает идея об общественных женах.
— Ну, это всего лишь один аспект грандиозного плана преобразования общества.
— Когда вы свергнете их, Карл, передайте мне некоторые полномочия президента. — Он неприятно ухмыльнулся.
Люсиль вздрогнула. Таким было окружение великого демократа, о котором говорил ее муж.
Потоки людей продолжали двигаться. Люсиль была вынесена течением к боковой улице, которая вела к дверям, через которые Саврола вышел из здания. Все было отчетливо видно в ярком свете газового фонаря. Наконец он появился на вершине лестницы, у основания которой его уже ожидал экипаж. Узкая улица была заполнена людьми. Теснота становилась невыносимой.
— Луи, пойдемте со мной, — обратился Саврола к Море, — вы можете проводить меня и взять экипаж, чтобы ехать дальше.
Как и многие тонкие уязвимые натуры, в такой момент он жаждал сочувствия и похвалы. И он знал, что получит все это от Море.
Увидев его, толпа колыхнулась вперед. Люсиль, почти сбитая с ног, натолкнулась на смуглого толстого мужчину, оказавшегося перед ней. Донкихотская галантность отнюдь не является отличительной чертой разъяренных демократов. Ни на кого не глядя, мужчина откинулся назад и ударил ее локтем в грудь. Боль была очень сильной, и она непроизвольно вскрикнула.
— Джентльмены, — закричал Саврола, — кто-то ударил женщину; я слышал ее голос. Освободите место!
С этими словами он бросился вниз по ступенькам. Толпа расступилась. Множество бодрых дружеских рук были протянуты, чтобы помочь Люсиль, онемевшей от ужаса. Она боялась, что ее узнают. Последствия могли быть настолько ужасными, что даже невозможно было себе представить.
— Приведите ее сюда, — распорядился Саврола. — Море, помогите мне.
Он помог ей подняться по ступенькам и почти внес Люсиль в небольшой зал для приемов. Годой, Рено и полдюжины демократических лидеров, которые обсуждали речь Савролы, с любопытством окружили ее. Он посадил ее на стул.
— Скорей воды! — потребовал он.
Кто-то передал ему полный стакан, и он предложил ей немного попить. Люсиль, которая не могла говорить или двигаться, не знала как убежать. Должно быть, он узнал ее. Позор, ядовитые насмешки, опасность — ей все было ясно. Когда она сделала слабую попытку рукой отодвинуть стакан воды, Саврола сурово поглядел на нее сквозь плотную вуаль, которую она надела. Вдруг он вздрогнул, едва не пролив при этом воду, протянутую ей. «Все, теперь-то он узнал ее! — пронеслось в голове Люсиль. — Вот и настал роковой момент ужасного разоблачения!»
— Привет, Миретта, моя маленькая племянница! — воскликнул он. — Как ты осмелилась прийти одна вечером туда, где собралась такая толпа? Чтобы услышать мою речь? Годой, Рено, это для меня самая высокая награда! Это значит для меня больше, чем радостные возгласы людей. Дочь моей сестры отчаянно бросилась в толпу и услышала мою речь. — Он повернулся к Люсиль и продолжал: — Но твоя мама никогда бы не позволила тебе это сделать. Это не место для девочки, тем более одной. Я должен отвезти тебя домой. Ты не поранилась? Если бы ты попросила меня, я бы нашел для тебя удобное место, и ты бы не была в толпе. Мой экипаж там? Отлично, тогда отправимся немедленно домой. Твоя мама будет очень волноваться. Спокойной ночи, джентльмены. Пойдем, моя дорогая.
Он протянул ей руку и повел ее вниз по ступенькам. Люди, которые заполнили улицу, восторженно приветствовали его. Их лица, поднятые кверху, казались бледными в свете газовых фонарей. Он усадил ее в свой экипаж.
— Трогай, — приказал он кучеру, усаживаясь рядом с Люсиль.
— Куда мы едем, сэр? — спросил кучер.
В это время к экипажу подошел Море.
— Я поеду на козлах, — сказал он, — а после того, как высажу вас, я могу поехать в этом же экипаже дальше.
И прежде чем Саврола вымолвил слово, он забрался на сиденье рядом с кучером.
