Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2010)
— Ну, садись, — велела я. — Рассказывай, зачем ты из дальнего Ноллагара своего ко мне пожаловал. Чай, путь-то не ближний, половинку луны небось тащился?
Вытаращился он на меня. Убедился, что и впрямь ведьма. Все знает. А хитрости и нету никакой — плащ у него ноллагарский, из грубой шерсти сработанный, да и закидывает он его край на плечо, как только у них, в Ноллагаре, и принято.
— Беда у меня, госпожа, — повторил он глухо, сидя на корточках и глядя на меня своими бесцветными глазами. — Невесту мою украли. За три дня до свадьбы.
— Бывает. — Я сухо кивнула. — Значит, кто украл, тот сильнее любит.
Ох и вскинулся же он! Едва, гляжу, от брани удержался.
— Худгару это, самый зловредный разбойник в наших краях. У него большая шайка, на всех страх наводят. Алинсури в поле работала, когда они налетели... на мохнатых конях своих да в броне. Не одна она была, с матерью и сестренками младшими. Их-то не тронули, а ее поперек седла — и в лес. Там у него, всем известно, логово, у душегуба.
— А ты где был, жених?
— Да мы с отцом в кузне... Прибегают к нам, ревут... Увезли, говорят, нашу Алинсури.
Я внимательно оглядела его. Крепкий парень, и не только, видать, мышцами крепкий. Известное ж дело, с разбойниками селянину вязаться никак не возможно. А вот не смирился...
— Так то дело уголовное, — ухмыльнулась я. — Это отцу девушки надо к уездному начальнику челобитную, тот воинов должен отрядить, на вызволение. Таков порядок.
Лицо его скривилось, точно от ягоды недозрелой.
— Да что ты несешь, госпожа? Какие воины? Всем в Ноллагаре известно, что Худгару с уездным начальником дружки неразлейвода. На одной улице росли, вместе в салки еще вот такими играли. И посейчас дружат, и каждую луну к господину уездному начальнику от него люди приезжают, мешки привозят. Потому и нет на него управы.
— Ну а наместник? Отчего же наместнику не пожаловаться? Чай, с наместником-то он в салки не гонял?
Мне, конечно, все уже было ясно, однако хотелось понять, ясно ли то же и парню.
— Толку-то от наместника? — сказал он кисло. — Наместнику уж от начальника уездного мешки везут. Это первое. А второе, будто ты, госпожа, не ведаешь, что указом государевым запрещено простолюдинам напрямую высокой власти жалобы подавать? Только через уездного. Я вот не знал, в Гменниройю поехал, во дворец-то к наместнику.
— И что? — с любопытством спросила я.
— И ничего. Две дюжины плетей за невежество в законах. Спасибо, в колодки не забили...
— Понятное дело. Значит, решил ты, как богатырь из сказок, самолично невесту свою от злодеев вызволить?
— Как же, вызволишь ее самолично! Их, злодеев, дюжины дюжин, и все с мечами да секирами. Толку-то с кулаками или посохом на них переть? Вмиг порубят.
И это было понятно. Значит, не совсем уж глуп юноша, от горя и любви мозги все ж студнем не застыли.
— Ты ж кузнец вроде? Отковал бы меч, — продолжала я болезненную, но необходимую обработку, — да и отправился бы на подвиг.
Он аж руками замахал:
— Что ты, госпожа, совсем разве законов не ведаешь? Коли простолюдин с боевым оружием замечен будет, то полагается ему обе руки по локоть отсечь. И кому я безрукий нужен буду? Дармоедом на шее родительской сидеть? И потом, мало меч взять, надо еще уметь с ним обращаться. Воинов годами учат, а я только молот да клещи и знаю.
До чего ж рассудительный молодой человек! Наверное, из него и муж неплохой выйдет — толковый, деловитый, не склонный к сомнительным делам да речам. Ну прямо как мой покойный муженек Гирроуги, с которым я пять лет прожила, пока серый мор у нас не случился... В страданиях отошел, и плакала я по нему, да особо горевать некогда было, на руках-то Миухири, которому и четырех не исполнилось, и лавка зеленная, и дом...
— Что ж, — прищурилась я, — значит, человеческим силам это дело неподвластно. К богам бегал, жертвы носил?
— Понятное дело, носил, — очень по-взрослому кивнул он. — И носил, и со жрецами толковал, и десять серебряных докко в ящик бросил. Да, видно, неинтересна богам моя просьба.
— Значит, это судьба. Покориться надо, любовь свою забыть и жить дальше. Найдешь еще себе невесту. Как много есть на свете девушек хороших... Смирись.
— Не могу, госпожа, — тускло произнес он. — Не нужны мне никакие другие... мне Алинсури моя нужна. Думаешь, я не пробовал? Выследил я, где их разбойничье логово. Три дня вблизи хоронился. Только стены там высокие, ворота крепкие и охрана... Думал, хоть глазком мою родную увижу... Как бы не так. Чуть не словили меня, удирал как заяц. Стреляли вслед, об кожу наконечник чиркнул.
Юноша поднял руку и показал мне кривую царапину на локте. Судя по корочке, уже не менее чем луна ей.
— Герой, нет слов, — поцокала я языком. — А ко мне ты зачем притащился? Я тебе что, богиня Алаиди? Думаешь, скажу слово волшебное — да невеста твоя дома и очутится, невредимая да целая? Или, может, стоит мне заклятье сотворить — и крепость разбойная огнем займется?
Судя по его угрюмому молчанию, именно так парень и думал.
— Ну да, ведьма я. — Голос мой прозвучал чуть громче, чем следовало. — Болезни людские лечу, роды принимаю, порчу снимаю, могу на будущее погадать, могу расшалившихся домовых духов успокоить. А насчет разбойников — это не ко мне. Это, может, тебе надо сильного волхва сыскать, который по воинским делам работает. Только где такие водятся, не ведаю. Ко мне-то зачем?
— Госпожа Саумари, — в голосе этого взрослого парня послышались детские слезы, — мне про тебя говорили, что ты все можешь. Что ты никому еще не отказала. Ну я не знаю как, но помоги. Я тебе все деньги отдам, у меня припасено, ты не сомневайся...
И что мне надо было ему ответить? Что не ведьма я, а ловкая притворщица, что никакой силой магической не владею и потому бесполезно меня просить? Вот так просто взять и срубить под корень деревце, что полжизни меня питает?
Выставить его из дома безо всяких объяснений? Но ведь жалко — и кузнеца этого, без трех дней счастливого мужа, и девчонку эту, которую душегубы небось, попользовав, уже и придушили да выкинули труп лесному зверью. И нельзя такое оставлять без наказания. Если уж ни начальник уездный, ни наместник, ни Хозяин Молний... Если у людей последняя надежда на старую Саумари... Последняя... А коли так, отказывать нельзя, учил же наставник. Ежели с баловством каким к тебе пришли или с черными замыслами — ребеночка в утробе погубить, на соседа порчу навести, — этих гони безжалостно. А вот кто с истинной бедой и некуда уже ему боле пойти — того прими и помоги.
Ох и не хотелось мне в это дело втягиваться! Уже и рот я открыла, чтобы произнести что-то пустое, утешительное, — и снова вспомнился мне наставник Гирхан. И то дело в Хиуссе, с трактирной служанкой... Но тогда нас было двое, и наставник-то — не чета мне. Да и я помоложе была.
А с другой стороны — как же этих-то одних оставить, Алана с Гармаем? В самое опасное время, когда и ростовщик злобится, и Синяя Цепь изощренную месть готовит...
— Вот что, парень, — грустно сказала я. — Расскажи мне как можно подробнее об этой разбойной стае. Любую мелочь припомни. Обещать я тебе ничего не могу, да если и выйдет, быстрого исхода не жди. Две луны, а то и три. Но ты понимать должен: если уж нет в живых твоей невесты, я с Нижних Полей ее не выволоку, такое и богам неподвластно. А вот наказать негодяев, так уж и быть, попробую...
На ночь глядя отправляться не след. Как полагается, с рассветом выйду. Опять же, меньше любопытных глаз. Скрыть мое отсутствие, конечно, немыслимо, но пускай хоть направления не знают. Наверняка кто-то да заметил парня из Ноллагара (я так и не удосужилась поинтересоваться его именем). И немало найдется тех, кто по виду поймет, откуда он родом. И что он ко мне ходил, должно быть, на заметку взяли. Не стоит показывать, что я именно туда по северной дороге и направляюсь. Ноллагар хоть и далеко, но слухами земля полнится.
Оставалось поговорить с Аланом да собраться в путь.
Постояльца своего я нашла молящимся. Был у него, как выяснилось, вырезанный из какого-то незнакомого мне дерева крест, с ладонь величиной, укрепил он его на стене — и, склонив голову, тихо-тихо шептал что-то. Причем стоял, хотя ему рановато лишний раз ноги трудить.
Мальчишка, разумеется, был возле него. С того дня, как я с ним поговорила, он буквально ни на шаг от господина своего не отходил. За исключением, понятно, хозяйственных забот. Боялся расставаться.
