Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез
– Змей?
– Много змей. Просто будь осторожен.
Манусос пошел впереди, шаря перед собой посохом, как миноискателем. Пройдя несколько шагов, Майк услышал шорох в траве, потом снова, но ничего не заметил. Потом увидел, как трава зашевелилась извилистой полосой и еще одна змея быстро уползла, спасаясь от крюка посоха. Неожиданно вокруг них повсюду заскользили невидимые змеи, обнаруживая себя только шуршанием и колыханием раздвигаемой травы.
– Господи Иисусе!
– Много сегодня, – спокойно сказал Манусос, медленно продвигаясь вперед.
Поляна ожила. У Майка мурашки побежали по телу, на мгновение его словно парализовало, и он ясно увидел себя и пастуха сверху, с высоты б двадцать футов. Он видел себя, замершего на месте, и Манусоса, медленно идущего, шаря крюком в траве. Расползающиеся змеи оставляли следы в траве, словно писали ясно различимые и быстро исчезавшие знаки. Буквы греческого алфавита: здесь омега, там сигма, дальше лямбда, там мю, ню, пи, ро, омикрон.
Змеи выписывали греческие слова, слова темного смысла, слова языка, неведомого и непостижимого для Майка. Майк в панике смотрел, как множились и пропадали буквы. Потом услышал донесшийся, словно издалека, голос пастуха:
– Не бойся.
Этого было достаточно, чтобы Майк пришел в себя и двинулся к нему. Змей, бросавшихся прочь от крюка, становилось все меньше, потом их вовсе не стало. Манусос распрямил спину и пошел дальше уже уверенней. Наконец они достигли конца поляны. Майк облегченно вздохнул.
– Мы прошли там, где их больше всего, – сказал Манусос.
– Я почувствовал страх.
Манусос остановился и обернулся к нему:
– Да. Я чувствовал, как он стиснул тебя. Ты позволил ему… – Он замолчал и взмахнул рукой.
– Почему их тут так много?
– Я говорил тебе. Это место, оно зовет змей.
– Что это значит: зовет?
– Зовет. Они любят приползать сюда.
– Почему?
Манусос рубанул крюком посоха по листу травы. Почмокал вытянутыми губами. Потом сказал с досадой:
– Не все на свете можно объяснить.
Он повернулся и пошел по тропе, поднимавшейся по противоположному склону, усеянному обломками камней ржавого и красного цвета.
– Микалис! – первый раз он назвал Майка на греческий лад. – Микалис, ты как малый ребенок. Все почему, почему да почему. Ха! Ха-ха-ха!
Майк не обиделся. Первый раз он слышал, чтобы грек громко смеялся. Но независимо от этого в его отношении к Майку сквозила отеческая доброта. Они медленно поднимались по склону, и каждые несколько минут Манусос останавливался, оглядывался и, шевеля усами, мягко повторял: «Почему, почему, почему». И смеялся, прежде чем продолжать путь.
Они достигли выступа у вершины горы, и Майк удивился, когда перед ними, как корабль из-за скалы, выплыл заброшенный монастырь. Они пересекли площадку между спуском к морю и монастырским двором, и Майк сел под смоковницей у крохотной, запертой на замок церквушки. Он обливался потом. От безъязыкого колокола веяло сухим жаром. Майк глотнул воды из бутылки. Манусос тоже, но сесть отказался.
– Его тут нет, – сказал Майк.
– Придет.
Манусос шагнул в одну из пыльных келий. Протянул руку и что-то достал из-за притолоки. Это был ключ от церкви. Он отпер замок и распахнул дверь настежь, но входить не стал, словно единственной целью их путешествия сюда было впустить немного воздуха и света в храм. Потом он вышел из монастырского двора, а когда вернулся, Майку бросилось в глаза, что его холщовая сумка опустела.
Майк вошел в храм, просто чтобы насладиться царившей внутри прохладой. Свет от двери упал на висящую на стене картину в раме. На ней был изображен несчастный вор, забравшийся в сад и пронзенный стрелами монахов. Необычный сюжет для церковной живописи. Он вспомнил старуху, которая в первое их посещение этого места пыталась объяснить им картину. Манусос заметил, что Майк разглядывает ее. Ему, видимо, не хотелось заходить внутрь, и он сказал от порога:
– Это отшельник. Святой Иона. Он жил в пещере внизу. Видел ее? Он залез в сад, и те монахи – они убили его.
– Жил в той пещере? Так это было на самом деле?
– Было? Конечно, было.
– Когда?
– Когда, когда, когда. Не знаю когда.
Самой картине было, возможно, лет сто или меньше. Между тем изображенное на ней событие могло произойти тысячу лет назад, если оно вообще имело место. Почему монахи христиане предали смерти отшельника христианина, который жил в пещере неподалеку от монастыря? Наверняка не за горсть оливок.
– Хочу взглянуть на пещеру.
Когда Ким и Майк побывали в монастыре в первый раз, Ким слишком торопилась искупаться, чтобы у нее возникло желание исследовать пещеру. Тропинка от монастыря вилась вниз и футах в двухстах проходила мимо разинутой пасти пещеры. Образовавшаяся в черном камне, поблескивавшем от влаги, она довольно далеко уходила вглубь. Даже снаружи можно было разглядеть в ее темной глубине толстые сталактиты, похожие на обломки зубов. В одной стороне пещеры было сухо, в другой капало с сосулек, уже выросших в человеческий рост. Сталактитов было множество – толпа зверских человекоподобных фигур, неотвратимо растущих над собой. В тишине пещеры раздавался единственный звук – мерный звук падающих капель.
Одна из глыб была превращена в примитивный алтарь. На сухой поверхности камня, тоже когда-то образованной известковой капелью, находился обычный набор из спичек, коричневатых свечей, бутылок из-под рецины – с маслом и пустых. На стене виднелось грубое изображение глаза, сделанное темперой.
– Люди бывают в пещере, Манусос?
– Иногда. Она очень старая. Один раз приходит профессор из Франкфурта, и он говорит со мной. Он говорит, это была пещера Артемизы. Древняя религия.
– Артемиды? Вполне возможно. Ей поклонялись в пещерах. Позже ранним христианам полюбилось занимать древние святилища и использовать их для собственных обрядов.
– Может, уйдем? Мне не нравится это место.
– Почему это?
Манусос дернул головой:
– Просто не нравится.
Они вернулись к монастырю. Когда они приближались к двору, Майк услышал негромкое бормотание, монотонный распев. Оно доносилось откуда-то из-за желтых разрушающихся стен часовни.
– Он тут, – сказал Манусос.
Они прошли за часовню и увидели человека, сидевшего на траве, скрестив ноги. Глаза его были закрыты, а голова покачивалась взад и вперед в такт тихому пению, напоминавшему причитание. Язык был не похож ни на греческий, ни на какой другой. Может, это была молитва, или гимн, или мантра; Майк так подумал, потому что на человеке была невероятно драная ряса православного монаха. Выцветшая до серого цвета и лоскутьями свисающая внизу, ряса была вся в заплатах и заштопана во многих местах. Голова его была не покрыта: волосы ниспадали до середины спины, а свинцовая борода скрывала пол-лица. Из гущи спутанных волос торчал крупный нос.
Он, видимо, почувствовал их присутствие, но продолжал распевать, мерно раскачиваясь, иногда почти умолкая и вновь возобновляя пение. Возле него лежала кучка провизии: большой кусок овечьего сыра, завернутый в плотную бумагу, два ломтя хлеба, сухое печенье, оливки, немного фруктов, кувшинчик масла. Майк предположил, что все это перекочевало сюда из холщовой сумки Манусоса.
Манусос сел на землю поблизости от отшельника, и Майк последовал его примеру. Наконец человек умолк и открыл глаза. Указал пальцем на Майка и сказал несколько слов по-гречески. Ясные, как солнечные блики на море, глаза сверкали на его грязном, с задубелой кожей, сморщенном лице. Он улыбнулся и продолжил свое негромкое пение.
– Что он говорит?
– Он говорит, что Бог явится, – ответил Манусос – Он спрашивает, знаешь ли ты, что Бог явится.
Неожиданно пение отшельника резко изменилось. Теперь он не столько пел, сколько завывал. Быстро двигал взад и вперед головой, словно спорил с невидимыми духами.
– Он все время живет здесь?
– В монастыре. В пещере. Он безумный.
– И вы, и другие из Камари приносите ему еду?
Манусос почти незаметно пожал плечами, что означало: да, они приносят, ну так что с того. Отшельник вдруг вскочил и приложил грязную руку ко лбу Майка. Майк испугался неожиданного жеста, но Манусос только рассмеялся. Отшельник что-то быстро залопотал.
– Он говорит, что тебя коснулся святой.
– Что?
– Он говорит, что святой коснулся тебя.
– Моя авария! Он имеет в виду аварию, в которую я попал!
– Он хочет знать: когда святой явился тебе, он явился как ангел или как демон?
– Что? Ну… он меня отколошматил. Наверняка – демон.
– Дэмон, – сказал Манусос отшельнику.
Отшельник убрал руку и, глубокомысленно кивнув, сказал еще что-то.
– Он говорит, что тоже видел святого. Но тот был демоном и хотел избить его, так что он убежал и спрятался в пещере внизу.
Майк взглянул на отшельника, который энергично кивал, слушая язык, возможно ему непонятный. Когда Манусос закончил, он снова закрыл глаза и продолжил заунывное, монотонное бубнение.
