Роза Ликсом - Купе № 6
Накрахмаленные простыни были белыми и свежими, в туалете стоял спрей от клопов. Девушка разделась и юркнула в чистую постель. Она смотрела на раскачивающийся между занавесок пластмассовый спутник и заснула, убаюкиваемая гулом газовой колонки.
Проснувшись, она пододвинула кровать к окну, раздвинула занавески и долго лежала. Внизу через парк шла дорога, посыпанная красным песком. Вдалеке лежал небольшой пруд, закованный прозрачным и гладким льдом, — снег с него сдули апрельские ветра. В самом центре водоема застыла бронзовая рыба — наверное, летом из ее приоткрытого рта бил фонтан. На ветках кленов пронзительно верещали свиристели. Они качали хвостами с желтыми полосками, время от время встряхивали хохолками, срывались вдогонку за троллейбусами и трамваями, а то и поднимались высоко в небо и следили оттуда за жизнью города, чтобы потом снова вернуться назад, на ветки и мокрые спинки скамеек в парке.
Ближе к полудню из репродуктора, прикрепленного проволокой к столбу ворот, ведущих в парк, зазвучала симфоническая поэма Клода Дебюсси «Послеобеденный отдых Фавна». Вскоре в парке появились старики, которые принялись стучать костяшками домино. Потом пришли старушки. Каждая из них, прежде чем сесть, постелила на скамейку платочек.
Девушка пообедала в гостиничной столовой: борщ, сметана и черный хлеб. Она смотрела на висящую под потолком и похожую на огромную гроздь люстру в сотню ламп — угрозу всем законам технической эстетики. Официантка с большим ртом и маленькими глазами спросила у девушки, не желает ли она поменять валюту или продать что-то из западных товаров.
Небо было ясным. После обеда девушка отправилась в Парк Победы и вздрогнула от металлического звона трамвая, проходящего мимо прямо за кустами. Рядом с девушкой сидела черная крыса. Она была больна и потому не боялась людей. Правда, когда девушка испугалась, крыса испугалась тоже. Девушке стало вдруг одиноко.
Она вспомнила на мгновение сережки Ирины, юбку с особым разрезом, обманчивые глаза, которые никогда прямо не говорили о ее намерениях. В компании Ирины всегда было так просто. Даже тишина казалась легкой. Ирине понравилась девушка, и она приняла ее в свою семью. После того как Митька попал в больницу, они много времени проводили вместе.
Ирина свозила девушку в монастырский город Загорск, после чего в голове еще неделю звучал пятнадцатиголосый перезвон церковных колоколов, в дом-музей Пастернака в Переделкино, просторный двор которого был усыпан разноцветными скорлупками крашеных яиц, на веранду дачи Константина Симонова, на могилу Арсения Тарковского, где они грызли тыквенные семечки, и на Ваганьковское кладбище — посмотреть на засыпанный морем цветов могильный холм Владимира Высоцкого. Ирина читала девушке вслух стихи Марины Цветаевой и Осипа Мандельштама, вдохновила ее на чтение Тургенева, Лермонтова, Бунина, Лескова, Платонова, Ильфа и Петрова, Трифонова.
Постепенно они познакомились ближе и полюбили друг друга.
Девушка нагнулась и посмотрела на крысу. Бедняжка умерла, дух покинул больное тело. Девушка чувствовала, что Ирина думает о ней.
Она свернула на тропинку, которая привела ее в заиндевелую, туманную, черную рощу, где она обнаружила потрескавшийся памятник Пушкину, у подножия которого среди блестящих осколков водочных бутылок валялась добрая пригоршня гильз от дробовика.
Побродив еще немного, она вышла в открытую часть парка, где туман рассеялся, а воздух стал прозрачным. Здесь звучал концерт Рахманинова, дедушки стучали в домино, а бабушки шептались на скамейках. Беззаботное весеннее солнце прокралось в парк, и скоро день стал поистине теплым. Ветер гнал облака на запад. Где-то далеко кричали утратившие чувство времени петухи. Лежащий повсюду снег таял и порождал ручейки. Девушка нашла пустую скамейку и заснула на ней, пригревшись в теплых солнечных лучах. Проснулась она от страшного шума, который неожиданно проник в ее сон. С другой стороны парка к ней приближался коричневый водяной поток. Дедушки и бабушки исчезли, лишь музыка все еще звучала. На дороге, ведущей из парка, ей встретилась искалеченная лошадь. Она остановилась, когда девушка пробежала рядом.
Девушка бежала к гостинице, прямиком на третий этаж. Она смотрела из окна, как вода неожиданно поднялась и залила почти половину парка.
Она поспешила к стойке регистрации и громко застучала о стол, пытаясь позвать хоть кого-нибудь. Из глубины комнаты для персонала вышла знакомая администраторша в ондатровой шапке. Девушка спросила, почему вода неожиданно так поднялась. Администраторша пояснила, что ночью резко потеплело и лед на Ангаре стал таять и что это вполне нормальное явление, к утру или, по крайней мере, к началу следующей недели вода либо спадет, либо еще поднимется.
Девушка в недоумении осталась стоять у стойки, но ей стало гораздо легче. Она слышала, как администраторша продолжила прерванный разговор в подсобке:
— Павел Иванович, тот, что работает районным инспектором в управлении культуры.
— Эта сорокалетняя развалина?
— Именно.
— Тот, что каждый раз перед завтраком пьет три столовые ложки укропной воды?
— Да, так вот он сказал Зое, а Зоя рассказала мне...
К вечеру вода в парке спала, унеся с собой весь чистый, белый снег. Остался только грязный лед и источавшая пар мокрая земля.
Был вечер. Карминно-красный трамвай разрезал бульвар надвое, черные деревья парка грустно вглядывались в девушку, но она их не замечала. Она смотрела на звезды, на маленькие кубики льда, дрожавшие на зеленом небе, на светящуюся ледяным светом луну. Многоэтажные дома застыли от холода по обеим сторонам скользких улиц. Медленно загорались жужжащие фонари. Поначалу они испускали неверный синий свет, который вскоре превратился в пурпурно-красный.
Девушка включила стоявший в углу на низком столике черно-белый телевизор. На экране было что-то о готовности техники к весеннему севу.
Девушка подумала о Митьке. Помогут ли ему поправиться отдых и лечение в Крыму? Что он будет делать? А Ирина? Все это беспокоило девушку так сильно, что она стала утешать себя воспоминаниями: как они слушали с Митькой пластинки на ядовито-зеленом смешном проигрывателе, пили чай и шампанское, играли по тысяче раз в настольные игры, смеялись, кружились и визжали от радости. Они умели наслаждаться жизнью, а потом вечер сменился ночью, лето осенью, и Митьке пришлось идти в психушку.
Из большого окна в холле гостиницы был виден край крыши, с которого свисал целый ряд острых, как мечи, сосулек, готовых в один миг раскроить голову случайного прохожего. На фонарном столбе, излучающем яркий желтый свет, спала черная длинношерстная кошка. Когда девушка сообщила администраторше, что уезжает, та попросила ее немного подождать и скрылась в служебном помещении. Вернувшись, она принесла маленькую бежевую пластмассовую модель башни кремля:
— Это вам. На память об Иркутске.
Когда девушка вошла в купе, мужчина сидел на кровати в длинных армейских кальсонах и подтачивал ногти на ногах.
Она протянула ему охапку свежих, пахнущих бензином газет. Мужчина сказал, что поезд отправится только утром. Девушку это не удивило.
Она долго сидела на кровати и улыбалась. Смотрела на мужчину. Взгляд мужчины был усталым и затуманенным, но даже это показалось девушке уютным и родным.
Облака лавировали по сумрачному небу, то и дело сталкиваясь друг с другом. Наконец массивная и спокойная ночь накрыла поезд.
Свет весеннего утра разбудил девушку прежде, чем прозвучал третий звонок к отправлению. Паровоз тяжело вздохнул, и состав отправился в путь.
Позади остается Иркутск, тихий, скованный льдами весенний город. Позади остается Иркутск, желтый кафель университетской библиотеки, розовая церковь с куполом-луковкой, парки и бульвары, шумные, объятые паром общественные бани, измученная земля, утонувший в ржавой воде сквер, классическая музыка, доносящаяся из маленького динамика у ворот, снег и мягкие сугробы во дворах и садах. Позади остается Иркутск и встречная электричка, прошуршавшая по соседнему пути, дома и снова дома — маленькие, вросшие в землю, белые оконные рамы, цветные ставни, резные ажурные карнизы, одинокий девятнадцатиэтажный дом среди полей, весеннее солнце, дымящие трубы, мужик, взобравшийся на поленницу. Это все еще Иркутск, голубое здание вокзала и непроходимый, похожий на джунгли, лес. Болото, карликовый лес, пустоши, лесозаготовки — это уже не Иркутск. Железнодорожная ветка БАМа, частично проглоченная болотом, обрушившийся под тяжестью снега дом. Из соседнего вагона доносятся печальные звуки гармони, сопровождаемые звоном колокольчика. Поезд ныряет в природу, летит, стуча колесами, сквозь заснеженное, пустынное пространство. Всё приходит в движение: снег, вода, воздух, деревья, облака, ветер, города, села, люди и мысли.
