Виктор Мартинович - Сфагнум
— Как работает? Вот здесь? — хрипло набычился Серый, показывая на деревца, растущие из провалившегося пола.
— Ды не, эта ж фармальна! Па бумагам! Как крыша правалилась шесть гадоу таму, яна усе книжки дамой пабрала. Тут бы яны паплеслевели, мышы б паели! А так книжки пад прыглядам, батька Насценкин печку растапливае. И кали хто хоча пачытать пра графа Мантэкрыста ци пра Баярскага и трох мушкетеров, к ей идзем, яна дае, пад запис, журнал вядзе.
— Ну дела, — удивился Серый.
— А ей за гэта раз у месяц грошы паштальен прыносиць. Библиатэкарка яна! Прауда там такия грошы — тьфу! — Гриня смачно плюнул под ноги.
— Ладно, мужчина, пойдем мы, — попрощался Серый.
— А прауда, што у вас в гарадах кампьютэрныя мыши есть? — спросил вдогонку Гриня, не желая так просто отпускать интересных собеседников.
— Есть, — ответил Серый.
Гриня засмеялся бодрым тенорком.
— На шнурах сидяць капроновых, да?
— Ну да, — подумав, согласился Серый. — Но есть и беспроводные.
— Во да чыво дадумалися, ну! Мыш кампьютэрная! А сабаки кампьютэрныя есць? — выяснял он.
— Не, собак нет, — заявил Серый.
— Я читал, что есть собаки! — возразил ему Хомяк. — Их японцы делать научились. Они, как тамагочи, только на четырех лапах. И лают так: «гав, гав»! У них в Японии запрещено живых животных держать, потому что японцев слишком много, по пять человек в однокомнатной квартире живут. Потому компьютерных собак делают.
Гриня слушал его зачарованно.
— А якая яна, кампьютэрная мышь? — спросил он.
— Ну такая, с ладонь размером, — показал Серый. — Удобная.
Слово «удобная» не смутило Гриню.
— Дык вы их што, не травице? — спросил он.
— Нет. Не травим, — не сразу вникнув в смысл вопроса, ответил Серый.
— А пачэму? — удивился Гриня.
— Потому что от них вреда нет, — с трудом нашел ответ Серый, — они ведь пластмассовые.
Последнее было воспринято Гриней как шутка. Он снова весело рассмеялся. Серый пожал плечами и пошел прочь. За ним потянулся и Хомяк.
За свою прогулку приятели успели осмотреть руины коровника, похожие на небольшой форт времен Петра Первого, остатки кузницы, фрагменты бани, уже скорей напоминавшие груду кирпичей, испугаться, когда низко над головами пролетел огромный аист, которому отчего-то не спалось в эту ночь, погоняться за белой кошкой, которую Серый хотел принести в дом, чтобы создать атмосферу уюта (кошку, конечно, не догнали). Вернувшись в хату, они обнаружили, что Шульги нет: щеколда была наброшена на петли, обозначая, что хозяин где-то рядом и его, в принципе, можно дозваться, если хорошо покричать.
Шульга пришел через несколько часов, взволнованный, бледный, но молчаливый. Хомяк и Серый, успевшие придремать, повскакивали с кроватей, зажгли свет и ждали отчета. Шульга попытался тихонечко проскользнуть в комнату и улечься, но ему не дали.
— Ну? — требовал рассказа Серый.
— Ну что «ну»? — неопределенно отмахивался Шульга.
— Ты ее трахнул? — выяснял Серый.
— Да ну вас! — не хотел рассказывать Шульга.
— Так что было? Вы где ходили?
— Прошлись просто.
— Так ты ее трахнул?
— Давайте спать, поздно уже.
Отчаявшись выдавить что-нибудь из Шульги, трое разошлись по своим углам и стали готовиться ко сну. Шульга выключил свет, в задумчивости сел за стол и покрутил ручку громкости в радиоприемнике. Там шел концерт классической музыки.
— Говорит: «Я тебя ждала», — сказал он вполголоса, обраща — ясь как бы к самому себе. — «Где ты был? Я тебя ждала. Где ты был то время, что я тебя ждала?». Вот вы объясните, как на такой вопрос ответить, пацаны?
Приятели молчали, понимая, что вопрос носит риторический характер.
— «Где ты был?». И так, знаете, без говна, просто действительно не понимает человек, где я столько лет пропадал. Я говорю, ну так случилось, Настя. Ну вот такая хуйня, ну что тут поделаешь? А она: «Но ты же обещал вернуться. Вернуться за мной. Забрать меня». Прикиньте, «обещал»! Ну да, обещал. Ну сколько раз каждый из нас, пацаны, обещал? И не выполнял. У нас же не спрашивали. И мы-то не спрашивали. Когда. Ну обещал, и хули толку? Обещал. А для нее это «обещал» — это вообще пиздец, пацаны. Такое «обещал» нельзя не выполнять, понимаете? И мне вдруг ясно, что сказать-то нечего.
— Так ты выебал ее или нет? — нетерпеливо вступил Хомяк, но Серый на него шикнул.
— Ты, говорит, мне сказал, что любишь меня. И я вот слушаю это «любишь» и понимаю, что это не наше с вами «любишь». Что это вообще пиздец полный, это «любишь». И что я тогда еще не догонял, а сейчас — сейчас-то уже чувствую. А хули? Ну, обычно бабе говоришь: «Я тебя люблю». «Ты такая красивая». Чтобы дала баба. И баба это понимает, особенно не заморачивается. Сегодня ее один любит, завтра другой. А иногда и один, и другой сразу. А что, в современном же мире живем. А тут — понимаете, не так. Если «любишь» сказал, значит «люби» всю жизнь. До конца «люби», сука.
— Не выебал! — шепнул свою догадку Серому Хомяк.
— Ждала, ну прикиньте, сколько лет ждала? Вы можете представить, ну? Вы таких других знаете?
— Так ты ее все-таки выебал? — по-своему понял Серый.
Шульга замолчал. Классическая музыка, доносившаяся из радиоточки, стала тише, вступил голос ведущей.
— Это была «Маленькая серенада» Вольфганга Амадея Моцарта. А теперь, дорогие слушатели, мы прослушаем с вами арию «Зефиретти» из утраченной оперы Антонио Вивальди в исполнении заслуженной артистки, лауреата международных конкурсов Чечилии Бартолли. Девушка обращается к ветрам, птицам, ручьям и просит вернуть ей возлюбленного. «Vieni, vieni o mio diletto», «приди, приди, о, мой любимый», — жалобно просит она. Но возлюбленный не возвращается к ней, причина, по которой он бросил ее, нам неизвестна, так как полная версия этого сочинения, хранящегося в архиве Турина, навсегда исчезла.
Зазвучал проигрыш на скрипках, отозвался голос певицы, как будто читающий речитатив, как будто еще даже не пою — щий. Скрипки набирали силу, вступил стаккато клавесин, мелодия затормозила и расцвела, как долго зревший бутон. Затем внезапно композиция сделала резкий переворот, обернулась минорным бархатом и, с раздирающей душу пронзительностью, устремилась в совершенно другую сторону, нагнетая ледяную тему одиночества и тоски по чему-то безвозвратно утраченному.
Шульга как будто задышал чаще и глубже: по его силуэту на фоне окна было видно, что плечи вздымаются выше, чем обычно при дыхании, кроме того, его пальцы шарили по лицу, растирая щеки.
— Шульга, ты что, плачешь? — спросил Серый с явным беспокойством за друга.
— Ты ебнулся, Серый? — ответил жесткий голос Шульги. — Спи давай!
Он подчеркнуто деловито направился к своей кровати, быстро разделся и уже через минуту храпел. Глаза у него были при этом открыты.
Глава 10
В кабинете майора Выхухолева сидел сам Выхухолев, стоял стол Выхухолева, компьютер Выхухолева, присутствовал также несгораемый сейф Выхухолева, шкаф с папками, телефон, интерком для внутренней связи по РОВД, еще тут имелся главный редактор газеты «Путь Родины» Петрович, руки которого через спинку стула были прикованы к батарее отопления. Петрович выглядел сломленным: события последнего часа утомили его.
Все началось с того, что в редакцию позвонил неизвестный и сообщил об ошибке в прошлом номере, в заметке, в которой сообщалось об ограблении магазина. Реагируя на этот звонок, Петрович позвонил Выхухолеву и спросил, правда ли рядом с трупом лежал пакет с деньгами. Выхухолев ничего не ответил на этот вопрос и положил трубку. А уже через четыре с половиной минуты в редакцию пришло восемь человек из РОВД. Двое из них были в масках и с автоматами. Они стали у дверей и обратились к находящимся в помещении несколько громче, чем обычно разговаривают люди: «Всем стоять, блядь! Никому не выходить! Ты, блядь! На место сел! Сел на место! Ебни ему, сержант, чтоб на место сел!» Двое в масках никого не выпускали из помещения, но позволили войти уборщице с ведром, которая явилась протереть половой тряпкой мониторы компьютеров. Ее, правда, тоже не выпустили. Два других сотрудника милиции без масок, но с дубинками, отыскали главного редактора газеты «Путь Родины» Петровича, заключили его руки в наручники и повели в милицейский «газик». Уже знакомый нам Андруша быстро прошелся по редакции и собрал у всех паспорта, у кого не было паспортов — изымал водительские удостоверения, журналистские свидетельства, читательские билеты и медицинские справки для посещения бассейна двухгодичной давности: ему Выхухолев приказал установить личности людей, находившихся в комнате, и составить их поименный список.
Еще трое молодых людей в милицейской форме стали споро отключать от сети компьютеры и уносить системные блоки в микроавтобус «Фольксваген», который был любезно предоставлен отделом по особо тяжким преступлениям районной прокуратуры специально для этой операции. Милиционеры также изъяли у журналистов диктофоны и забрали у редакционного фотографа две карты памяти для фотоаппарата: одну основную и одну дополнительную. После этого микроавтобус и «газик» переехали на другую сторону круглой площади, где располагался РОВД. Петровича отвели в кабинет Выхухолева, а технику стали описывать и складировать в коридоре. Поскольку Петрович вел себя буйно, его пришлось сначала ударить по голове, затем приковать наручниками к батарее. Выхухолев метался всюду и отдавал распоряжения: он чувствовал себя Наполеоном при Ватерлоо, но не знал об этом. Наконец, основная фаза операции была позади. Он вернулся в свой кабинет, сел напротив Петровича, включил компьютер и загрузил шаблон протокола допроса. Редактор и милиционер молчали и глядели друг на друга.
