Фэнни Флэгг - Рождество и красный кардинал
— Клод сказал, вы выбираетесь на реку изучать птиц и заниматься творчеством.
Освальд рассмеялся.
— Уж не знаю, миссис Андервуд, можно ли это назвать творчеством… Попробую сделать парочку зарисовок, вот и все.
Сибил налила ему еще кофе.
— Это так увлекательно. Клод говорит, вы замечательный художник. Как знать, мистер Кэмпбелл, вдруг ваши работы однажды попадут в музей и мы прославимся.
Тут в кухню вошел Клод:
— Доброе утро. Можем отправляться хоть сейчас, если ты готов.
— Я готов. — Освальд закинул на плечо этюдник.
Сибил вручила каждому бумажный пакет.
— Что это? — недоуменно спросил Освальд.
— Ваш обед. Неужели вы думаете, я отправлю мальчиков в дорогу без провизии?
В последний раз Освальда так называли много лет тому назад. Ему стало приятно. По дороге к реке Освальд сказал:
— Какая замечательная у тебя жена. Вы давно вместе?
— В июле исполнится сорок один год.
И тут вечный молчун Клод выдал нечто удивительное:
— Не буду скрывать, за эти годы дня не прошло, когда бы я не благодарил Господа за то, что у меня есть она.
Когда они отплывали, над водой стелился легкий утренний туман. Где-то через час дымка рассеялась, засияло солнце, осветив лежащие вокруг соленые болота. Клод кивнул на высокие серые деревья с массивными гнездами у верхушек:
— Вот они.
Лодка подплыла поближе. Большая, похожая на ястреба птица перелетела с дерева на дерево и, не сводя с них глаз, уселась на ветке.
— Если повезет, увидишь и сов, и ястребов, и журавлей, и цапель. Все они обитают в этих болотах.
Показался причал с крепкой деревянной скамейкой.
— Часа два тебе хватит? Я заберу тебя.
Лодка скрылась за поворотом, шум мотора стих, и Освальда вдруг поразили глушь и безлюдье этих мест. Тишину нарушало только редкое хлопанье огромных крыльев да далекое уханье совы, и очень скоро у Освальда пропало чувство времени и места. Небывалое дело — никогда ни церковь, ни выпивка не давали ему такого ощущения оторванности «от городской суеты и суматохи» и в конечном счете такого чувства единения с природой. Впервые за всю жизнь на него снизошло умиротворение. То, что было доселе пустыми словами, воплотилось в реальное чувство.
Часам к десяти он проголодался и раскрыл свой пакет. Типичный обед рыболова: подсоленное печенье, банка домашней тушенки, крошечные венские колбаски и сардины. Сибил положила также белый пластиковый нож и пакетик горчицы. Освальд ел с наслаждением.
Через час прибыл Клод и, пока Освальд забирался в лодку, спросил:
— Удачно?
— О да. Я, наверное, штук сто птиц зарисовал. А как у тебя?
— Есть немножко, — ответил Клод, и они поплыли домой. Тут Освальд своими глазами увидел, что означало Клодово «немножко». Вряд ли хоть кто-нибудь на реке выловил такую прорву крупной рыбы — и не только в этот день, но и за всю неделю.
Клод, вне всяких сомнений, был настоящий талант. Он прекрасно знал, где какие течения, как на поведение рыбы влияет ветер, на какой глубине она ходит в зависимости от времени года. Кто с ним рыбачил, уверял, что у Клода небывалое чутье. Но человек он был скромный и на вопрос, как ему удается, неизменно отвечал:
— Опыт большой. Все дело в нем, наверное.
Клод оставался на берегу только в субботу днем, когда по радио транслировали оперы и арии звучали над рекой то тут, то там. По его словам, итальянские тенора распугивали рыбу капитально — поклевки не дождешься.
Впервые услышав, что Клод Андервуд каждый божий день отправляется на рыбалку, Освальд не мог взять в толк, как это человек может до такой степени увлечься и забыть про все остальное. Но стоило ему самому заняться живописью, как все стало понятно. Правда, у Освальда была своя причина почаще браться за карандаш и кисть — отпущенный ему срок. Он хотел поскорее овладеть мастерством, чтобы к Рождеству закончить задуманную картину. Так что Клод рыбачил, Освальд рисовал, а река вела себя мирно и не мешала им.
На следующем собрании эзотерического ордена тайного общества «Узор в Крупный Горошек» состоялись ежегодные перевыборы руководящих органов. Как повелось, Френсис переизбрали президентом, Сибил Андервуд — вице-президентом, Милдред — казначеем, а Дотти Найвенс — секретарем. Бетти Китчен на важные должности не избирали никогда. Из-за роста и военного стажа ей присвоили звание «сержант от геральдики», и, похоже, пожизненно.
Когда выборы завершились, Милдред пожаловалась:
— И что мы глупостями занимаемся, избираем одних и тех же.
Последовало еще одно голосование, одобрившее ежегодную ротацию руководства. Собрание постановило также, что необходимо пригласить на обед членов эзотерического ордена тайного общества «Рисунок в Мелкий Горошек» — организации, впрочем, родственной и нередко двигающей те же проекты, но с которой имелось некое дружественное соперничество, — и выработало конкретный план приема. Когда «Мелкие Горошинки» принимали их в Лиллиане, подавался куриный салат с ананасами, булочки с орехами и сливочный сыр. «Крупные» решили угостить товарок заливным из помидоров, булочками трех разных видов и сладким кремом «плавучий остров» на десерт. Сибил была мастерица готовить «плавучие острова». Ко всему прочему гостям на память следовало вручить прихватки для горячей посуды в крупный горошек.
— Это должно произвести на них впечатление, — объявила Бетти Китчен.
Визуальное наблюдение
Когда Клод в следующий раз подбросил его на болота, Освальд с головой ушел в работу. Он так увлекся, что ничего не видел и не слышал. Поднял ненароком глаза — а прямо перед ним, не больше чем в пяти футах, лодка, в ней смуглый человек, и взгляд у него такой, что у Освальда кровь застыла в жилах. Потянулись мгновения. Наконец человек взялся за весла, сделал пару гребков и, ни говоря ни слова, поплыл своей дорогой.
Когда вернулся Клод, Освальд описал ему незнакомца (седовласый, зелено-голубые глаза) и спросил, кто бы это мог быть.
— У лодки на корме лежала свернутая сеть? — спросил Клод.
— Лежала.
Клод кивнул:
— Я догадываюсь, кто это. И моя догадка верна.
— Кто?
— Ты хорошенько его рассмотрел? Это был Джулиан Лапонд собственной персоной.
— Креол?
— Он самый.
— Не очень-то дружелюбный у него вид, скажу я тебе.
— Само собой.
— Я не произнес ни слова.
— Оно и к лучшему. Кто его знает, что ему в голову взбредет.
— Что мне делать, если он вернется?
— Не вернется… уж ты мне поверь. Он всех нас презирает. Перенес бы весь свой берег куда-нибудь в Луизиану, если бы мог.
Клод оказался прав. Освальд больше не видел Джулиана.
С приходом теплых дней они стали брать с собой на болота Пэтси. Освальд часами рисовал, а она тихо сидела рядом.
Как-то он спросил у девочки:
— Послушай-ка, Пэтси, а ты уже знаешь, кем станешь, когда вырастешь?
Она задумалась.
— Наверное… Нет, не знаю.
— Что тебе нравится делать?
— Ну… мне нравится играть с Джеком. Я люблю птиц.
— Ага. Может, ты будешь ветеринаром? Знаешь, кто такой ветеринар?
— Нет.
— Доктор, который лечит зверей и птиц. Тебе нравится?
— Нравится. А настоящим доктором я могу стать?
— Конечно. Если сильно захочешь.
— Правда? И Джек прилетит ко мне?
— Ну разумеется.
У Пэтси загорелись глаза.
— Будь я доктором, я бы, может, вылечила ему крыло, и он бы нормально летал, и ни один ястреб или филин не смог бы его поймать и съесть.
— Может быть.
И Освальд вручил девочке небольшой рисунок: белая цапля в очках, цилиндре, лакированных ботинках и с тростью под мышкой. Надпись под картинкой гласила: «Для Пэтси. Мистер Цапля собирается на светский раут».
В тот же вечер, вернувшись домой, Пэтси сказала Френсис — та сидела за швейной машинкой и подшивала прихватки:
— Миссис Клевердон, угадайте, кем я стану, когда вырасту?
— Прямо и не знаю.
— Угадайте.
— Попробую. Учителем?
— Нет.
— Ковбоем?
— Нет. — Пэтси засмеялась. — Сказать?
— Давай.
Лицо девочки осветилось.
— Птичьим доктором!
— Птичьим доктором? Как же ты до этого додумалась?
— Это мистер Кэмпбелл. Он сказал, если сильно захочешь, то сможешь. Он сказал, надо очень-очень захотеть, тогда сбудется.
— Он так и выразился?
— Да. Сказал, что всегда хотел стать художником. Очень-очень сильно. И добился своего!
Пэтси показала рисунок, подаренный Освальдом.
— Как замечательно, — похвалила Френсис. — У него получается все лучше и лучше, правда? Это надо показать тете Милдред.
Она вернула рисунок девочке.
— Тебе ведь нравится мистер Кэмпбелл?
— Да, мэм, он такой забавный.
