Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович
— Ну, наверно, не все, — осторожно заметила Вера Вячеславовна. Был, наверно, еще разговор какой-то… Ты же пригласила его в гости.
— А, ну, конечно! Мы потом еще по парку ходили, я ему все показывала, и мы про марки разговаривали. У него, оказывается, куча марок со зверями и рыбами. Вот мы и договорились, что он сегодня принесет и покажет… В двенадцать часов.
— И про Юлию Яковлевну ты, конечно, не вспомнила…
— Мам, ну, к ней же целый час ехать! А он придет…
— Кто же виноват? — строго спросила Вера Вячеславовна, и, конечно, строгости у нее хватило лишь на этот вопрос. — Ну, ладно, придет — подождет. Что особенного?
— А если не дождется? — жалобно спросила Иринка.
Вера Вячеславовна засмеялась:
— Я обещаю тебе, что живым его не выпущу. А ты поторопись.
Вера Вячеславовна заметила, что нетерпеливо поглядывает на часы. Рассказ Иринки о новом знакомом слегка обеспокоил ее. Ей представился высокий длинноволосый мальчишка в растрепанных снизу джинсах, полосатом свитере и почему-то непрерывно надувающий губами пузыри из жевательной резинки. Нет, не хулиган, конечно (с хулиганом Иринка не стала бы и разговаривать), но самоуверенный и с ленивыми размагниченными движениями. Это сейчас так модно! А Иринка готова подражать всем на свете…
Гость оказался точным: ровно в двенадцать деликатно тренькнул звонок. Вера Вячеславовна, пожалуй, чересчур торопливо открыла дверь.
— Здравствуйте. Ира здесь живет?
Вера Вячеславовна улыбнулась. Улыбнулась про себя, но ласково и радостно. В дверях стоял Иринкин ровесник — стройненький, легкий, аккуратный. Даже растрепанные волосы и распахнутый воротник не нарушали этой аккуратности. Он смотрел снизу вверх на рослую хозяйку квартиры с легкой застенчивостью, но доверчиво, будто чувствовал заранее, что ему обрадуются.
Вера Вячеславовна улыбнулась уже открыто. Мальчик был как тонкий солнечный колосок. Солнце, казалось, не хотело расставаться с ним даже на затененной лестничной площадке, и задержало на мальчишке свой свет. Наверно, так казалось из-за рубашки — она была цвета золотистой пшеницы. На ней искорками блестели латунные пуговки.
Славная была рубашечка, подогнанная у талии, с погончиками, с пристроченной над кармашком шелковой черной ленточкой, на которой были вышиты крошечные золотые буквы «Windrose». И, любуясь мальчиком, Вера Вячеславовна поймала себя в то же время на практической мысли, что несколько лет назад не удержалась бы и спросила: «Где тебе мама купила такую?» Но теперь это ни к чему. Витюшка теперь носит не такие рубашки, и погоны у него потяжелее…
Вера Вячеславовна спохватилась, что несколько секунд молча разглядывает гостя.
— Да-да! Заходи, пожалуйста. Я послала Иринку по неотложному делу, но она скоро придет. Она очень просила подождать…
— Ладно, — весело сказал мальчик.
Он легко ступил бело-коричневыми кроссовками на половик в прихожей, быстро огляделся, пристроил на полке с обувью желтую клеенчатую папку, которую до сих пор небрежно держал за уголок. Потом высоко поджал ногу и потянул шнурок.
— Нет-нет, не разувайся, — поспешно сказала Вера Вячеславовна. — У нас кавардак, уборка, я еще полы не застелила.
Она пропустила мальчика вперед, он шагнул в солнечную комнату и, конечно, сразу остановился. Так же, как все, кто первый раз видел «Путь в неведомое». Картина висела почти напротив двери, невысоко от пола, и походила на узкое окно, окруженное коричневыми лаковыми карнизами. На картине был стиснутый бесконечно высокими скалами пролив. Среди скал металась птичья стая, а по зеленоватой воде уходил корабль с темными, наполовину убранными парусами. Вода была гладкая, но от кормы бежал, расширяясь, змеистый след, и в нем извивалось отражение светлого кормового фонарика.
Сверху из-за скал вырывался плоский луч, а впереди — по свету на камнях и бликам на воде — угадывалась солнечная щель, выход из каменного коридора…
Те, кто входил в эту комнату впервые, всегда останавливались. Но смотрели на картину по-разному. Одним хватало нескольких секунд, кое-кто стоял долго и разглядывал внимательно, а иные тут же начинали расспросы. Мальчик замер и тихонько сказал:
— Ой…
И смотрел, не отрываясь, пока Вера Вячеславовна не окликнула:
— Садись вот сюда, в кресло… Чем бы пока тебя занять?
Мальчик очнулся.
— Не надо меня занимать, — проговорил он почти испуганно. — Я просто так посижу. Посмотрю…
Он присел на краешек старого громадного кресла, повел глазами по стенам. На стенах были и другие картины: «Осень в старом городе», «Утренний берег», «Дождь на Театральной площади»… А еще были часы с маятником, похожим на круглый рыцарский щит, с медным солнцем и месяцем, которые тихо двигались вокруг эмалевого циферблата (когда-то часы висели еще у Иринкиной прабабушки; теперь они отставали за час на десять минут, но гость, разумеется, этого не знал).
— Ладно, посиди, — сказала Вера Вячеславовна. — А я пока повешу это сооружение.
«Сооружением» был плоский глиняный горшок с плетями ползучих растений, только вчера купленный в цветочном магазине. Горшок назывался «кашпо» и подвешивался на стену. Для этого к нему прикреплялась длиннющая медная цепь. Чтобы горшок повис на нужной высоте, гвоздь следовало вколотить у самого потолка. Вера Вячеславовна надела очки и нацеленным взглядом стала отыскивать под потолком нужную точку.
Тогда мальчик сказал то, что она, по правде говоря, и ожидала:
— Давайте я помогу.
— Помоги. А то мне при моих размерах опасно прыгать по столам…
Они подтянули к стене полированный обеденный стол, мальчик опять хотел сбросить кроссовки, но Вера Вячеславовна сказала, что не надо, и постелила на стол газету. Мальчик вспрыгнул на него, ухватил молоток и гвоздь, вопросительно оглянулся.
— Стенка мягкая, деревянная, — объяснила Вера Вячеславовна. Только вбить надо повыше, где кромка обоев. Дотянешься?
Он потянулся вверх изо всех сил, приставил гвоздь.
— Так хорошо?
— Очень хорошо. Вобьешь?
— Главное, с первого раза попасть по шляпке, а не по пальцам, — весело объяснил мальчик. Стукнул и попал по гвоздю. И бойко заработал молотком.
Стенка оказалась не такой уж мягкой, гвоздь шел с трудом. Колотить, стоя на цыпочках, было тяжело.
— Отдохни.
— Да нет… Ничего…
Вера Вячеславовна с непонятным беспокойством смотрела, как машет молотком тонкая рука, вздрагивают на воротнике колечки каштановых волос, ходят под рубашкой крылышки-лопатки. Мускулы на худых мальчишкиных ногах натянулись под загорелой кожей, как резиновые шнуры. На коленном сгибе проклюнулась и задрожала синяя жилка.
«Как у Витюшки,» — со щемящей ласковостью подумала Вера Вячеславовна и отчетливо вспомнила, как однажды девятилетний Витюх тянулся со стула к верхней полке стеллажа: он доставал словарь для своего юного дядюшки Пети, студента-медика. Легкомысленный Петька подкрался и легонько щелкнул племянника по такой вот жилке. Витюшка молча и мгновенно сложился, как карманный ножик на пружинке. И комочком полетел со стула. Петька со смехом подхватил его. Витюшка сперва рассердился и почти всерьез замолотил бестолкового дядюшку пятками и кулаками. Но тот захохотал и показал язык. Тогда Витюх вырвался и схватил диванную подушку. И они с Петькой начали носиться по комнатам, сшибая стулья. И Вера Вячеславовна всерьез разозлилась на них, потому что своим гвалтом они разбудили годовалую Иринку, и та принялась реветь…
Вера Вячеславовна вдруг подумала, что чаще вспоминает Витьку не длинным старшеклассником и не широкоплечим сержантом, каким он недавно приезжал в отпуск, а таким вот мальчишкой. Последние годы бежали почему-то удивительно быстро, и к большому Виктору она просто не успела привыкнуть. Конечно, она каждый день помнила и тревожилась о взрослом сыне в погонах с золотистыми буквами «СА» и широкой фуражке с черным околышем. Но о маленьком Витьке — исцарапанном и коричневом от солнца, озорном и ласковом, о веселом мушкетере в треснувших и замотанных синей изолентой очках — она вспоминала и печалилась так, будто он не вырос, а уехал на три смены в лагерь «Горная речка». И это несмотря даже на то, что подрастала и была всегда рядом Иринка…
