Ирвин Шоу - Богач, бедняк
— Я ничего не намерен обсуждать с ними. — Он не собирался вступать с ними в переговоры под фотографией обнаженной жены. — Ступайте и очистите здание.
— Легко сказать, — ответил Оттман. — Я уже трижды был у них и приказывал очистить здание. Они только смеются над нами.
— По-моему, я сказал — очистить корпус. — Рудольф чувствовал, как им овладевает ярость, но пытался сохранить хладнокровие. Он знал, что делает.
— Каким образом? — спросил Оттман.
— У вас есть оружие.
— Надеюсь, вы не имеете в виду огнестрельное оружие? — недоверчиво спросил Оттман. — Насколько мне известно, все студенты не вооружены.
Рудольф колебался, не зная, как поступить.
— Нет, — наконец вымолвил он, — огонь открывать не нужно. Но у вас есть дубинки и слезоточивый газ.
— Но, может, лучше подождать, пока они все устанут и им это надоест? — спросил Оттман. Он выглядел гораздо более усталым, чем все эти студенты в здании. — И если обстановка не улучшится, то вызвать войска?
— Нет, я не желаю, чтобы вы стояли здесь и ждали.
Оттман понимал, что Рудольфу нужно в первую очередь, хотя тот и не сказал об этом ни слова. Ему нужно было убрать как можно скорее эту неприличную фотографию Джин.
— Прикажите своим людям начать с гранат со слезоточивым газом.
— Господин мэр, — возразил Оттман. — Вам придется отдать этот приказ в письменном виде. И поставить под ним свою подпись.
Оттман протянул ему блокнот, и Рудольф, положив его на крыло автомобиля шефа полиции, написал приказ, стараясь, чтобы почерк его был ясным и разборчивым. Он, поставив под приказом подпись, вернул блокнот Оттману, а тот, оторвав верхний листок с написанным и аккуратно сложив его, сунул в карман рубашки. Застегнул карман на пуговичку и только после этого направился к пикету из ожидающих распоряжений тридцати полицейских, чтобы передать им приказ мэра. Он переходил от одного к другому по шеренге, и полицейские начали натягивать противогазы.
Шеренга полицейских медленно двинулась вперед по лужайке к главному корпусу, и в свете ярко горящих прожекторов их тени четко вырисовывались на яркой зеленой траве. Их линия была изломанной и неуверенно извивалась, словно раненая змея, которая не хотела никого кусать, а лишь искала надежное место, чтобы укрыться от своих мучителей. Первая граната полетела через окно первого этажа и разорвалась. Оттуда донесся чей-то крик. В окна полетели другие гранаты, и торчавшие в них лица студентов тут же исчезли, а полицейские, помогая друг другу, стали карабкаться вверх и через окна проникать в здание.
Полицейских было, конечно, мало, и некого было послать к черному ходу, через который убежало большинство мятежных студентов. Едкий запах слезоточивого газа чувствовался уже там, где стоял Рудольф, глядя вверх на все еще висевшую в окне фотографию обнаженной жены. Наконец в окне появился полицейский и, сорвав фотографию, унес ее с собой.
Вся операция закончилась очень быстро. Было произведено около двадцати арестов. У троих студентов шла кровь из головы от полученных ран, а одного полицейские под руки вывели из корпуса. Он крепко прижимал ладони к глазам. Один полицейский сказал, что тот ослеп, но это, скорее всего, временное явление. Среди арестованных Макговерна не было.
Из здания вышел Дорлэкер с двумя профессорами, глаза у них слезились. Рудольф подошел к ним.
— Ну, с вами все в порядке? — спросил он.
Дорлэкер прищурился, чтобы получше увидеть, кто к ним обращается.
— Я не желаю с вами разговаривать, Джордах, — сказал он. — Завтра я сделаю заявление для прессы, и вы узнаете, что я о вас думаю, из своей собственной газеты.
Он сел в чью-то машину и уехал.
— Пойдемте, — обратился Рудольф к Скэнлону. — Отвезите меня домой.
Они отъезжали все дальше от студенческого городка, а машины «скорой помощи», завывая сиренами, неслись им навстречу. Позади них маячил школьный автобус с арестованными студентами.
— Скэнлон, — сказал Рудольф, — с сегодняшнего вечера я уже не мэр этого города. Как вы думаете?
Скэнлон долго молчал, лишь болезненно морщился, глядя на дорогу, да сипел, как старик, когда нужно было делать поворот.
— Да, мистер Джордах, — наконец вымолвил он. — Боюсь, вы уже больше не мэр…
Глава седьмая
1968 год
IВ этот раз в аэропорту Кеннеди его никто не встречал. Он был в черных очках, шел неуверенно, словно на ощупь. Он не сообщил Рудольфу о своем приезде, зная от Гретхен, что у того и без него, его полуслепого брата, хлопот полон рот. Однажды зимой, в Антибе, когда он работал на палубе своей яхты, лопнувший линь хлестко ударил его по лицу, и уже на следующий день у него началось головокружение и стало двоиться перед глазами. Томас не подавал вида, убеждал всех, что все в порядке, не хотел зря волновать Кейт с Уэсли. Он написал Гудхарту письмо с просьбой порекомендовать ему какого-нибудь хорошего окулиста и, получив от него ответ, сообщил Кейт, что едет в Нью-Йорк для окончательного оформления развода. Кейт очень хотелось выйти за него замуж, и он ее понимал. Она забеременела, и ребенок должен был появиться на свет в октябре, а сейчас была уже середина апреля.
Она заставила его купить себе новый костюм, и теперь Томас мог без всякого стеснения предстать перед любым адвокатом или швейцаром фешенебельного отеля. Правда, сам он предпочитал пиджак горохового цвета, доставшийся ему от умершего здоровяка-норвежца, который все еще был в приличном виде, и ему не хотелось зря сорить деньгами.
До них в порту приземлился самолет, на котором возвращались лыжники с какого-то курорта, и весь зал ожидания был заставлен их багажом и лыжами. Ярко одетые мужчины и женщины громко разговаривали, смеялись, многие из них были не совсем трезвы. Он разыскивал свой чемодан, стараясь подавить в себе антиамериканские чувства.
Он взял такси, хотя это, конечно, было дорогое удовольствие. Но в противном случае ему пришлось бы долго ждать автобуса, потом толкаться всю дорогу в нем от аэропорта до Нью-Йорка, потом таскать чемодан по улице в поисках такси.
— Отель «Парамаунт», — сказал он водителю и, устало откинувшись на спинку заднего сиденья, закрыл глаза.
Оформив документы, он поднялся в свой маленький темный номер и сразу позвонил врачу. Он мог бы поехать к нему на прием немедленно, но медсестра сказала, что доктор будет только завтра, после одиннадцати. Что делать? Раздевшись, он лег в кровать. Было только шесть часов по нью-йоркскому времени, но в Ницце, из которой он прилетел сейчас, одиннадцать. Все тело ныло, он чувствовал себя усталым, как будто провел без сна двое суток.
— У вас частичное отслоение сетчатки, — сказал ему врач. Он долго и тщательно обследовал его глаза, и эта процедура оказалась довольно болезненной. — Боюсь, придется показать вас хирургу.
Томас кивнул. Ну вот, грозит еще одна травма.
— Сколько будет стоить операция? — спросил он. — Видите ли, я — работяга и не могу платить по расценкам, принятым на Парк-авеню.
— Я вас понимаю, — ответил доктор. — Я постараюсь объяснить доктору Халлиуэлу. Ваш телефон есть у медсестры?
— Да, есть.
— Она позвонит, скажет, когда нужно будет явиться в больницу. Я передам вас в хорошие руки. — Он улыбнулся, стараясь вселить в Томаса уверенность. У него были большие, ясные глаза, никаких швов, никаких повреждений сетчатки.
Через три недели Томас выписался. Лицо у него было изможденное, бледное, врачи предупредили его, что он длительное время должен избегать резких движений, сильного напряжения. Том за эти три недели потерял фунтов пятнадцать, и теперь воротничок рубашки свободно ерзал по шее, а костюм висел на нем, как на вешалке.
Но зато предметы вокруг утратили свое двойное изображение, и при повороте голова больше не кружилась.
За все пришлось выложить более двенадцати сотен баксов, но операция стоила того.
Он снова поселился в отеле «Парамаунт» и позвонил Рудольфу.
Тот сам подошел к телефону.
— Руди, — спросил Томас, — ну как поживаешь?
— Кто это?
— Это я, Том.
— Том! Где ты?
— Здесь, в Нью-Йорке. В отеле «Парамаунт». Может, встретимся?
— Конечно. — Чувствовалось, что Рудольф на самом деле рад его звонку. — Приезжай ко мне немедленно.
Перед входом в подъезд дома Рудольфа его остановил швейцар, плевать ему было, новый на нем костюм или старый. Когда он назвал свое имя, швейцар нажал кнопку домофона.
— Мистер Джордах, к вам пришел мистер Джордах.
Томас слышал, как брат сказал:
— Прошу вас, пусть поднимается.
По мраморному полу вестибюля он прошел к лифту.
Несмотря на надежную защиту, его все же достали, подумал Том о брате с сожалением.
