Лоуренс Норфолк - Носорог для Папы Римского
Теперь же он плыл вниз по реке, в темноте, обездвиженный и брошенный на дно каноэ, привязанного к плоту, на котором тот самый Зверь, что заманил их сюда, двигает свою тушу в разные стороны, заставляя каноэ подпрыгивать, так, будто хочет, чтобы они, все трое, опрокинулись. Бывали ли они в передрягах похуже?
— Нет, Сальвестро, — сказал Бернардо, — не бывали.
VI. Навмахия
Поношенные кожаные комнатные туфли Виолетты тихо постукивали по холодным плитам пола. Там, где обрывался истрепанный халат, который она проносила всю зиму, начинались лодыжки, застуженные сквозняками. Она вспомнила о сундуках, которые в прежние времена спускали, бывало, с чердака, о том, как ее камеристки с треском открывали крышки, разламывая восковые печати, предохранявшие от моли, а затем вынимали ее зимние халаты и шали. Роскошные бархатные и шерстяные одеяния тяжело распахивали свои прекрасно выстиранные полы. Один только их вид ее согревал. Было бы куда практичнее, думала Виолетта, проконопатить щели под дверьми, закрыть ставнями окна, меньше платить галантерейщикам и больше — каменщикам. Палаццо было приземистым и обветшалым, стояло оно на отшибе, на пологом берегу. Перед ним простиралось море, а позади него тянулись болота. Здесь все время дули ветры — с гор, на север и на восток, или с моря, или вдоль берега. Идя по коридору, она постоянно дрожала. Прошлой ночью прибыли еще две женщины, и им до сих пор негде было спать. Она слышала, как внизу въезжает во двор телега. Колеса ее, обитые железными полосами, грохотали по булыжникам — мостовая там и сям вспучилась после того, как под камни просунул свои пальцы мороз. Воздушный удар говорил о том, что захлопнулись двери конюшни. Может, вновь прибывшие могли бы спать там, если бы удалось найти побольше одеял? Поднимаясь по лестнице, Виолетта обдумывала перемену в своих обстоятельствах. Она ни о чем не сожалела.
Где-то открылась дверь, и дуновение холодного воздуха заставило ее обхватить себя за локти. До ее слуха приглушенными порывами шума долетели грубые голоса женщин, квартировавших в зале, который некогда был обеденным. Ветер распахнул ставень и стал колотить им по раме. Она свернула за угол и пошла мимо комнат, некогда служивших гостевыми для ее друзей, когда те покидали Специю с ее тлетворным воздухом и приезжали сюда на летний отдых. Из этих комнат она брала себе любовников. Среди своих новых компаньонок она уже была самой старшей, хотя выглядела моложе многих. Избранное этими женщинами занятие изматывало их, огрубляло черты лица. Существовало вульгарное поверье, будто каждый новый акт сокращает жизнь на один день, но это лишь глупый предрассудок, думала Виолетта, от такой работы за одно лето постареть можно. Все это чушь, распространяемая братцем. Она высунулась из окна, чтобы закрыть ставень. Над морем темнело, ветер переменился и дул теперь прямо оттуда. На западе громоздились грозовые тучи. Виолетту снова пробрала дрожь. Она сама, девочка и между ними, как бы в скобках, — полный дом Магдалин, только без клиентов и без Христа. Ее брат рассердился, а затем пришел в ярость, когда Виолетта перераспределила свои доходы, став отсылать меньше денег в его епархию после взятия на попечение этого странноприимного дома. Потребовался целый год, чтобы убедить его прислать священника, который выслушал бы исповеди несчастных созданий. В конце концов приехал какой-то пьянчуга, который всю дорогу похрапывал, отпуская грехи, потом напоил своего мула и отключился в конюшне. Испытав на себе ее гнев, брат пожелал загладить свою вину и отправился, дело совершенно невероятное, в Рим, где обратился с прошением к его святейшеству от их имени, и вернулся с тремястами дукатами, но девочка отказалась принять деньги по причинам, которые не могла или не хотела назвать. Еще одна маленькая тайна в ряду всех прочих. Она появилась во дворе три года назад — беспризорная малышка, бродившая среди нагруженных телег, так как близилось осеннее возвращение в Специю, — и ее привели к хозяйке палаццо, к Виолетте. Рассказ о том, как она здесь оказалась, был запутанной, невероятной фантазией, украшенной леденящими кровь подробностями, которыми обожают пугать самих себя все маленькие девочки, и каждый раз на помощь ей являлся какой-нибудь невообразимый спаситель. У девчушки был хорошо подвешен язык. Некоторые выражения, которые она употребляла, были флорентийскими, но, скорее всего, она просто их услышала где-то и запомнила. Она отвергла все дальнейшие расспросы и сама ни о чем не просила. С Богом она разговаривала по-свойски, и Бог отвечал ей так же. Брат Виолетты, когда ему рассказали о девочке, объявил ее шарлатанкой, но брат Виолетты был крестьянином, в лучшем случае — карнавальным епископом. Виолетта приняла ее к себе в дом, а потом и остальных, что обернулось другой историей, куда более огорчительной и менее таинственной, а главное, настолько затяжной, что глубина милосердия Виолетты все время подвергалась проверке — и милосердие это оказывалось бездонным. Ее маленькая подопечная была чем-то вроде зеркала, отражавшего только хорошее, и, увидев свое отражение, Виолетта полностью преобразилась. Так она это понимала на сегодняшний день.
Когда-то башенка, что в южном углу здания, стояла в одиночестве. Палаццо неуклонно вело на нее наступление: сначала возникли беспорядочно разбросанные хозяйственные постройки, затем — домик неопределенного назначения. Ее дед добавил небольшую часовню и галерею, проходившую над или сквозь вышеупомянутое, но потом галерея эта пала под натиском суровых генуэзских зим и была заменена крытым проходом, по которому сейчас следовала Виолетта, а ранее выстроенные здания стали опорами, зачем-то поднимавшими его высоко над землей. Проход сообщался с башней на половине ее высоты, посредством низкого проема, пробитого в стене. Виолетта бросила взгляд вниз, на выложенную каменными плитами винтовую лестницу. В слишком широкий проем задувал ветер, хлестал морозными порывами. Медленно, размеренно она поднялась. Комната наверху была размером с лестничную площадку, и ветры, дувшие здесь, хотя и освежали в летнюю жару, в любое другое время года щипались и высасывали из тела все тепло, пока Виолетте не начинало казаться, что ее кости выточены изо льда. Но обитательница комнаты будто ничего не замечала.
— Ух!
Она стояла перед окном, выходившим на море, и смотрела поверх воды. На некотором отдалении от берега поднимались белые гребни, и ветер дул все сильнее.
— Ух!
Она подпрыгнула, вскинув руки, — белое платье взметнулось, — перевернулась в воздухе и приземлилась на корточках перед женщиной. Иногда, подумала Виолетта, она похожа на лесного зверька, приручить которого невозможно. А иногда бывает просто маленькой девочкой. Кто она сегодня, неизвестно. Девочка снова повернулась к окну и стала напряженно вглядываться в беспокойное море. Виолетта выждала какое-то время, потом заговорила:
— Амалия.
— Они снова подрались? — спросила девочка своим певучим голосом.
— Нет.
Амалия, не оборачиваясь, кивнула.
Недавно прибыли две новеньких — продрогшие и вымокшие под вечерним проливным дождем, они были обозлены друг на друга. Виолетта заподозрила, что дело дойдет до потасовки. И не зря. Это началось в прачечной, где они сидели, завернутые в одеяла, пока сушилась их одежда — обычное цветастое тряпье. Виолетта оставила их там, отправившись на поиски комнаты для новоприбывших. Неожиданно две голые ведьмы выкатились во двор, визжа и царапаясь. Она увидела сверху, из окна, и поспешила вниз. Драки не были редкостью — их вызывал переход от шумной жестокости города к здешнему спокойствию. Явившись во двор, Виолетта обнаружила лишь безмолвных женщин, вставших кольцом, в центре которого драчуньи уже расцепились и притворялись, что смущены своей наготой, — испуганные и странно безропотные. Среди женщин стояла и Амалия, глазея на дерущихся с любопытством и утихомиривая их непостижимым для Виолетты способом. Такое же происходило и раньше — много раз и при различных обстоятельствах. Ни у кого из женщин это не вызывало вопросов. Лишь она продолжала недоумевать.
— Амалия, что ты делаешь? — спросила она сейчас.
Вместо ответа девочка вдруг снова подпрыгнула, издав то же восклицание, что и раньше:
— Ух!
Ее ноги глухо ударили по деревянному полу, когда она приземлилась.
— Наблюдаю за кораблекрушением, — провозгласила она.
Вздрогнув, Виолетта поспешила к окну. Ветер дул ей прямо в лицо, и от холода у нее защипало глаза. Она уставилась на серое море, которое усердно нагромождало черные холмы воды, а затем снова их разглаживало. За этими холмами вздымались белые гребни воды, а еще дальше виднелось только колыхание мути. Тучи теперь были ближе, чернее и выше. Сегодня ночью разыграется буря, только это и было очевидно. Придется поручить двум женщинам, наиболее заслуживающим доверия, проверить все ставни и двери, прежде чем будет погашен свет. Виолетта посмотрела и налево, и направо, и в сторону приземистого мыса Пунта-Бьянка на севере, и туда, где вогнутый берег встречался с фарватером морского пути на Массу. В самой дали она, как ей показалось, различила начинающийся дождь — надвигающуюся серую пелену. Но корабля нигде не было видно. Она недоуменно посмотрела на девочку, чьи глаза не были устремлены в какую-то определенную точку, но лицо выдавало все признаки оживленности, словно та действительно была свидетельницей объявленной катастрофы. Рот у нее искривился, руки поднялись было к нему, но на полпути замерли, а потом упали. Амалия подалась вперед, затем отшатнулась — видимо, обнаружив какую-то страшную подробность. Она подпрыгнула и снова закричала:
