Джеймс Олдридж. - Дипломат
– И правильно! – воскликнул со своего места ломбардец.
– Остановить Россию! А для чего? – продолжал Кромвелл. – Для того, чтобы американский капитал мог беспрепятственно распространять свое экономическое и политическое господство на весь мир вплоть до Северного и Южного полюса! Американские империалисты – как и наши – страшатся всякого движения за социальную и экономическую свободу, потому что если мир станет другим, лучшим, их империализму в нем не будет места, и они это знают. Ему нет места там, где Россия показывает миру пример коллективной экономики и коллективного героизма. Если мы когда-нибудь могли ждать от Америки руководства в мировых делах, то разве тогда, когда американским президентом был Рузвельт. Но эти люди – не сподвижники Рузвельта. Его сподвижники сошли со сцены. На их место пришли новые люди – люди, которые представляют интересы капитала, военные устремления, политику угроз и экономического нажима. Вот за кем нам предлагают следовать в этом походе на Россию. Но не против одной России направлен этот поход. Он направлен против всех, кто не хочет подчиняться, против всех, кто стремится к самоопределению и отстаивает свои элементарные, основные человеческие свободы. Он направлен против любого прогрессивно мыслящего гражданина и прежде всего против тех мужественных людей, которые ведут героическую борьбу за свои права в самой Америке. Американские заговорщики уже схватили мир за горло. Нас, англичан, они успели подкупить своими серебрениками, чтобы спасти нас от искушения впасть в грех истинного социализма. Вся наша экономика строится сейчас на фундаменте американского займа. Можно ли представить себе более полное господство одной страны над другой!
– Позор!
Ломбардец вскочил со своего места и закричал: – Вы клевещете на нашего величайшего союзника! Возьмите назад свои слова! Сейчас же возьмите их назад!
Его поддержали другие голоса.
Кромвелл тоже закричал в ответ: – Я возьму назад свои слова, если уважаемый союзник на скамьях оппозиции возьмет назад свои.
Мак-Грегор ясно почувствовал опасное безрассудство, овладевшее этими людьми. Позабыв о границах парламентских приличий, они кричали и бесновались, не обращая никакого внимания на возгласы спикера. Была минута, когда Мак-Грегор усомнился в том, англичане ли перед ним. Но это была только одна минута; в следующее мгновение они уже снова стали самыми настоящими англо-саксами, и, воспользовавшись коротким замешательством, какая-то рослая, величественная женщина громко и уверенно воскликнула: – Друзья!
В зале раздался смех.
– Я понимаю вас, – сказала она с улыбкой. – Я знаю, что так не принято обращаться к палате общин. Но я сознательно употребила это обращение, желая напомнить уважаемым сочленам об их обязанностях друг перед другом.
Водворилось молчание.
– Сейчас нас угостят порцией либеральной объективности, – обернувшись к Мак-Грегору, сказал Асквит таким шопотом, который должна была услышать вся палата. – Знаете, кто это?
– Мисс Ливингстон?
– Она самая, и сейчас она начнет вправлять мозги этому почтенному собранию.
– Тс-с… – зашипела «герцогиня».
– Вот, пожалуйста, – сказал Асквит.
Мисс Ливингстон уже начала свою речь, и Мак-Грегор почувствовал то же, что все присутствующие в зале; эта женщина сразу превратила их в школьников, полностью завладела их вниманием, сделала смешным их гнев. Это была Первая дама парламента, крупнейшая фигура английского либерализма – гуманистка, пацифистка, женщина, в чьей искренности не посмел бы усомниться ни один из членов палаты.
– Я не собиралась принять участие в этом споре, – говорила мисс Ливингстон, – но я чувствую себя морально обязанной выступить в защиту наших американских друзей. Это не значит, что я собираюсь критиковать Россию или нападать на нее. Я только призываю вас быть благоразумными и воздать должное Америке. Зачем нам относиться подозрительно к тем побуждениям, которыми руководствуется Америка в своих иностранных делах? Зачем вдруг изображать эту великую либерально-демократическую державу в виде какого-то Молоха или Марса? Это просто бессмысленно! Ведь каждому должно быть ясно, что Америка является сейчас самой сильной державой в мире; и если она желает принять на себя ответственность, пропорциональную ее мировому значению, зачем же нам противиться этому? Глупо жаловаться на то, что Америка вышла из войны более богатой, чем была раньше, тогда как все мы, прочие, обанкротились. Америка участвовала в этой войне главным образом своей промышленностью, а если бы не американская продукция, что бы с нами было сейчас?
– То же, что и есть! – крикнул с места шотландец из Глазго.
– Неправда! Мы в неоплатном долгу у Америки; мы в значительной мере обязаны ей своей свободой и не должны платить за это оскорблениями. Сейчас Америка использует свои колоссальные богатства на то, чтобы укреплять в других странах демократию, слабеющую перед лицом беспорядка и нищеты. Зачем же нам относиться к ней с подозрением? Зачем искать в ее действиях корысть? Нет никаких оснований считать, что она заботится лишь о собственных выгодах! Американцы славятся во всем мире своей терпимостью, своим великодушием, своей грубоватой добротой. Так пусть же они помогают тем, кому могут помочь. Пусть дух Джефферсона и Рузвельта ведет к демократии отсталые народы мира! И пусть он ведет нас тоже. Американцы – честные, порядочные люди; то, чем они владеют, они заработали своим трудом. И потому, когда они предлагают уделить нам кое-что от своего изобилия и помочь своим бескорыстным советом, отнесемся к ним, как к братьям. Перестанем клеймить их здесь, в этом зале. К счастью, большинство членов палаты разделяет мои взгляды, но я обращаюсь к тем, кто составляет исключение, и призываю их проявлять терпимость. Будем учиться терпимости у той же Америки; а если вы все еще сомневаетесь в добрых намерениях наших заатлантических друзей, не торопитесь, по крайней мере, с осуждающими выводами, дождитесь, пока история скажет свое беспристрастное слово об американской внешней политике.
– Правильно! – воскликнула «герцогиня».
В зале стояла тишина, и Мак-Грегору показалось, что весь парламентский организм замер на короткое время в состоянии какой-то нерешительности. Даже Том Кромвелл словно выдерживал минутную паузу, но тут же встрепенулся и шумно перевел дыхание.
– Достоуважаемая леди смешивает американский народ с американской политикой, – сказал он с досадливой гримасой.
– Именно потому, что американский народ великодушен, американским политиканам и удается морочить его и уверять в том, что Америка – крестный папенька всему миру. Это чушь, и американскому народу следовало бы понимать, что это чушь. Если же он этого не поймет, то нынешняя политика Америки приведет к тому, что весь мир станет относиться к американцам с презрением. Я знаю великодушие американского народа. И я знаю «великодушие» американской политики. Это совершенно разные вещи. За свои долларовые щедроты заокеанские политики рассчитывают обеспечить себе политическую поддержку в действиях против России или любой другой страны, которую им заблагорассудится объявить «красной». Позволю себе напомнить достоуважаемой леди, что благодеяния американцев повсеместно связаны с их борьбой против «красных». В Китае американский капитал и сейчас тратит гораздо больше средств на создание военной диктатуры Чан Кай-ши, чем тратил на помощь Китаю в войне с Японией. И в Европе и в Азии есть много народов, настолько разоренных войной, что американская помощь деньгами и машинами для них сейчас вопрос жизни. Но у американских политиков есть такса, и помощь в национальном восстановлении они отпускают, строго сообразуясь с этой таксой. Деньги, машины, оружие может получить каждая страна, которая согласна предать анафеме Россию и коммунизм и провозгласить Америку господом богом всех свободных народов. Даже в побежденных странах – Италии, Германии, Японии – Америка готова поддержать любую группировку, которая выступает против России и против «красных». В этой «высоконравственной политике» Америка не знает удержу; она обхватила своими жадными руками весь земной шар, запустила свои длинные пальцы во все страны, ее громкий голос раздается во всех углах, даже здесь, в английской палате общин.
– А Россия? – На скамьях оппозиции поднялся шум, все повскакали с мест, но Кромвелл продолжал, повысив голос.
– Зачем говорить о России? – сказал он. – Если уж речь зашла о вмешательстве во внутренние дела другой страны, будем говорить об Америке, которая вмешивается во внутренние дела всех решительно стран. Есть ли сегодня на свете хоть одна страна, не считая России, которая могла бы, положа руку на сердце, заявить, что она независима от американского доллара? Все мы поставлены на колени, только не хотим признать это. Нашим американским хозяевам не потребовалось ни оружия, ни оккупационных войск; все это им заменил капитал. С помощью капитала можно задушить весь свет; требуется только содействие самих жертв. Вот нас и призывают оказать это содействие, поставить на колени других: Францию, Болгарию, Чехословакию, Польшу, всю Восточную Европу, Турцию и Иран. Мы должны способствовать тому, чтобы во всем мире так называемый коммунизм уступил место доллару. А это значит вручить бразды правления тем, кто с легкостью продаст свою страну и самих себя за тень власти, за запах богатства. Такие люди найдутся в любой стране. На дураков и мерзавцев у Америки монополии нет. Просто она богаче, и потому мерзавцам в ней больший простор. А мы все следуем за ней сообразно собственной глупости и мерзости. Нынешняя английская политика ничуть не лучше американской, хоть у нас и социалистическое правительство. Я социалист и член правительственной партии, но я каждый день задаю себе вопрос – как могут социалисты руководить страной, если в области внешней политики их ближайшим сотрудником является беспощадно жестокий американский капитал? И ведь это не по принуждению, потому что у нас есть возможность выбора. Как видно, мы действуем по доброй воле, из страха слишком глубоко увязнуть в социализме. Мы предпочитаем останавливаться на полпути, оставаться в границах приличий, вместо дерзаний – проявлять осторожность. Наша политика сейчас сводится не к тому, чтобы оправдать на деле социализм, а к тому, чтобы оправдать на деле капитализм. Вот почему в области внешней политики наши намерения вполне совпадают с намерениями наших противников-консерваторов. Мы сами так боимся социализма, что скатываемся на их позиции. А их политика – это объединенный антирусский фронт американского и английского капитала, отчаянно борющегося за свое существование в мире, который больше не желает терпеть гнет колониальной зависимости и экономического рабства. Но уважаемый сочлен, сидящий напротив, находит, что мы еще недостаточно твердо проводим эту политику. Стоит нам сделать один шаг против русских, как от нас уже требуют следующего шага, требуют, чтобы мы шли дальше и дальше по этому пути, который в конечном счете приведет нас к войне. Английские капиталисты и империалисты требуют, чтобы мы примкнули к затеянному Америкой крестовому походу, в надежде, что и нашей империи перепадут от этого кое-какие крохи; вот как те крохи, которые мы сейчас пытаемся урвать в Иране. Но любопытно, что в то же время нам предлагается еще более ослабить нашу шатающуюся империю, чтобы открыть ворота американскому капиталу.
