День между пятницей и воскресеньем - Лейк Ирина
Как-то летом, в чудесный день, когда на улице стояла жара, окна в квартире были распахнуты, а в ванне в холодной воде бултыхался арбуз — чтобы был похолоднее, когда его разрежут на десерт после ужина, — мама с Милой поссорились. То есть мама просто сильно сердилась на упрямую пятилетнюю девочку, а для той ситуация по уровню драматизма приближалась примерно к концу света: ее не пускали на день рождения к лучшей подружке.
— Но ты обещала! — визжала Мила на весь дом.
— Да, я обещала, моя дорогая, — отвечала ей мама, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие: ссора длилась уже почти полчаса. — Но ты не предупредила, что день рождения Оли завтра и что он с ночевкой. А ты знаешь, как я отношусь к ночевкам у чужих людей. Мне это не нравится.
— Оля не чужая! — вопила Мила. — Оля — моя лучшая подруга! И ты обещала!
— Послушай, — в сотый раз сказала мама и опустилась перед Милой на корточки. — Я помню, что я обещала. И я уже попросила у тебя за это прощения. Я обещала отпустить тебя на день рождения к Оле, но не завтра! Потому что завтра с утра мы все едем к дяде Мише, у него большой праздник. Отменить его никак нельзя.
— Вот и езжайте! — Мила не сбавляла обороты. — А я пойду к Оле. И буду там спать! Я возьму с собой пижаму и зайку! Мы будем играть и смотреть мультики. Там будет торт! С розочками! Оля обещала мне розочку! Самую розовую!
— У дяди Миши тоже наверняка будет торт, и мы отдадим тебе розочку. Любую. Какую захочешь. А когда мы вернемся, то купим Оле подарок и пригласим ее к нам в гости. И вы сможете еще раз отметить ее день рождения. Хорошо?
— Не-е-е-ет! — заорала Мила прямо в лицо маме.
— Ну-ка, хватит! — крикнула мама, у которой явно закончилось терпение. — Я твоя мама, и я решаю, куда ты пойдешь, а куда нет. А сейчас отправляйся к себе в комнату и собери вещи, потому что мы едем к дяде Мише.
Мила ничего ответила, Вера, которая наблюдала за ссорой из коридора, заметила, что щеки у сестры стали красные как помидор — верный знак того, что она сейчас расплачется. Но пятилетняя упрямица не расплакалась. Она вдруг огляделась по сторонам и тут заметила синий альбом, который лежал на диване: они с мамой рассматривали его как раз перед тем, как поссориться. В одно мгновение Мила подскочила к альбому и выхватила из него ту самую фотокарточку, где мама смотрела на незнакомого парня как на самое вкусное в мире мороженое.
— Немедленно положи, — тихо сказала мама тоном, которого боялся даже их отец.
Но Мила не струсила, она сжала свои крошечные губёшки, прищурила глаза и маленькими цепкими пальчиками быстро разорвала фотографию, а потом подскочила к окну и выбросила обрывки на улицу. Все это произошло настолько быстро, что ни Вера, ни мама не успели ничего сообразить. Лидия Андреевна бросилась к младшей дочери, схватила ее за плечо и занесла над ней руку. «Она ее ударит! Нет, сейчас она ее убьет!» — в ужасе подумала Вера. Но мама вдруг отпустила Милу, развернулась и молча вышла из комнаты.
Вера помчалась вниз, за ней по лестнице бежала рыдающая Мила, они обыскали весь двор, но нашли только один клочок старой фотографии. Все остальное куда-то унес ветер. А когда они вернулись домой, дверь папиного кабинета была заперта. Мама закрылась от них и не выходила. И напрасно они обе рыдали и выли под дверью и уговаривали ее выйти, и Мила сто раз просила прощения, а Вера щипала ее и повторяла: «Видишь, что ты наделала?» — отчего та завывала еще громче. Мама не открывала, она вышла, только когда почти наступил вечер и с работы вернулся отец.
— У тебя красные глаза, Лидия, — сказал он. — Ты что, плакала?
— Да, мы с девочками опять смотрели тот дурацкий слезливый фильм, — быстро сказала мама.
— Про собачку.
— Про варежку, — одновременно подтвердили зареванные Вера и Мила, и папа больше не задавал вопросов. Он вообще обладал редким талантом не задавать вопросы, хотя при этом всегда все знал.
Вечером, когда все легли спать, а отец все еще что-то писал или читал у себя в кабинете, Верочка прошмыгнула в родительскую спальню и забралась к маме под одеяло. Ей очень хотелось ее утешить, но она не знала как. Не знала, что говорить, и просто обняла маму за шею крепко-крепко и так и лежала и сопела ей в ухо, а потом спросила:
— Мам, а кто там был? На фотографии. Он твой друг?
— Да, — тихо сказала мама.
— Твой хороший друг?
— Мой лучший друг. Он был моим лучшим другом.
— А сейчас? Вы уже не дружите?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я очень сильно его обидела. И он мне больше не верит.
— А если попросить прощения? Друзья же прощают друг друга. Мы с Мариной тоже однажды ссорились, но она извинилась, и мы опять дружим. Ты попроси у него прощения.
— Я не знаю, где он, Верочка. Мы потерялись.
— Как это? — Вера подняла голову и посмотрела на маму в тусклом свете старенького ночника над кроватью. — Как вы могли потеряться? Вы же взрослые.
— Взрослые тоже иногда теряются.
— Но человека же можно найти? Непременно можно найти! Даже ту старушку, которую дедушка увидел сверху, с самолета, — помнишь, ты рассказывала. Видишь, даже ее нашли! Надо просто хорошо поискать!
— Нет, моя милая. — Мама улыбнулась, покачала головой и прижала ее к себе. — Иногда уже не надо искать. Лучше не надо…
Мама всегда умела найти правильные слова. Мама всегда умела прощать. Хоть место той карточки в синем альбоме так навсегда и осталось пустым.
Мама почти никогда не сердилась на них с Милой. Разве что только когда Вера собралась замуж… Тогда она страшно рассердилась.
Больше всего на свете Вера боялась разочаровать. Наверное, потому что отец, Юрий Валерьевич, был таким строгим. Хотя он никогда ее не ругал, но это было как бы само собой: ей непременно надо было быть отличницей, побеждать на всех конкурсах и районных олимпиадах, вести себя образцово-показательно и вообще всегда и во всем стараться. Вечером она прибегала к родителям, забиралась к отцу на коленки и демонстрировала дневник с пятерками. Папа хвалил ее и целовал в макушку, а мама однажды почему-то сказала: «Ты можешь получить и четверку, Верочка, в этом нет ничего ужасного. Никто не станет тебя из-за этого меньше любить». Но, видимо, внутри у Веры сидел какой-то перфекционист-фанатик, который не давал ей покоя ни на минуту.
Конечно, она поступила в медицинский, конечно, пошла по стопам знаменитого отца и, как только началась анатомичка, каждый день падала в обморок, потому что, оказалось, она совершенно не переносит вида крови. Ее рвало, у нее то падало, то поднималось давление, она начинала задыхаться уже у дверей лаборатории или морга и в конце концов дошла до образцово-показательных панических атак с настоящими обмороками. И тогда ее мама сказала: «Хватит», — а отцу пришлось смириться. Вера сидела на полу на кухне: после очередного занятия в институте и очередного приступа паники и последовавшего за ним обморока ей было так плохо, что она не могла подняться на ноги. Она с трудом держала в руках стакан с водой, но руки от слабости так тряслись, что даже сделать глоток не получалось.
— Ты так сильно хочешь быть врачом? — спросила Лидия Андреевна. — Или ты так сильно хочешь, чтобы папа тобой гордился?
Она сидела на стуле и смотрела на Веру сверху вниз. И Вера вдруг покачала головой.
— Папа не станет гордиться тобой меньше, если ты просто будешь счастливой, — сказала Лидия Андреевна. — Иди в свой архитектурный, тебе же нравится. И хватит уже хлопаться в обмороки.
Эти слова оказались индульгенцией на несколько лет. Вера сменила институт, отрезала длинные волосы, стала носить джинсы и кеды и даже смеяться стала по-другому. Звонко и по-честному. Ей ужасно нравилось то, чем она занималась, ей вообще все ужасно нравилось, каждый ее день! Так продолжалось, пока в ее жизни не появился Боря. Наверное, потому что появился он не сам по себе, его привел к ним в дом Верин папа. Боря был его самым перспективным аспирантом и «достойной партией» — так потихоньку шепнул на ушко Вере Юрий Валерьевич. Когда Боря через пару дней пригласил Веру на свидание, она, разумеется, согласилась, они встретились в модном дорогом кафе в центре города, и Боря явно был рад ее видеть, но как-то уж слишком придирчиво покосился и на джинсы, и на кеды, и на потертый рюкзак у нее на плече. Сам он был в костюме с галстуком, а ботинки у него сверкали так, что с непривычки можно было ослепнуть. На второе свидание Вера пошла в платье. Перед третьим долго подбирала к платью туфли и сумочку и заранее записалась в салон на укладку. На следующих свиданиях она тщательно подбирала не только одежду, но и слова, темы для разговоров, улыбки и жесты. И не то чтобы это ей не нравилось! Наоборот, она с удовольствием примеряла на себя роль супруги перспективного врача, будущего известного ученого и хозяина клиники, носящей его собственное имя, о которой он так мечтал и уже прожужжал Вере все уши. Папа расспрашивал ее о каждом свидании и оставался доволен, Боря водил ее с собой на какие-то крутые тусовки, и она должна была выглядеть ослепительно, чтобы ему все завидовали. Он познакомил ее с родителями — они долго ехали в дорогой Бориной машине в загородное поместье (иначе этот дом и назвать было нельзя), потому что Борины родители на пенсии увлеклись лошадьми и уехали из столицы. Вера очень старалась понравиться всем, включая лошадей и домработницу, следила за каждым словом, хвалила огромный дом, изысканную еду и безупречный вкус Бориной мамы, и у нее чуть не свело ноги, потому что она три часа просидела на краешке стула с прямой спиной — она знала, держать спину — это очень важно. Через три месяца Боря подарил ей аляповатые серьги с изумрудами и несколько раз повторил, что они фамильные — это был непрозрачный намек на все шансы скоро войти в Борину семью. Отношения развивались просто идеально. Правда, Вера немного скучала по себе прежней, веселой девчонке-архитектору, тем более что уже получила диплом и сразу несколько предложений о работе от престижных и модных бюро, но Боря попросил ее воздержаться и с большой гордостью сообщил, что его совсем скоро отправляют на трехлетнюю стажировку в Америку, и он очень надеется, что она поедет с ним. Это было практически предложение руки и сердца. А может, даже больше, чем предложение. В тот день она примчалась домой как на крыльях, прямо с порога выпалила родителям: «Борю отправляют в Америку!» — и тут вдруг поняла, что ехать с ним ей совершенно не хочется. Она весь вечер просидела у себя в комнате, смотрела какой-то глупый фильм, не понимая, о чем он, и старалась гнать от себя мысли. Родители на кухне почему-то ссорились.
