Василий Аксенов - Логово Льва. Забытые рассказы
– Дайте счет, Зина.
Она вынула из кармана блокнот и стала считать. Она стояла совсем близко, точеное, как шахматная фигура, существо в черной юбке и нейлоновой кофточке, и считала:
– Солянка два раза, бифштекс два раза…
– Сколько же вам все-таки лет? – спросил я.
– Двадцать, – сказала она тихо. – Я из Павловска.
Ей-богу, она чуть не плакала. В ней, должно быть, в эту минуту звонили все ее тихие колокольчики и пустые фужеры…
– Вечером погуляем по палубе? – осторожно спросил я.
Она кивнула и отошла.
В эту минуту с грохотом отлетели стулья, и я увидел, как вскочили капитан и Скачков. Капитан взял Скачкова за лацкан пиджака.
– Что-о? – гремел он. – Пятки вместе, носки врозь? Это мы-то? Ать-два?
– Осторожно, – сказал Скачков, освобождаясь, – я владею приемами бокса и самбо.
Вскочили старлей и техник-лейтенант.
– А по по не по? – улыбаясь сказал старлей, поворачивая Скачкова за плечо.
Это означало – «а по портрету не получишь?».
Я подбежал и стал оттирать Скачкова от летчиков.
– Товарищи, вы же видите, он пьян.
– Сопляки и дерьмо! – гремел капитан. – И ты дерьмо, хоть и демобилизованный! – крикнул он мне в лицо.
Почему демобилизованный, обалдел я и понял – зеленая рубашка.
– Выбирайте выражения, штабс-капитан, – процедил Скачков.
– Выйдем отсюда, – сказал капитан, и летчики зашагали к выходу на палубу.
Я понял, что нам сегодня вломят по первое число. Выходить не хотелось, но надо было идти. Мужской закон – раз тебе говорят «выйдем отсюда», значит, надо идти.
На палубе мы снова сгрудились в кучу и взяли друг друга за одежду.
– Ты знаешь, сколько раз я катапультировал? – сказал капитан, приближая ко мне свое лицо с холодными и затуманенными зрачками. – А Мишка, а Толька? Знаешь, сколько раз мы катапультировали? Это тебе ать-два?
Палуба покачивалась у нас под ногами сильнее, чем это было на самом деле.
– А ты думаешь, я не катапультировал? – с отчаянной решимостью крикнул я. – Почему ты решил, что я ни разу не катапультировал?
Капитан был озадачен.
– Иди ты, – сказал он.
– А ты думаешь, он не катапультировал? – осмелев, крикнул я, резко кивнув на Скачкова.
– Так вы, ребята, летчики? – Капитан сдвинул фуражку на глаза.
– Я так и думал, что этот друг катапультировал, – сказал старлей, кивая на меня, и повернулся к Скачкову. – И ты, значит, тоже?
Он облегченно засмеялся. Он, видно, не любил драться.
– Естественно, – сказал Скачков, – катапультирование – мое обычное состояние.
– Значит, знаете, что это за штука, – улыбнулся капитан, – а я уж думал, сейчас как дам наотмашь. Ну, давайте будем друзьями.
Мы пожали друг другу руки и разошлись. Я отвел Скачкова в каюту, и там он рухнул на диван.
4
Я вышел на палубу. Летчики стояли на корме, разламывали булку и бросали куски мартынам. Птицы пикировали и хватали куски на лету. Я поднялся на верхнюю палубу, где капитанский мостик, и сел там, притулившись к вентиляционной трубе. Я старался не смотреть на берега, и надо мной было только огромное небо. На нем не хватало лишь белой полосы от реактивного самолета. Сколько раз я видел эти бесконечные хвосты, ползущие за еле заметной и изредка вспыхивающей на солнце точкой. На немыслимой высоте, на сверхразумной скорости проходили военные машины. Трудно было представить, что там люди, а они там были. Парни в длинных трусах, ультрасовременные люди крестьянского происхождения.
Весь свист и рев раздираемого пространства обрушился на меня. Человек мечтал когда-то уподобиться птице, а превратился в реактивный снаряд. Смертельная опасность, собранная в каждый километр, а километр – это только подумать о маме. Прекрасен пущенный в небо серебристый снаряд и человек, находящийся в нем. Человек взял в руки машину и перенял ее смелость, ибо что же тогда такое катапультирование, как не общая смелость человека и машины? Катапультирование ради спасения себя как ценного авиакадра и ради эксперимента, а то и просто «отработка техники катапультирования»??? Это та же смелость, что смелость сопла, изрыгающего огонь, и смелость несущих плоскостей. И ни минуты на мысль, ни секунды на трусость. Нажимайте то, что надо нажать, проигрыш или выигрыш – это будет видно внизу. Смелость, естественная, как дыхание, потому что там, на большой высоте, не быть смелым – это все равно что прекратить дышать.
«А на земле другие законы, – думал я. – Например, когда ты стоишь перед человеком, которому хочется плюнуть в лицо. Ты знаешь, что он заслужил добрый плевок в переносицу, и все в тебе дрожит от желания плюнуть. Конечно, это риск, но риск-то дерьмовый по сравнению с катапультированием на большой высоте. И ты понимаешь это, но… можно плюнуть, а можно и не плюнуть…»
Это как прыжок с парашютной вышки. Можно прыгнуть, а можно в последний момент сказать, чтобы тебя отвязали. И стушеваться, тихо спуститься по лестнице. Внизу этого могут даже не заметить, потому что толчея, а вокруг и других аттракционов полно.
Я учился в школе и окончил ее. Учился в институте и его окончил. Сейчас вот работаю. Прочел много книг. Занимался спортом. Написал несколько картин, а сейчас пробую свои силы в литературе. У меня есть умные друзья, достойные подражания, и девушки, с которыми приятно проводить время. Но почему вдруг сейчас мне стало горько оттого, что я никогда не набирал высоты, на которой перестают действовать земные законы? Никогда мой пульс не превышал ста ударов в минуту (даже после баскетбольного матча), и формула крови всегда была в покойном и прекрасном состоянии. Никогда я не терял сознания. Никогда катапульта не выстреливала мной в разреженную жгучую атмосферу.
5
Я спустился с верхней палубы в тот час, когда зажглись первые звезды, и радиоузел начал свою работу опять с «Оперы нищих». За дальним лесом было светло, как возле витрины универмага, – там была луна. Крытая палуба была освещена слабо. Я вспомнил о Зине и пошел к корме, разыскивая ее.
Я увидел ее, только когда сделал почти полный круг. Она стояла с техником-лейтенантом. Они облокотились на перила и смотрели в воду.
– Вы сами откуда? – спрашивал лейтенант.
– Откуда я, там меня нету, – хрипловато засмеялась Зина.
– А я из Череповца, – ласково сказал лейтенант.
Я прошел мимо и быстро пошел по другому борту снова к корме. Луна уже поднялась над верхушками деревьев. Когда я снова поравнялся с Зиной, на ее плечи был наброшен лейтенантский китель с серебряными погонами.
– И вы тоже, значит, катапультировали? – совсем как маленькая спросила Зина. Ярко блеснул ее правый глаз.
– Нет, – сказал лейтенант печально, – не катапультировал. Я техник. А без нас, знаете, ни одна машина не полетит…
Теплоход выходил в озеро, а луна набирала высоту. Я постоял немного на корме наедине с луной и с флагом Северо-Западного речного пароходства. Потом снова пошел к носу.
– А я из Павловска, – тихо сказала Зина лейтенанту и склонила голову. Она не видела, что выделывал лейтенант своей левой рукой. Его рука витала над ее спиной, не решаясь опуститься. Когда она опустилась, я ушел.
Скачков сидел на диване и читал журнал «Пионер». Это была одна из его удивительных странностей – он любил с глубокомысленным видом читать этот журнал.
Он был без пиджака, но галстук затянут, а мокрые волосы расчесаны на пробор. Видно, он принял душ и очухался.
– Очухался? – спросил я, садясь напротив.
Он поднял на меня белесые, горящие дьявольской насмешкой глаза.
– Ах, не волнуйся, – сказал он, – ничего не поделаешь, каждому свое.
– Отвяжись ты от меня, очень прошу, – сказал я через силу.
Он кивнул.
– Гуте нахт.
И перевернул страницу.
1962
Японские заметки
Гора
Когда сейчас при взгляде на карту мира среди крутобоких материков я вижу тоненькую цепочку японских островов, мне даже не верится, что именно на этих ярко окрашенных камешках я провел три удивительные недели, что именно на них я встретил такое множество разных людей, что японская земля в течение трех недель замыкала мой горизонт.
Почему-то хочется начать этот сумбурный рассказ с описания Горы.
Мы много болтали о ней на обратном пути из Хиросимы в Токио. Неизменно все наши разговоры в конечном счете сводились к одному: увидим ли мы Гору? Она уже навязла в зубах, и шутки по ее адресу уже становились банальными. Последний взрыв остроумия возник тогда, когда администрация экспресса «Утренний ветерок» нижайше извинилась перед пассажирами за то, что из-за густой облачности им не удастся увидеть Гору.
Тут мы пошутили немного и подумали: «Ну, хватит!»
Однако мы продолжали вяло чесать языки и тогда, когда на такси поднимались из приморского курорта Атами в горный курорт Хаконе.
Желтое солнце плавало в легких неподвижных тучах, и шофер наш огорчался, и Хара огорчался, что из-за этих странных пустяковых туманностей мы не видим Гору. В конце концов была высказана надежда, что, может быть, завтра у нас это получится.
