Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа
— Тихо, — сказала она. — Не шумите.
— А что там бабушка подслушивает? — спросила я.
— Ва-ба-бай, — ответила Салиха и шлепнула меня по руке. — Тебе не стыдно такие вещи говорить? Идите отсюда.
Спустилась бабушка, села рядом с Салихой и начала сопеть. Они все время молчали, как будто чего-то ждали. С улицы приходила громкая музыка. Бабушка сидела, выставив из платка ухо. Она не шевелилась, и когда мы с Айкой смеялись, трясла пальцем у моего носа.
Мы услышали, как дверь на втором этаже открылась. Бабушка вскочила и как пуля полетела наверх. Она вернулась через секунду, вся красная и довольная.
— Все нормально! — сказала она Салихе и побежала на улицу.
Музыка замолчала, раздались выстрелы из ружья. Мужчины кричали, всем было весело.
— Что нормально? — спросила я у Салихи.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответила она.
Я никогда еще не веселилась так, как в тот день. Только когда гости начали расходиться, а женщины убирать со стола, я вспомнила, что сегодня еще не видела маму. Я побежала в нашу комнату, ее там не было. Я нашла ее в комнате бабушки. Она лежала на кровати спиной к двери.
— Мама! — крикнула я.
Она повернулась ко мне.
— Принеси мне пить, — попросила она.
Я принесла ей воды и снова убежала веселиться.
* * *Моя тетрадь, только тебе я могу рассказать, как ненавижу себя теперь. Я никогда не буду себя любить, я это знаю. Я никогда не буду просить у Аллаха ничего хорошего для себя, потому что я недостойна. Я веселилась и танцевала, когда мама лежала одна на кровати и хотела пить. Я забыла про нее. Я ела и пила, сколько хотела, а маме некого было попросить принести ей воды. Все забыли про нее. Почему я понимаю только сейчас, как это было с моей стороны плохо? Почему я не подумала о маме даже тогда, когда увидела ее лежащей на кровати? Почему я за весь день не вспомнила о ней? А она лежала там, совсем одна, и, наверное, плакала и просила пить, только никто ее не слышал. Я никогда себя не прощу!
Я пишу эти строчки, закрываю глаза и спрашиваю себя — почему наша жизнь такая, что в ней ничего нельзя исправить? Сейчас я бы не оставила ее одну, я бы сидела рядом с ней на кровати, я бы не обращала внимания на музыку и веселье. Пусть смеются и танцуют, мне не нужна эта свадьба! Мне никто не нужен, кроме мамы! Прошло шесть лет, но наша жизнь такая, что в ней ничего нельзя исправить, даже если очень этого хочешь. Я ненавижу бабушку и Салиху за то, что они забыли про маму. Я ненавижу дедушку и дядю за то, что они веселились, когда маме было плохо. Но больше всех я ненавижу себя. Моя душа не то что открыта для плохого — дверь моей души для плохого никогда не закрывается.
На следующий день свадьба продолжилась, и всем снова было не до мамы. Надира утром вышла из комнаты в красной шифоновой юбке и красной шелковой кофте. Она начала помогать бабушке. Дядю я весь день не видела, он куда-то ушел. Я встретила его только утром, и он был такого же цвета, как Надирина одежда.
К нам приходили гости из других сел — те, кто не успел поздравить нас вчера. Они шумно целовались с бабушкой, Надирой и Салихой. Садились вокруг клеенки, на которой лежали, привезенные ими торты «Каприз» и «Наполеон», печенье, конфеты. Я ела, пока могла, потом места в животе не осталось, и я просто смотрела на сладости, чтобы их запомнить. Когда свадьба закончится, их больше уже не будет.
— Вы видели вчера, как Зумкина дочь глазки парням строила? — спросила Салиха.
— А какая она накрашенная была, — сказала другая соседка.
— Куда родители смотрят, — закачала головой бабушка.
Когда я слушала их сплетни и закрывала глаза, мне в темноте представлялись четки. Как будто бусинки — это сплетни. Бабушка с соседками перебирают их одну за другой, без остановки. И все их сплетни одинаковые. Уже неинтересно слушать, честное слово.
Я отнесла маме кусок «Каприза».
— Хадижа… — сказала она.
— Мама, ешь.
— Я не хочу.
Я потрогала одеяло, под которым она лежала. Боялась, что под ним ничего нет, такой мама стала маленькой. Боялась, что от мамы осталась одна голова.
— Мама… — я погладила ее по лицу. У нее была горячая щека.
— Хадижа… — сказала она, из ее глаз потекли слезы.
— Мама, не плачь, да.
— Я не плачу.
— Мама, пойдем вниз. Там торт, конфеты, гости, невеста, посмотришь, какая у нее красивая юбка — шифоновая.
— Потом пойду, — сказала она. — Я устала.
— Почему ты устала? Ты же ничего не делала.
— Когда вырастешь, узнаешь, — сказала она.
Через окно было слышно, как возле наших ворот остановилась машина. Кто это?! Я побежала вниз. Бабушка уже была во дворе и сделала сладкое лицо. В ворота заехала белая машина. Из нее вышли маленький худой мужчина с лысой головой, молодой парень в белой рубашке и большая толстая женщина с вот такой, как мой палец, цепочкой на шее. Кто это, не поняла я.
Женщина была обута в туфли с золотыми квадратными бляшками спереди. Она поправила шелковый платок, упавший с головы. Аман, сколько у нее было колец на пальцах! Сейчас бабушка умрет от зависти, подумала я.
Бабушка бросилась к этой женщине, прижала ее к себе, пока дедушка здоровался за руку с парнем и мужчиной. Женщина отодвинула бабушку от себя. Но бабушка взяла ее за руку, долго смотрела ей в глаза и плакала. Оказывается, это была ее сестра, мамина тетя.
Женщина зашла в дом, поцеловалась со всеми женщинами. Подошла к Надире и стала смотреть на нее. Надира вся покраснела. Женщина покачала головой.
— Ай, красавица! — сказала она.
— Садись, садись! — бабушка била рукой по подушке рядом с собой. — Давай с дороги перекусим, чай попьем.
— Чай успеем попить, — сказала женщина, усаживаясь рядом с бабушкой и тяжело дыша. Она посмотрела по сторонам. — А где Айша?
— Там, в комнате, — бабушка махнула рукой на лестницу. — Плохо себя чувствует она, когда тут нужна помощь.
Женщина убрала со своей руки бабушкину руку, встала с подушки и пошла наверх. Лестница скрипела, когда она наступала на нее толстыми ногами.
Она спустилась через пять минут без платка с мокрыми глазами и красным лицом.
— Айше надо срочно позвать врача! — сказала она бабушке.
— Завтра вызовем, сейчас мне не до нее. Давай-давай чай пить, — засюсюкала бабушка. Кажется, она боялась своей сестры. Наверное, потому, что она богатая.
— Клянусь Аллахом, ты сейчас врача позовешь или я это сделаю сама!
— Куда спешить? Сегодня свадьба. Зачем портить? До завтра она потерпит.
— Клянусь Аллахом, я отсюда шагом не ступлю, пока врач не придет!
— Зухра, оставайся! — засмеялась бабушка, но видно было, как она разозлилась. — Хоть всю жизнь здесь живи. Смотри, какой у нас тут воздух, не то что у вас в Махачкале.
— Шагом не ступлю! — повторила женщина.
Она вышла на крыльцо.
— Руслан! А Руслан! — позвала она. — Русик!
К ней подошел парень, который с ними приехал. Наверное, он ей бывает сын, подумала я.
— Езжайте, да, на машине в соседнее село!
— Зачем?
— Айша заболела. Врач срочно нужен. Езжай.
Она вернулась в дом и, не глядя на бабушку, снова поднялась наверх и не выходила оттуда, пока не приехал на машине врач. Бабушка сидела на подушках тихая и злая. Соседки и родственницы молчали. Только Салиха высказала недовольство:
— Ты смотри, приехала командовать. Не знает, что ли, что свадьба у людей? Такое одолжение она нам делает, что приехала. Бывает же! — сказала она, но бабушка сверкнула глазами, и Салиха перестала говорить.
Наверное, та женщина была богаче всех, не зря ей такое уважение.
— Идите, поднимайтесь сюда! — бабушкина сестра позвала сверху врача, услышав, как к дому подъехала машина.
Она стояла на верхней ступеньке лестницы, и снизу мне были видны только ее большие ступни.
Этот же врач приходил ко мне, когда я простыла на кладбище. Я обрадовалась, когда увидела его, — он дал мне лекарство, и я быстро поправилась. Теперь он даст лекарство маме, и она тоже поправиться.
Врач поднялся, и наверху долго было тихо. Бабушка сидела, выставив ухо из платка. Все слушали, что там происходит, но, кроме мужских голосов, из соседней комнаты не было ничего слышно. Бабушка не хотела показывать, что она слушается свою сестру, но она не выдержала, встала и пошла наверх. И вот с той минуты, как бабушка поднялась наверх, дядина свадьба закончилась.
Со второго этажа раздался вой, стало слышно, как что-то упало. Все побежали наверх — и женщины, и мужчины.
Бабушка сидела в коридоре на полу и била себя в грудь. Ее платок упал и вылезли седые волосы.
— Аллах! — кричала она. — Аллах!
— Что случилось?! Что случилось? — кричали женщины.
— Все! Тихо мне! — крикнула бабушкина сестра, и все замолчали.
Она вышла из комнаты с врачом.
