Уорис Дири - Цветок пустыни
Вскоре после того как я поселилась у тети Лул, я почувствовала, что на мою долю пришлось больше, чем мы договаривались: я получила в придачу еще и постоянную работу в качестве няньки трех ее вредных детишек. Наверное, не следует называть грудного младенца «вредным», но его поведение мне трудно было переносить спокойно.
По утрам тетушка вставала часов в девять и сразу же после завтрака, веселая и довольная, уходила в гости к приятельницам. У них она проводила весь день, без конца сплетничая о подругах, врагах, просто знакомых и соседях. В конце концов поздно вечером она возвращалась домой. Пока ее не было, трехмесячный младенец не переставая орал, требуя, чтобы его покормили. Когда я брала его на руки, он начинал посасывать меня. Не проходило дня, чтобы я не говорила:
— Послушай, тетушка, во имя Аллаха, надо с этим что-то делать! Дитя пытается меня сосать, как только я беру его на руки, а молока-то у меня нет. У меня еще и груди нет!
— Да ты не переживай, дай ему обычного молока, — ласково отвечала тетя.
Кроме того, что я убирала в доме и ухаживала за младенцем, надо было еще присматривать за другими двумя детьми, девяти и шести лет от роду. А уж эти напоминали диких зверушек. Они и понятия не имели, как надо себя вести, — мать явно никогда их этому не учила. Я пыталась поправить дело и шлепала их при каждом удобном случае. Но они за столько лет привыкали бегать повсюду, как гиены, и не могли за один день превратиться в ангелочков.
Шли дни, и настроение у меня все падало. У меня из головы не шел вопрос: сколько же таких безрадостных испытаний выпадет на мою долю, прежде чем случится что-нибудь по-настоящему хорошее? Я всегда стремилась к лучшему, старалась двигаться вперед и выяснить наконец, где же меня ждет что-то необычное, — а в том, что оно меня ждет, я не сомневалась. Не было дня, чтобы я не подумала: «Когда же это случится? Может быть, сегодня? Или завтра? Куда мне отправиться? И что делать?» Не могу сказать, отчего мне в голову приходили эти мысли. Мне тогда казалось, что каждый, наверное, слышит такой внутренний голос. Сколько себя помню, я всегда думала, что моя жизнь должна быть не такой, как у тех, кто рядом со мной. Просто я еще не знала, до какой степени не такой.
Я прожила у тети Лул с месяц, и в наших отношениях наступил перелом. Однажды ближе к вечеру, когда тетя еще трепала языком в гостях и не спешила домой, пропала ее старшенькая — девочка девяти лет. Сперва я просто вышла на улицу и позвала ее. Она не откликалась, и я начала прочесывать квартал. В конце концов я обнаружила ее в узком простенке между домами вместе с каким-то мальчишкой. Она была неглупым ребенком, очень любознательным, и когда я отыскала ее, она вовсю удовлетворяла свой интерес к тому, как устроен этот мальчик. Я схватила девчонку за руку и рывком подняла ее на ноги. Мальчишка тут же задал стрекача, как напуганный зверек. Всю дорогу домой я порола двоюродную сестру прутиком, поскольку таких негодных детей еще в жизни не встречала.
В тот же вечер, когда вернулась мать, девчонка подняла рев, что я ее выпорола. Тетя Лул пришла в негодование.
— Как ты можешь бить ребенка? — возмущалась она. — Не смей трогать мое дитя, иначе я сама тебя побью, — посмотрим, как тебе это понравится! — закричала она и с угрожающим видом направилась ко мне.
— Уж поверь, тетя, не нужно тебе знать, за что я ее выпорола. Не стоит тебе знать то, что знаю я! Если бы видела, чем она сегодня занималась, ты бы вообще отказалась от нее! Этот ребенок никого не слушает, совсем как звереныш.
Но от этого объяснения наши отношения не стали лучше, Она оставила трех малолеток на полное мое попечение — а мне самой-то было всего тринадцать! — и теперь вдруг так близко к сердцу приняла жалобы дочки. Тетушка подскочила ко мне, потрясая кулаками и угрожая побить меня за то, что я сделала с ее ангелочком. С меня было довольно. Я по горло сыта не только тетей, но и всем миром!
— Нет, тетя, ты меня не тронешь! — закричала я. — Только попробуй, и останешься лысой до конца своих дней!
Таким образом, вопрос бить меня или не бить оказался закрыт, но теперь стало ясно, что я должна уйти. И куда же мне бежать на этот раз?
Когда я уже собиралась постучать в дверь тети Сахру, у меня мелькнула мысль: «Ну вот, Уорис, снова то же самое». Тетя отворила дверь, и я робко поздоровалась с ней. Тетя Сахру — мамина сестра. И у нее пятеро детей. Я чувствовала, что это не предвещает легкой жизни в ее доме. Но куда мне было податься? Пойти воровать или просить милостыню на улице? Я не стала вдаваться в детали того, почему ушла от тети Лул, а просто спросила, можно ли мне немного пожить здесь.
— Здесь ты желанная гостья, — ответила тетя. — Если хочешь пожить у нас, пожалуйста. Если тебе надо с кем-нибудь поговорить — я всегда рядом.
Такое начало приободрило меня больше, чем я могла надеяться. Как и предполагалось, я стала помогать по дому. Но старшей дочери тети Сахру, Фатиме, было уже девятнадцать лет, поэтому основная работа лежала на ней.
Бедняжка Фатима, моя двоюродная сестра, трудилась, как рабыня. Каждое утро она вставала и шла на занятия в колледж, в половине первого приходила домой приготовить второй завтрак, потом снова шла на занятия, а в половине шестого возвращалась и готовила обед. После обеда убирала со стола, мыла посуду, а затем сидела до поздней ночи над учебниками. Почему-то мать относилась к ней иначе, чем к другим детям, поручая ей гораздо больше, чем остальным. Со мной Фатима обращалась по-доброму: она считала меня своей подругой, а в то время я действительно нуждалась в поддержке. Мне казалось несправедливым, что мать так строга с ней, поэтому я старалась помогать сестре по вечерам на кухне. Сама я готовить не умела, но хотела научиться, глядя на нее. Я впервые попробовала макароны, когда их приготовила Фатима, и мне показалось, что я попала в рай.
Мои обязанности сводились главным образом к уборке в доме, и тетушка Сахру по сей день говорит, что лучшей помощницы у нее не было. Я скребла и начищала все в доме, а это работа нелегкая. Но по мне уж лучше убирать, чем быть нянькой, особенно после приключений последних месяцев.
Как и Аман, тетя Сахру беспокоилась о моей маме, особенно о том, что у нее не осталось ни одной из старших дочерей, а значит, некому помогать ей в работе. Отец может пасти скот, но он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь ей готовить, шить одежду, плести корзины, присматривать за малышами. Это женская работа, мамина забота. В конце концов, он что, не выполнил свой долг, когда привел в помощь маме вторую жену? Разумеется, выполнил. Меня все это тоже беспокоило — с того предрассветного часа, когда я в последний раз смотрела на маму. Когда я думала о ней, то неизменно вспоминала ее лицо, освещенное отблесками костра, — ночью накануне моего бегства. Какой усталой она тогда выглядела!
Эти мысли не шли у меня из головы, пока я бежала по пустыне, разыскивая дорогу в Могадишо. Бесконечным казался мой путь, бесконечными были и колебания — что окажется сильнее: мое желание помогать маме или стремление избежать ненавистного замужества? Помню, как однажды я свалилась под деревом и подумала: «Кто же теперь станет заботиться о маме? Ей надо думать обо всех остальных, а о ней кто побеспокоится?»
Но теперь, как ни крути, возвращаться мне не было смысла: это означало бы, что я напрасно терпела все невзгоды последних нескольких месяцев. Если я вернусь домой, и месяца не пройдет, как отец станет навязывать мне в женихи любого хромого и немощного дурака, какого только сумеет отыскать в пустыне, лишь бы у того нашлись верблюды! А коль так, то я не только буду по рукам и ногам связана мужем, я и маме ничем не смогу помочь. Но однажды мне пришла мысль, как сделать для нее хоть что-то: надо заработать денег и отослать их маме. Тогда она сможет купить что-нибудь нужное семье, и ей не придется так много трудиться.
Я вознамерилась найти работу и стала искать по всему городу. Как-то раз тетя послала меня на рынок купить продукты, и на обратном пути я проходила мимо строительной площадки. Я остановилась и смотрела, как мужчины носят кирпичи, как замешивают раствор, насыпая лопатами песок, доливая воду и перемешивая все это длинными палками.
— Эй! — крикнула я что есть мочи. — А работы у вас не найдется?
Парень, который укладывал кирпичи, прекратил работать и захохотал:
— Кто это там спрашивает?
— Я спрашиваю. Мне нужна работа.
— Не-а, у нас нет работы для такой тощей девчонки. Мне почему-то кажется, что каменщик из тебя никакой. — И он снова засмеялся.
— Эй, ты ошибаешься! — заверила я. — Я справлюсь, я сильная. Правда! — Я указала на парней, которые, высоко закатав штаны, замешивали раствор. — Я могу им помогать. Я весь песок могу перетаскать. И перемешивать могу не хуже, чем они.
— Тогда ладно. А когда ты сможешь приступить?
