Джеймс Олдридж. - Дипломат
– В таком случае, что же вы видите, Мак-Грегор? – сказал он. – Не бойтесь высказывать свое мнение. Мне в самом деле очень интересно услышать ваши соображения, ибо с их помощью я, быть может, лучше пойму нашу роль. Думается мне, что вы вообще не одобряете нашего намерения вести переговоры с русскими относительно Ирана.
– Я считаю, что мы должны оставить Иран в покое, пусть иранцы сами устраивают свои дела, – сказал Мак-Грегор. – Я не знаю, хорошо или плохо они их устроят, но надо всем уйти оттуда, чтобы им не мешать. Какой смысл убеждать русских, чтобы они ушли из Ирана, если мы останемся? Мы просто заменили бы влияние русских на севере своим влиянием, а что в этом хорошего? Должен сказать, что я не понимаю, по какому праву мы вообще обсуждаем иранский вопрос с кем бы то ни было.
– По праву оккупации, – терпеливо ответил Эссекс.
По тому же праву, по какому мы действуем в оккупированной Германии, в Италии и Японии. Мы должны установить закон и порядок и дружественную нам власть, чтобы чувствовать себя в безопасности.
– Тогда почему мы в Иране имеем дело именно с такими людьми, которые боролись против нас и во время войны были на стороне немцев?
– Ни один из этих людей не входит в правительство.
– Пока нет, но мы стараемся ввести их в правительство и посылаем их в Азербайджан. Шестеро из губернаторов и генералов, которых русские выкинули из северных провинций, придерживались германской ориентации, а теперь мы требуем, чтобы русские взяли четверых из них обратно.
– Они есть в нашем списке?
– Да.
– Так вычеркните их. Нам такие люди не нужны.
– Вся беда в том, что у нас очень много таких людей, и не только в Азербайджане. Например, мы только что выдали одному субъекту в Тегеране разрешение на покупку газетной бумаги. Всем известно, что он получал от немцев деньги за прогерманскую пропаганду и газету он собирается издавать на средства, полученные от немцев во время войны.
– Вы это точно знаете?
– Конечно.
– А вы говорили об этом кому-нибудь в департаменте по делам Индии?
– Говорил, и не раз.
– И там ничего не сделали?
– Ничего решительно. – Мак-Грегор слез со стола. – Но это только один малозначащий пример, – продолжал он. – Мы во всей стране делаем такие вещи. Мало-помалу худшие люди Ирана становятся нашими лучшими друзьями, потому что мы одержимы мыслью любым способом отделаться от русских.
– А о чем же нам еще думать, как не о том, чтобы отделаться от них? – спросил Эссекс.
– Не знаю, – сказал Мак-Грегор, – но лучше, чтобы там были русские, чем кое-кто из тех людей, с которыми мы имеем дело.
– А вам не кажется, что вы судите обо всем этом с точки зрения интересов Ирана и забываете о том значении, какое Иран имеет для интересов и безопасности Британской империи? – Эссекс стал раскуривать трубку, и пламя спички на миг осветило комнату.
– Может быть, – сказал Мак-Грегор.
– Вы находите, что это правильно? – Спичка погасла.
Мак-Грегору вопрос не понравился, но так как в темноте он не видел лица Эссекса, то не так уж важно было, что ответить. – Я знаю, что нужно сохранить империю, – сказал он, но не теми методами, какие мы применяем в Иране. – Он улыбнулся. – Должно быть, я так говорю потому, что когда я в Иране, то я больше иранец, нежели англичанин.
Эссекс остался доволен ответом. – Я вас понимаю, – сказал он вкрадчиво. – К сожалению, я всегда был и всегда буду англичанином, и мне трудно сочувствовать какой-нибудь стране, кроме моей собственной. Я бы хотел, чтобы вы мне побольше рассказали об Иране, Мак-Грегор. Я вижу, что вы любите эту страну, и я всегда охотно прислушиваюсь к суждениям любого честного человека. Иран – для меня чужая страна, я никогда там не бывал, ничего о ней не знаю, поэтому я всецело полагаюсь на вас: вы можете научить меня по-настоящему понимать ее. Всегда откровенно делитесь со мной своими мыслями, потому что я хочу знать, как вам рисуется наша миссия здесь, в Москве. – Эссекс чувствовал, что нашел способ воздействовать на Мак-Грегора. – И, конечно, – добавил он весело, дружелюбным тоном, – я хочу, чтобы вы приняли самое непосредственное участие в наших переговорах. Если нам придется иметь дело с Сушковым, то основная работа будет поручена вам.
– А в чем будет состоять эта работа?
Мак-Грегор сидел у камина напротив Эссекса, закинув ногу на низкий валик дивана.
– Ну, будете вести переговоры или уточнять подробности общих соглашений, к которым мы можем прийти с Молотовым.
– И я должен буду принимать решения?
– Иногда, – сказал Эссекс.
Мак-Грегор прищурил один глаз и потянул себя за ухо.
– Вряд ли я на это гожусь, – сказал он. – Я мало что знаю о наших политических требованиях.
– Тут ничего сложного нет, – возразил Эссекс, – Когда вы поймете суть нашей миссии, вы очень быстро войдете в свою роль.
Мак-Грегору вовсе не улыбалось входить в такую роль, но даже здесь, в уюте темной комнаты, он предпочел оставить эту мысль при себе. Впрочем, ему отчасти понравилось предложение Эссекса. Поговорить с Сушковым об Иране было бы даже приятно, каковы бы ни были намерения Эссекса. А может быть, удастся повлиять на Эссекса, и тогда их миссия обернется совсем по-другому. Во всяком случае, попытаться стоит. Мак-Грегор решил при каждом удобном случае указывать Эссексу на его ошибки.
В темной комнате воцарилась вечерняя тишина; отблески кремлевских звезд алели на покрытой лаком пыльной поверхности старой картины, висевшей над камином. А ведь Эссекс хорошо придумал – посидеть в темноте, у погасшего камина. Тихо, уютно, и благодаря непринужденности Эссекса это вовсе не кажется странным.
– Повидимому, Молотов не вызовет нас сегодня, – сказал Эссекс.
– Вероятно,- ответил Мак-Грегор.- Что же вы тогда предпримете?
– А вот подумаю.
– Разве непременно с Молотовым нужно говорить?
– Лучше всего с Молотовым,- сказал Эссекс.
– Повсюду так трудно добиться приема?
– Да нет. В Вашингтоне, например, любой из представителей нашего посольства может зайти к государственному секретарю, и, смею вас уверить, дело решается тут же на месте.
– Да, но с американцами мы много не спорим, – сказал Мак-Грегор.
– Правильно, – подтвердил Эссекс, – мы естественные союзники. И это большое счастье, ибо только наши объединенные силы могут остановить русских. В настоящее время одна Америка достаточно сильна, чтобы противостоять русским, и мы главным образом должны опираться на нее в нашей политике в Европе и на Среднем Востоке. Разумеется, Мак-Грегор, даром янки не станут помогать нам; мы уже имели случай убедиться в этом на Среднем Востоке. Они только что получили монопольную нефтяную концессию в Саудовской Аравии; теперь у американцев на Среднем Востоке больше нефтяных ресурсов, чем у нас. Поэтому Иран для нас вдвойне важен, ибо американцы будут пытаться вытеснить нас на Среднем Востоке повсюду, где наше влияние ослабеет. Но в наших общих интересах не пускать туда русских. И в этом отношении мы всегда можем рассчитывать на поддержку Америки. – Эссекс тихонько рассмеялся. – Надо сказать, что американцы еще больше против русских, чем мы, потому что им нужно оттеснить сначала их, а потом нас. Но я люблю американцев. С ними я умею и поговорить и посмеяться, я понимаю их и знаю, как с ними обращаться. А вот русские слишком непокладисты, и к ним очень трудно подступиться, в особенности когда они у себя дома. Как они показались вам в Иране, Мак-Грегор? Такие же крутые люди? Такие же неприступные?
– Я что-то не помню, чтобы я видел советских людей в Иране, – ответил Мак-Грегор. – Там было много белоэмигрантов. На родину они не хотели возвращаться, но и в Иране им не нравилось. Впрочем, во время войны многие из них вернулись домой. Это были главным образом уроженцы Кавказа и Советской Армении. Мне кажется, они раскаивались, что покинули родину, каково бы ни было их отношение к русскому правительству.
– Человек никогда не должен покидать свою родину, – сказал Эссекс, – что бы ни случилось. Если ему не нравится то, что там происходит, он все равно должен остаться и как-нибудь бороться против этого, а не удирать в Америку и Англию, как это делали многие европейцы во время войны. Слава богу, английских беженцев в эту войну не было.
– А разве мы не эвакуировали людей в Америку и Канаду? – спросил Мак-Грегор.
– Только одних детей. Но я был против этого. Ко мне пришла моя родственница, благородная женщина из обедневшей семьи, любящая мать, и попросила меня отправить трех ее мальчиков в Канаду до того, как начнутся бомбежки. Я сказал ей, что в моих глазах даже первые английские переселенцы в Америку и те были трусы, и послал ее к чорту. Недавно я слышал, что ее дети в Канаде и не хотят возвращаться в Англию. Теперь из них не выйдет ни хороших канадцев, ни хороших англичан, а быть и тем и другим нельзя, правда?
– Да, – сказал Мак-Грегор. – Быть и тем и другим очень трудно.
