Наталья Нестерова - Вызов врача
На улице бушевала снежная пыль. Неслась поземкой, взлетала выше человеческого роста, закручивалась воронками. Мелкие острые кристаллики хлестали Ирину по лицу. Будто пытали, требовали ответа. А ответа не было, она и вопросы еще для себя не поставила.
Будь на месте матери другая женщина, Ирина нашла бы ей оправдания, подробно описала бы симптомы тяжелого психического состояния – послеродовой депрессии. Помрачившемуся рассудку роженицы представляется, что ребенок – причина всех ее бед, что он навеки лишит ее свободы, свяжет по рукам и ногам, заберет оставшиеся годы жизни. В крайних проявлениях болезни матери убивают своих детей, бросают на помойке, отказываются в роддоме. Послеродовая депрессия может длиться часы, дни, месяцы, всю жизнь. Но у чужих людей! Почему у ее матери? Тем более, что сама Ирина, как подавляющее большинство здоровых нормальных женщин, в момент рождения сына познала высшее блаженство. И никуда оно не делось! Только упрочилось!
День первый
(продолжение)
1
Для Николая Сергеевича, отца Ирины, выход на пенсию два года назад не ознаменовался печалями и депрессиями, связанными с окончанием трудовой деятельности. У Николая Сергеевича была приятная забота – воспитание внука. Какое счастье, что горячо любимая мама успела увидеть правнука – тогда беспомощного младенца, названного в честь дедушки Николенькой.
После смерти мамы Николаю Сергеевичу стало казаться, что часть ее души как бы переселилась в него, закрыла болезненную рану потери дорогого человека. Николай Сергеевич подхватил эстафету, продолжил дело мамы. Она вырастила Ирочку, а ему предстоит воспитать Николеньку.
Правда, Николенька совершенно не походил на Ирочку в детстве. Она была тихим, замкнутым ребенком, типичным интровертом. Только иногда вдруг у Ирочки случались непонятные приступы истерической слезливости. Внешняя их причина никак не могла быть серьезной. Что за повод рыдать – пятно на платье, порванный чулок или двойка по географии? Добиться от Иры истинной причины ее горя ни у отца, ни у бабушки не получалось. Они долго обсуждали каждый случай взрыва эмоций, но, кроме возрастного кризиса, ничего придумать не могли. И обменивались понимающими взглядами: «выпускает пар». Так на их старой квартире говорила соседка о своем муже, который после получки и выпивки ее поколачивал. Соседка верещала как резаная, но от помощи соседей и милиции отказывалась, находила оправдание буяну: надо человеку пар выпустить.
Николенька, в отличие от его мамы, абсолютный экстраверт. Он легко впитывает знания, впечатления и тут же ими делится. К сожалению, кроме дедушки, на мальчика еще оказывают влияние телевизор, встречные прохожие, попутчики в транспорте, воспитатели в детском саду. Последние, по тихому возмущению Николая Сергеевича, говорят при детях бог знает о чем.
Николай Сергеевич не проявлял себя любителем юмора, но однажды зацепился взглядом в газете в колонке анекдотов будто за что-то знакомое. Прочитал:
"Отец рассказывает сыну сказку.
– Было у старика три сына. Старший умный был детина, средний был ни так ни сяк, младший вовсе был дурак.
– Папа, – спрашивает мальчик, – а чем дядя болел?
– Почему болел? – удивляется отец.
– Но ведь у него каждый раз все хуже и хуже получалось…"
Николай Сергеевич мог бы поклясться, что этот случай реальный, произошел в их семье. Очевидно, Павлик, зять, рассказал кому-нибудь, и пошло гулять. К легкой досаде Николая Сергеевича, в тексте была допущена неточность: не отец рассказывал сыну сказку, а дедушка внуку читал.
Вот и сегодня, в ожидании Ирочки, которая задерживалась, решили почитать сказки. Но вначале долго договаривались – чтение с комментариями (желание Николеньки) или без. Честно говоря, Николай Сергеевич и сам любил с «комментариями», которые часто уводили их в сторону, на обсуждение интересных тем. Но с другой стороны, никак не удавалось внушить ребенку элементарное правило хорошего тона – перебивать взрослых нельзя. Николенька по каждому поводу считал необходимым высказать свое мнение и встревал в любые разговоры. Кроме того, непоседливый мальчик начинал вертеться, ковырять в носу, дрыгать ногами через десять минут своего вынужденного молчания. Дедушка считал своим долгом вырабатывать у него полезный навык концентрации внимания.
Сошлись на компромиссе: одна сказка без комментариев, вторая – с ними. Читали русские народные сказки для самых маленьких детей. Николай Сергеевич в начале своей педагогической деятельности слишком высоко поставил планку: двухлетнему внуку читал «Мцыри» и романтические поэмы Байрона, учил числам на примере уравнений. Николенькиными интеллектуальными успехами можно было гордиться. Пока мальчик не пошел в детский сад и не обнаружилось, что, в отличие от других детей, он имеет смутное представление о Бабе-яге, Василисе Прекрасной и скатерти-самобранке. Пришлось удариться в детство, наверстывать упущенное. Трехлетний ребенок многое воспринял бы на веру, пятилетний требовал объяснений. На каком горючем печь Емели? Почему Ивана называют дураком, если он самый умный? Разбор ситуации с золотым яйцом, которое дед бил-бил, не разбил, баба била-била, не разбила, а мышке стоило только хвостиком махнуть, уводил Николеньку и дедушку в дебри физических явлений и рассуждений о случайностях и вероятностях.
Николенька мужественно выслушал «Гуси-лебеди», почти не вертелся и вопросов не задавал. Николай Сергеевич перевернул страницу и прочитал первое предложение следующей сказки:
– «Жили-были старик да старуха, у них была дочка Аленушка да сынок Иванушка».
– Поздно родили? – перебил Николенька.
– Почему? – удивился Николай Сергеевич.
– Старик да старуха, а у них дети! Татьяна Самойловна, наша воспитательница, тоже поздно родила. Ох и намучилась! – Николенька почти точно повторил протяжную женскую интонацию. – А как рождают?
– Это у мамы спросишь. Читаю дальше? "Старик со старухой умерли. Остались Аленушка да Иванушка одни-одинешеньки. Пошла Аленушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю. И захотелось Иванушке пить.
«Сестрица Аленушка, я пить хочу!» – «Подожди, братец, дойдем до колодца». Шли-шли, солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы. «Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца?» – «Не пей, братец, теленочком станешь!..»"
– Аленушка и Иванушка были гробсарайтерами?
– Кем-кем?
– Они не могли работать около дома и пошли далеко.
– Гастарбайтеры. В определенном смысле, конечно.
Николай Сергеевич порадовался, что внук запомнил значение недавно объясненного трудного слова, хотя и переврал произношение. Они благополучно дочитали до момента, когда Иванушка не послушался сестрицу, напился из копытца и превратился в козленочка.
– Зря мучился, – прокомментировал Николенька. – Надо было пить из первого копытца. Какая разница: в теленочка, в жеребеночка или в козленочка превратиться? Из-за микробов превратился? Мама из-за микробов не разрешает воду из крана пить. А папе даже из бутылок. Я слышал, когда гости были, как мама тихо папе сказала: «Хватит пить, козленочком станешь».
– Подслушивать – некрасиво! И вдвойне некрасиво передавать то, что люди говорили друг другу по секрету.
– Почему?
Этот короткий вопрос Николай Сергеевич считал самым сложным. Коленькино «почему» часто ставило дедушку перед необходимостью просить мальчика принять моральную норму как закон с отсроченными объяснениями. Он получит их, когда подрастет. В самом деле, как объяснить пятилетнему мальчугану, что нельзя драться с девочками, когда он свое «почему?» подкрепляет аргументами: девочка была на голову выше и три раза первая ударила его танком по животу?
Кое-как выбравшись из паутины нравственных правил, Николай Сергеевич продолжил чтение:
– «Залилась Аленушка слезами, села под стожок, плачет, а козленочек возле нее скачет. В ту пору ехал мимо купец. „О чем, красна девица, плачешь?“ Рассказала ему Аленушка про свою беду. Купец ей говорит: „Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами“. Аленушка подумала, подумала и вышла за купца замуж. Стали они жить-поживать, и козленочек с ними живет, ест-пьет с Аленушкой из одной чашки…»
– Не по любви вышла! – констатирует Николенька.
– Почему ты так решил?
– А что же у купца даже имени нет? Одна профессия!
«Не по любви» – это, конечно, тоже из лексики воспитательниц. Надо все-таки, думал Николай Сергеевич, поговорить с ними, указать на недопустимость подобных разговоров в присутствии детей. Но он знал, что вряд ли решится прийти в детский сад и выступить с критическими замечаниями. Может, Ирину попросить? Или Павла? Должны ведь быть границы! Вчера чуть со стыда под землю не провалился, когда Николенька на прогулке посоветовал соседям, купившим щенка, назвать собачку Аборт. Где ребенок услышал это слово? Не иначе как в детском саду!
