Михаил Веллер - Любит – не любит
Через минуту, адаптировавшись в полумраке комнаты, Ларик заметил ее, кивнул дружески и приветливо, с точно отмеренной дозой радости от приятной встречи — не более; спокойно кивнул. Посаженный рядом с Ниной, он наворачивал из тарелки, в меру прикладывался к стакану и рассказывал с набитым ртом, как вкалывали на оглушающем морозе и добирались потом в кабине трейлера-плитовоза. Он выглядел здесь совершенно освоившимся.
Это не могло не задеть. Валя предпочла бы сейчас, чтоб он не приходил. Раньше — почти ее собственность, он был здесь сейчас независим, сам по себе, званый гость: он как бы занял собой часть жизненного пространства, куда ей входить было неловко; таким он стеснял ее. Отнюдь не несчастный — кандидат в знаменитости, ну прямо восходящая звезда. У нее испортилось настроение, ощутилась своя чужеродность окружающему веселью — на которое он, чужой здесь без нее, не имел права!
Его шутки определенно нравились девчонкам, они смеялись. «Раньше они его жалели. Осуждали меня за жестокость. Завидовали — во как мальчик стелется! Теперь — торжествуют. Нарочно все подстроили, чтоб меня уколоть…»
Она преувеличивала — но доля правды в этом была…
Захотелось уйти… но сделать это сразу было невозможно, не расписываться же в своих уязвленных чувствах. Гордость заставила ее изображать веселье; бутылки на столе еще не опустели. Она смеялась чуть громче, выглядела чуть беззаботнее, чем надо.
Ларик не избегал ее, летуче улыбался, парил в собственном пространстве.
Увидев ее, он сразу утерял способность соображать. Всей силой воли удерживал последовательность программы: стол, шутки, танцы, разговор с Ниной об архитектуре — это вызубрено, думать не надо. Улыбка и взгляд репетировались неделями, задача была в том, чтоб не забыться — не смотреть на Валю слишком долго. Он почти не пил — инструкция была строга: полный самоконтроль.
И когда в танцах они почувствовали, увидели друг друга совсем рядом, он — владел собой полностью, она — была готова и даже не прочь поддаться появившимся чувствам, впрочем, не видя в них никакой опасности для себя. Всем женским существом она жаждала утвердиться, услышать вновь, что она — самая-самая, ощутить свою значимость и власть над мужчиной.
— Как дела? — спросил он первый, ровный голос, добрая улыбка.
— Отлично! — в ответ — сияющая улыбка, явный перебор, выдающий желание казаться более преуспевающей, нежели есть, ответ слишком поспешный, хорошая мина при плохой игре; она выругала себя. Но он сделал вид, что поверил, подыграл:
— У тебя иначе и быть не может. («Может! Идиот!..») Выглядишь ты замечательно. — В последних словах ей послышалась фальшь, снисхождение, пустой комплимент.
Мнительность овладела ею, сразу стало казаться, что выглядит она плохо, гордость заставила распрямиться, сбиться с такта, она искала такие слова, чтоб дать ему почувствовать, что она его жалеет, что она значительнее его, — и не находила.
— Как ты здесь оказался? Не выдержал?
Удивленное лицо:
— Ты здесь не при чем. Спроси у Нины. Вообще-то я не хотел идти, устал ужасно, но Володя просил, ему одному неудобно было.
— Верный друг… — произнесла она иронически.
— Если хочешь, мы можем делать вид, что незнакомы. Но по-моему это детство. Да и зачем?
Музыка развела их, потом пленка кончилась, он подал Нине руку, другою полуобнял за плечи и повел к столу, где резали торт.
— …Первыми цельнорамные окна применили американцы в конце прошлого века в Чикаго, — доносился голос Ларика. — Но они сразу ставили принудительные вентиляторы с фильтрами, а потом — кондиционеры. А в наших жилых домах отсутствие форточек — дань не столько моде, сколько идиотизму: для проветривания открывать окно целиком и терять массу энергии на отопление, для мытья — разбирать раму, окномоев нет. Зато строители экономят на оконных переплетах. На макете красиво выглядит. А вдолбить это в головы Госстандарта — задача для бронетанковых сил.
Когда это он стал таким умным? Или всегда таким был?.. Еще недавно выглядел простоват, сероват, ниже их уровня; не студент. А сейчас его слушают…
— …первым каменным дворцом в Петербурге обзавелся светлейший Алексашка Меншиков — раньше Петра. Петр указал на стрелке место для Двенадцати коллегий и отбыл по делам в Голландию. Меншиков умело провел экономию строительных материалов и прежде, чем приступать к строительству государственного объекта, из излишков моментально соорудил себе дворец, развернув его окнами на Неву. После этого оказалось, что для Двенадцати коллегий места вдоль берега уже не хватает, и Меншиков принял гениальное решение — ставить здание поперек стрелки, к Неве торцом. Что и было сделано — к дикой ярости вернувшегося Петра. Полная длина коридора там — четыреста двенадцать метров, и вот по этой четырехсотметровке царь, лично возглавлявший приемную комиссию, катал пинками вопящего Меншикова. Однако было поздно — средства истрачены, здание построено, и, попинав строителя вволю, дом приняли. С тех пор в принципе мало что изменилось…
Застолье хохотало.
Речь зашла о концертах приезжающей Раффаэллы Карры.
— Вот бы достать билетик!..
У кого-то оказалась знакомая в кассах.
— Лафа Верке.
Опять танцевали, опять они оказались рядом. Она явно стремилась к разговору — в то время как он, судя по всему, относился к ней спокойно и равнодушно. Он показался ей взрослым. Всегда раньше — мальчишкой, и вдруг словно перерос ее.
— Ты же у нас теперь знаменитость, достал бы билетик.
Ларик спокойно пожал плечами:
— Подвернется — достану, — и тут же отвернулся, удалился, давая понять пустоту и необязательность своих слов.
Начинали расходиться; она медлила. Нет, они с Володей уходить не торопились.
— Мальчики, вы поздно пришли, побудьте еще. Намерзлись за день, толком еще не отогрелись.
Народ редел. Тянуть делалось неприличным. Она извлекла из груды на кровати свое пальто. Сейчас он встанет и проводит ее.
Фиг…
— Счастливо оставаться!
— Спасибо, что пришли!
Втроем с подругами они дошли до метро, вход клубился светом и паром. О Ларике тактично не говорили, и это умолчание было хуже разговора…
Перед сном она от досады, унижения, жалости к себе тихонько всплакнула в подушку.
Если б Валя могла знать, что через десять минут после ее ухода Ларик спустился на улицу, качаясь от усталости и горя, крепя все силы, чтоб не позвонить ей из автомата, не схватить тачку и помчаться, чтоб успеть к подъезду раньше нее, дождаться, увидеть, взять за руку, заглянуть в глаза, — она заснула бы счастливой.
Это ее счастье не было бы долгим, сурово предостерег Звягин.
34. Есть лишний билетик
Удивительно, сколько горя должны принести люди друг другу, прежде чем стать наконец счастливы — если уж очень повезет.
— И помни: если тебе надо пройти по канату сто метров, то даже пройденные девяносто девять ничего не значат. Здесь все решает последний дюйм! — Звягин чуть отодвинул записную книжку от дальнозорких глаз, потянулся к телефону:
— Елена Анатольевна, как самочувствие? Рад… Не за что… На этот раз можете… Пару билетиков на один концерт, решил вот выбраться в свет.
Подмигнул горящему надеждой Ларику и подумал, что если дочка узнает об этих билетах, она его съест. «Причем правильно сделает».
Вот таким образом и подал голос в свой час Валин телефон:
— Ты дома? Привет. Я буду в твоих краях, могу закинуть билеты на Раффаэллу Карру. Через полчасика.
Она слегка заволновалась. Подумала. Переоделась. Разложила учебники по столу: занимается, ей некогда. Поставила чайник; изготовила заранее бутерброды. Решила: для первой встречи вполне хватит часа, пусть знает — у нее много дел поважнее.
Но — пригласил, да куда! Расшибся ведь за эти билеты. Хорошо: она пойдет. Интересно, как он будет держаться. Все-таки она много для него значит, если стоило обмолвиться — и несет в клюве. Валя даже почувствовала разочарование: он по-прежнему ведет себя как паж, это неинтересно… но приятно. «Надо быть помягче с мальчиком». Именно так: «Надо быть помягче с мальчиком».
Прошло не полчаса, а час: она поглядывала в окно; ждать — это всегда выталкивает из равновесия.
Ларик появился — веселый, спокойный, сам по себе.
— Замерз? — (Слышал ли он через дверь ее торопливые шаги?) — Раздевайся. Чаю хочешь?
— Я на одну минуту, — с порога объявил он. — Извини, ждут.
И сразу сломал настрой — выиграл очко.
— Знакомые с телевидения достали. Я-то как раз буду в вечернюю смену — конец месяца, объект горит.
Разве мы не пойдем вместе, удержалось у нее на языке. Значит, отдает просто потому, что сам не может?
— Что ж ты их не вернул? — спросила она едко: даже не попытался пригласить с собой!
