Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице
«Так твою распротак, ну что за времена настали?» — подумал стоявший на крыльце наружного КПП Максим Гаврилович, созерцая разномастную и разноцветную толпу, оттеснившую его от высокого московского начальства, которое, судя по всему, было не в обиде или просто изображало перед объективами демократичного руководителя нового типа, открытого, общительного и дружелюбного. Радушно улыбаясь, Максим Гаврилович вклинился в толпу и начал осторожно, не толкаясь и не матерясь, пробираться к своим — Ферапонтову, Гамаюну и трем их спутникам рангом помельче.
— Гражданин, вы кем здесь работаете? — спросила бледная девица с ярко-оранжевыми волосами и, улучив момент, щелкнула затвором фотоаппарата.
— Начальником, — вежливо ответил Максим Гаврилович, не привыкший к таким фамильярностям.
— Bay! Круто! — обрадовалась девица. — А почему нас высадили здесь, а не завезли внутрь?
— Таков порядок.
Останавливаться Максим Гаврилович не стал (замучает ведь вопросами, шалава), продолжил движение намеченным курсом и минутой позже уже энергично тряс руку Ферапонтова.
— Добро пожаловать, Дмитрий Яковлевич, добро пожаловать, — приговаривал он. — Рад приветствовать вас в нашей глуши. Лучше бы, конечно, не в такой… — Максим Гаврилович покосился назад, проверяя, не стоит ли рядом с микрофоном наперевес кто-нибудь из журналистов, но они переключились на ворота и вывеску, начав дружно их фотографировать, — …суматохе…
— Почему? — сразу же прицепился Ферапонтов.
«Ого, а боярин-то наш не в духе, — подумал Максим Гаврилович. — Поосторожней с ним надо».
— Спокойно бы все посмотрели, — ответил он, улыбаясь как можно шире и радушнее, — по окрестностям съездили бы…
— На экскурсии я в отпуске езжу, — оборвал Ферапонтов.
За его спиной Гамаюн закатил глаза и едва заметно покачал головой, давая понять Максиму Гавриловичу, что не знает, какая муха укусила высокого гостя.
Через КПП сегодня можно было пройти и с фотоаппаратом, и с диктофоном, и с мобильным телефоном. Во избежание ненужных эксцессов Максим Гаврилович приказал никого из гостей не досматривать, но один из журналистов попросил «обшмонать по полной», дабы позже описать свои впечатления. Желание гостя — закон. Его завели в комнату, раздели догола, прощупали каждый шов на одежде, простучали подошвы кроссовок, заглянули в рот, нос, уши, даже попросили нагнуться и раздвинуть руками ягодицы. Репортер с удовольствием подчинялся требованиям и попутно задавал вопросы, на которые хорошо проинструктированные сотрудники, производящие досмотр, отвечали обстоятельно и дружелюбно.
Во внутреннем дворе начальник колонии попросил у гостей минуточку внимания и провел краткий инструктаж, посвященный правилам поведения на территории колонии.
— А обедом угостите? — послышалось из толпы.
— Непременно, — пообещал Максим Гаврилович. — Все желающие смогут пообедать вместе с осужденными в столовой.
— Только чтоб не за «петушиным» столом! — громко сказал тощий длинноволосый субъект с мушкетерской бородкой, стоявший в первом ряду.
«Выделывается, стервец!» — подумал Максим Гаврилович, мгновенно проникаясь неприязнью к нему.
— У нас нет подобных столов! — соврал Максим Гаврилович, переглядываясь с Гамаюном. — У нас все осужденные равны, не существует никакого деления на касты.
— Разрешите вам не поверить, — усомнился длинноволосый.
— Позволяю, — ответил Максим Гаврилович, — сами убедитесь.
По разработанному регламенту гостям предстояло обедать с первым, вторым, третьим, четвертым и пятым отрядами. Одиннадцатый отряд, целиком состоявший из обиженных, должен был обедать позже. Создавать видимость на высшем уровне.
В конце своего краткого выступления Скельцовский напомнил, что посещение колонии — мероприятие организованное, проводимое в постоянном присутствии сотрудников. С осужденными можно разговаривать, но нельзя ничего передавать и брать у них. Фотографировать осужденных можно только с их согласия, а сотрудников колонии лучше вообще не фотографировать или фотографировать со спины, чтобы не было видно лица.
— Это такая секретность или сотрудники стесняются своей работы? — сразу же спросили гости.
— Нет, моя личная просьба, — ответил Максим Гаврилович и повел гостей в зону.
Первым делом гости пожелали посетить штрафной изолятор. Заглянули во все камеры и были слегка разочарованы, не увидев ни одного зэка, подвешенного на наручниках к потолку или валяющегося на полу с руками, прикованными к ногам.
— Бродский однажды сказал, что формула тюрьмы есть недостаток пространства, возмещенный избытком времени…
Длинноволосый журналист постоянно кого-то цитировал, блистая начитанностью.
— Он сам-то сидел? — поинтересовался майор Башков.
Среди журналистов послышались смешки.
— Да, — ответил длинноволосый.
Следующим номером программы стала медицинская часть, где роль экскурсовода перешла от начальника колонии к майору Баклановой.
— Наша тюремная медицина лучше прочей отечественной, — бодро начала она. — По-вашему, почему у нас такая высокая выявляемость туберкулеза, гепатитов, ВИЧ и онкологии среди спецконтингента? Потому что мы обследуем всех, кто к нам попадает. Гражданская медицина со всеми диспансеризациями такой высокий процент обследования дать не может!..
Ироничных взглядов журналистов Бакланова, казалось, не замечала.
— …Большой процент осужденных впервые получили медицинскую помощь только у нас. На воле до них никому не было дела…
Еще бы чуть-чуть, и можно было бы подумать, что речь идет о каком-нибудь санатории, а не о тюремной больнице.
— А почему у вас так пусто?
— Сегодня суббота, — напомнила Бакланова. — Большинство наших докторов отдыхает. Работает стоматолог и дежурный терапевт.
Вообще сегодня дежурил фельдшер Конончук, но дежурный терапевт звучит солиднее.
Стоматолог Глухов встретил гостей на боевом посту, со включенной бормашиной в руке, которую он включил двумя минутами ранее. Пациента изображал руководитель санитарно-бытовой секции Мосолов.
— Лечение у нас по высшему классу, — поведал он. — На воле такого небось и не найдешь, да еще чтоб даром-шаром…
На что только не решится настоящий профессионал! Один из гостей сразу же вспомнил, что у него выпала пломба и поинтересовался, нельзя ли поставить ее здесь, в колонии.
Доброволец не оценил почтенного возраста бормашины, на которой красовалась антикварная надпись: «Made in Yugoslavia», и не был знаком с нюансами местного обезболивания, потому-то и высказал столь опрометчивое желание. Бакланова захлопала глазами, лихорадочно соображая, что можно сказать в ответ, но положение спас Глухов.
— Извините, но я не могу так грубо нарушать должностную инструкцию. Мне запрещено принимать посторонних. И соответствующую медицинскую документацию я на вас завести не могу…
— Я согласен без документации, — журналист, как и положено представителям его профессии, был настойчив. — Могу даже расписку дать.
— Я против, — ответил Глухов. — Без документации знахари лечат. К тому же нет никакой гарантии, что ваш зуб можно вылечить за один прием, повторно вы сюда попасть не сможете.
Хорошо аргументированный отказ исключал любые возражения. Оставив стоматолога продолжать лечение, гости проследовали на второй этаж. Максима Гавриловича немного удивлял тот факт, что высокое начальство со свитой шло в хвосте процессий, никуда не лезло и ничем не интересовалось. То ли все глубоко по фигу, то ли копят факты, чтобы дать по ушам потом, в своем кругу, без посторонних. Второй вариант казался более вероятным.
Опасения Данилова не сбылись, на его анамнез никто из журналистов не обратил внимания. У гостей были свои вопросы к пенитенциарной медицине.
— Скажите, а чем отличается лечение на воле от лечения здесь?
— По большому счету ничем, — ответил Данилов, превозмогая сильную головную боль, которая начала мучить его сразу же после появления гостей. — Болеют люди везде одинаково.
— А чем вы руководствуетесь?
— Знаниями и опытом, — ответил Данилов, удивляясь откровенно тупому вопросу.
Чем еще может руководствоваться врач? Конституцией или энциклопедическим словарем?
— А что вы предпринимаете в том случае, если у вас нет нужных лекарств?
— Подбираем аналог из того, что есть в наличии. Иногда родственники обеспечивают пациента нужным лекарством, передают с воли.
— Вот я хотел бы спросить, — встрял длинноволосый «мушкетер». — Почему не принимаются в передаче лекарственные травы?
— Разрешите мне ответить на этот вопрос, — Бакланова решительно шагнула вперед. — Лекарственные растения, нужные для лечения конкретного осужденного, никто не запрещает передавать. Мы только не рекомендуем так делать, потому что польза от всех травок довольно незначительная, а хлопот с их завариванием и хранением очень много. Но если родственники настаивают, мы можем принять…
