Константин Смелый - Кругом слоны, Миша
Он поскакал вниз по спиральной лестнице. По дороге задел пакетом лицо Захида Икбала — тот поднимался навстречу. От удара Захид Икбал завалился на поручень и сползал по нему, хватая руками воздух, пока не рухнул навзничь на керамический пол — под испуганный крик Сандры на кассе и прекрасной лошадницы семнадцати лет, которая сидела на первом этаже с подругой и ела ванильное мороженое. Миша не оглянулся. Он выбежал на улицу и направился к машине, припаркованной в двух кварталах от кафе.
Мы можем, конечно, дойти с ним до стоянки. Можем проследить, как он рыдает, матерится, подпевает группе «АукцЫон» и нарушает правила дорожного движения всю дорогу до населённого пункта Мура. Можем досмотреть с ним третий сезон. При большом желании можно даже лезть с ним на стену, потому что в квартире уже пятый год нет ни капли алкоголя.
Но развязки мы с ним не дождёмся. На ближайшие восемьсот сорок пять дней Миша исчерпал себя. Нам позарез нужен другой ракурс.
Для начала перестанем обзывать «женой» женщину, которая пришла вместе с Вальгреном. У неё есть имя (Полина) и профессия (ветеринар, между прочим). Когда на первом этаже закричали, Полина бросилась к лестнице. Она подозревала, что Миша оступился от злости. Боялась, что он свернул себе шею.
Миша, однако, уже слинял. Над телом Захида Икбала, которое отделалось ушибами, хлопотали три девушки. Самая красивая задавала вопросы на красивом английском. Её светло-русая грива свисала до плеча Захида Икбала. Судя по меткости вопросов, девушка не раз падала сама. Hästtjej, догадалась Полина. Лошадница.
(Сознание Захида Икбала, кстати, мучительно двоилось. С одной стороны, он не хотел терять лицо перед женщинами. Тогда стоило отвечать, как есть. С другой стороны, столько женской заботы ему не перепадало со дня отъезда из Пакистана. Там, дома, отцу и братьям по-прежнему дули в жопу, а он тут робел и хирел в стране женщин, которые никогда не опускают глаза. Забота этих женщин сладко дурманила голову. Хотелось растянуть волшебное мгновенье. Но тогда стоило забыть про мужланскую честь. Чем гуще краски, тем больше внимания.)
Полина взошла обратно. Пациент не нуждался в её помощи. Он улыбался, кивал приподнятой головой, ловко дрыгал конечностями. А речь его она всё равно не понимала. Индиец, что ли? На ШДИ был такой Васундра из Мумбая. Обаятельный мужик. Войдёт в класс — сразу настроение у всех поднимается. Хотя рот откроет иногда — ни слова не разберёшь. Что по-английски, что по-шведски. Под конец привыкла, конечно. Но первые недели так и подмывало крикнуть: Васундра! Субтитры включи уже!
Вальгрен ждал её на верхней ступеньке, с надкушенным бутербродом в руке. Что там? спросил он, отступая. Полина махнула рукой. Парнишка-официант навернулся с лестницы. Жить будет. Она пошла к столику. Вальгрен двинулся следом. А что с Мишей? спросил он из-за её спины. Миша плохо себя чувствует, ответила Полина, не оборачиваясь.
Они съели бутерброды и выпили сок. Разговор не клеился. Вялое замечание — односложный ответ — тишина. Во-первых, кино попалось идиотское. Оба жалели о потраченном времени, но Сёрен хоть заснул на середине, счастливый человек. Ей пришлось эту муть авторскую терпеть до конца. В котором, естественно, ничего не прояснилось, да и нечему там было проясняться.
Так ей и надо. Сёрен же предлагал остаться дома, приготовить что-нибудь тайское. Нет же, потащила его в кино за тридевять земель. А могли бы поужинать раз в неделю по-человечески. Посмотрели бы Melodifestivalen с Катькой вместе, чтоб не голосовала за своего Эрика сорок два раза. Или Дэнни у неё в этом туре фаворит? Дурёшка. Опять спустит все деньги с мобильника, будет ныть ходить всю неделю. Во-вторых — ну какой тут вообще разговор? Как после такого разговаривать? Миша Ветренко, дюжина ножей в спину субботнего вечера. Продрал глаза, герой-любовник. Очнулся от зимней спячки длиною в жизнь.
Она обещала Сёрену, что на обратном пути поведёт машину. До последней минуты хотела сдержать обещание. Только у машины поняла, что накрутила себя до нерабочего состояния. Сослалась на внезапную дурноту и забралась назад, чтобы сидеть «свободней». Сёрен не сказал ни слова. Чмокнул в висок, сел за руль, спросил, можно ли включить радио. Полина просунула руку между кресел и коротко сдавила его запястье. Спасибо. Включай что хочешь, само собой.
За городом, когда свернули на шоссе, она достала мобильник. Набрала сообщение: «Таня, это Полина. Если можешь, будь в скайпе около 23. Насчёт Миши». Сохранила в папке «Черновки». Несколько минут слушала, как Сёрен мурлычет под своё рокабилли. Смотрела, как несётся мимо зимний лес, подсвеченный фарами. Потом открыла черновик и добавила: «Срочно». Долго не могла найти номер. Начала бояться, что стёрла. Пять раз промотала книжку в обе стороны и только на шестой заметила, что телефон Иры Кемоклидзе введён дважды: сначала кириллицей, потом латиницей.
Полина открыла номер под латиницей. Ну конечно, вот же он. На +49 начинается. Ой ты мать моя Мата Хари. Она тихо прыснула, закрыв ладонью рот. Когда этот номер вводила? Года три назад? Могла бы у Катьки на лбу написать маркером — всё равно бы не заметил. А если б заметил — рявкнул бы только: «Полин, сотри там у Катьки со лба! Измазалась где-то». И всё. И пошёл сериал смотреть.
Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь сбить закипающую ненависть. Этого ещё не хватало. И так взвинчена выше люстры.
— Перестань, — прошептала она по-русски. — Сейчас же перестань. Перестань его ненавидеть. Получил уже своё.
Телефон фиолетово вспыхнул у неё на коленях. Вздрогнул. Соскользнул на пол. Она подобрала его и открыла полученное сообщение: «Doma ok. 23.45. Mogu srazu v Skype. Tebe ne pozdno?»
«Нет, не поздно», — набрала Полина. — «До скорого».
В половине двенадцатого она поднялась на третий этаж. Прошла в свою комнату. Сёрен засел внизу, в гостиной, с очередной книжкой про Вторую мировую. Катьку загнали спать, смыв горючие слёзы. Не прошёл кто-то из них в финал. Кто-то из эриков и дэнни. Даже двадцать три Катькины СМСки не помогли.
А Лив так и не приехала на выходные из Евле. Младшая дочка Сёрена. Обещала и не приехала. И кто ж в неё бросит камень. Тут дыра и детство, там город и последний год гимназии. Полина ездила к ней в гости перед Рождеством. Как вошла в квартиру, чуть не разревелась от романтики. Две соседки-ровесницы, график уборки ванной, общая кухня с плакатом Регины Спектор. На холодильнике стихи помадой — про жизнь и смерть. Полина глотала чай, одурев от светлой зависти, а девчонки ныли, что в квартире напротив живёт хмырь, которого они один раз попросили взять им спиртного для вечеринки, сдуру, и теперь он шутит шуточки и слюну пускает, если попадёшься ему в подъезде. Полина видела это чмо со скользкими глазами, когда поднималась по лестнице. Нет, объявила она. Так не пойдёт. И пошла купила им шесть коробок вина про запас. На кассе у неё в первый раз за всю шведскую жизнь попросили документы. Наверное, кассиры в Евле дотошней. И всё равно: шла с пакетами из магазина, как с пятёркой в зачётке. Представляла, что прохожие смотрят на неё и не замечают, сколько лет она живёт по эту сторону двадцати одного года.
В комнате на третьем этаже сладко пахло деревом. Как всегда. Полина включила компьютер. Запустила скайп. Двадцать минут чередовала фейсбук и новости, посматривая в непроглядное окно перед столом. Днём там появлялось озеро. Пятна электричества в небе по бокам оказывались вершинами холмов.
Звонок выскочил поверх фейсбука в 23.52. Полина выбрала «Svara med video». Надела наушники.
— Привет, Тань, слышишь меня?
— Да, отлично слышу, привет. А ты меня?
— Тиховато. О, зато вижу теперь.
Чёрный квадрат посреди экрана наполнился женским лицом в очках. Позади лица зернился мрак. Единственный источник света тлел где-то внизу, и было трудно решить, изменилось ли это лицо с прошлого раза.
— Хорошо выглядишь, — сказала Полина.
— Ты, я гляжу, тоже… Так лучше?
— Да, гораздо лучше.
— …Щас, секунду, — женщина ненадолго исчезла из квадрата. Вернувшись, первый раз улыбнулась. — Ну, как дела, подруга?
— Да как сказать, чтоб ты не завидовала… Так-то нормально всё. На работу по специальности устроилась — это в ноябре ещё. Катька растёт, как на дрожжах. Сёрен скрывает недостатки…
— Зверушек опять лечишь? — женщина в квадрате качнулась ближе к камере.
— Лошадок. У нас все хорошие девочки на лошадках катаются. Ну, и скотину местную по вызову, прямо на фермах. Каждую неделю топчу навоз в резиновых сапогах. Пришлось, видишь, профиль сменить…
— Романтично-то как! Коровки в хлеву…
— Ага, видела б ты этот хлев. Там приборов больше, чем у тебя в университете. Как наука, кстати? Раскрыта тайна сознания?
— А как же. Почти, — женщина сняла очки и принялась тереть глаза. — Ещё лет двести в том же духе — и всё будет ясно, как день… Метцингер мой, правда, оптимизмом пышет. «Нье польше пья-ти-дье-сяти льет, Танья», — сказала она с немецким акцентом из плохого кино про войну. — А я что, против, что ли? «Как скажете, Томас»…
