Юрий Лурье - Прокурорский надзор
В Крымск приезжаем к вечеру. Нас встречают в спецкомендатуре, расположенной в светлом трехэтажном доме совсем недалеко от шоссе. Разбрасывают по отрядам. Я попадаю на второй этаж в 21 комнату. Здесь теснота — в отличие от Белореченской комендатуры, здание перенаселено. Кровати стоят в два яруса. В комнате, площадью не более 20 квадратных метров, десять кроватей, четыре из которых, расположенные по углам, двухъярусные. Еле хватает места для шкафа, в правой части которого висит одежда, а в левой хранятся продукты; четырех тумбочек и стола. Судя по всему, свободное место есть только на втором ярусе. Я объясняю старожилам комнаты, что после недельной голодовки, а главное, последствий отравления — наверх забраться не могу. Пока разрешают разместиться на одной из нижних коек, владелец которой уехал на несколько дней домой по семейным обстоятельствам.
Есть не могу и не хочу. Однако, от чая не отказываюсь. За столом ребята вводят меня в курс местных дел.
Оказывается, до недавнего времени здесь была, по их выражению, «не жизнь, а малина» (по сравнению с Белореченском и уж, конечно, зоной). Но недавно появился новый начальник — майор Сергеев. В недавнем прошлом подполковник, он стал жертвой собственного служебного рвения. Будучи начальником милиции всего Абинского района, он «тормознул» на шоссе, ведущее в Новороссийск, превысившее скорость такси и изъял права у шофера. На его беду такси мчалось к месту катастрофы теплохода «Адмирал Нахимов», имея на борту родственников кого-то из погибших. Таксист не растерялся и по приезде в Новороссийск пробился на прием к находившемуся здесь секретарю ЦК Алиеву. С Сергеева в момент слетела одна звездочка, а самого его направили начальником комендатуры. Следует ли удивляться, что Анатолий Гаврилович свирепствовал, вымещая свою обиду на «химиках», а подчас и на обслуживающем, так сказать, персонале… Мало того, что мужики по ничтожнейшему поводу лишались поездок домой на выходные и праздничные дни, но и количество проверок было произвольно увеличено. Кроме того, двери комендатуры в течение всего дня были заперты, не находящийся на работе народ даже в столовую выпускался только в определенное время не более чем на полчаса, да и то только после записи в соответствующий журнал. За последний месяц несколько человек отправили в зону и на «раскрутку».
Сведения эти подтверждали мое предположение о том, что меня сюда прислали для того, чтобы здесь как следует «прижали». Но ехал я сюда с твердым намерением «продолжать эти игры», как только представится возможность. Решил использовать для этого любой подвернувшийся под руку предмет в диапазоне от ножа до петли. Но, будучи человеком импульсивным, нуждающемся в определенной силы «толчке», решаю форсировать события, спровоцировав администрацию на какое-либо действие по отношению ко мне, могущее служить поводом для осуществления задуманного.
Для того, чтобы отрезать себе пути назад, во всеуслышание заявляю, что на стройку не пойду ни под каким видом. Из принципа. Сдохну, а не пойду. Своим заявлением вызываю скептические улыбки ребят: «Здесь и не таких обламывали!»
Утром нас, новичков, ведут на Крымский консервный комбинат («ККК») — гигантское предприятие, как выяснилось, крупнейшее в Европе. «Химики» трудятся здесь на строительстве новых цехов. Две «трестовских» строительных организации ПМК-32 и СМУ-56 на две трети (если не больше) укомплектованы рабами — жильцами комендатуры. «Вольные» работники получают от 300 до 500 рублей, кроме премии. За ту же самую работу зарплата подневольных строителей редко достигает 100 рублей. В основном же получка вместе с авансом составляет 50–60 рублей в месяц. Учитывая расходы на поездки домой в выходные дни (многим одна поездка туда и обратно обходится от 6 до 12 рублей) и дороговизну в магазинах, а также тоску по нормальному питанию, глубоко укоренившуюся в душе и желудке «зэка», прошедшего зону, прожить на эти деньги трудно, а подчас и просто невозможно. Ничего удивительного, что большинство, отправленных в зону или «раскрутку», были наказаны за хищение нескольких банок консервов с комбината. Оперчасть комендатуры, возглавляемая майором Васильцом, занимается исключительно обысками в комнатах или засадами у множества проломов в стене, ограждающей комбинат. При этом в круг занятий наших «кумовьев» не входит охрана народного достояния, как такового, мимо их засад свободно проносятся целые ящики консервов. Найденная же в кармане «химика» банка зеленого горошка стоимостью 26 копеек является вполне достаточным основанием для возбуждения уголовного дела.
Посетив вместе со всеми отдел кадров ПМК-32 и написав как все заявление с просьбой зачислить на работу, я не стал указывать на какую должность. В то же время на склад для получения рабочей одежды идти отказываюсь. Впрочем и тем, кто пошел, ничего не досталось, кроме брезентовых рукавиц. Не хватало еще на рабов тратиться!
По неписанному (а может, и писанному) закону после оформления на работу новоиспеченных строителей обязаны на несколько дней отпустить домой. Так что по приходу в комендатуру мои попутчики в радостном возбуждении бросаются оформлять «маршрутки». Я никуда не иду, так как еще не оформился, да и не собираюсь устраиваться на работу. Слоняюсь по комендатуре, на втором этаже встречаю знакомого парня, Жору. Он из Кабординки и когда-то тренировался у меня. Приглашает зайти в гости. В очень опрятной комнате знакомит с соседями. По всему видно, это те, кто жил в зоне «блатными». Здесь они тоже устроились с комфортом — кроватей всего шесть, телевизор, магнитофон (очевидно, привезенные из дома). Пьем чай, разговариваем о том, о сем. Иду к себе. Вижу ребят, приехавших со мной из Белореченска. Физиономии унылые. Оказывается, «хозяин» никому не подписал маршрутный лист: «Посмотрим, как работать будете!». Вот он искомый повод! Торопливо заполняю маршрутный лист, спускаюсь на первый этаж к кабинету начальника. У дверей бушует толпа жаждущих назавтра уехать домой — ведь сегодня четверг, и в случае удачи завтра после работы можно выехать. Скромно пристраиваюсь в хвосте, жду своей очереди. Судя по произносимым сквозь зубы выражениями, однообразие которых не скрашивает даже чувство, вкладываемое в них выходящими из кабинета «химиками», «хозяин» не балует их разнообразием принимаемых в каждом отдельном случае решений. «Опять не подписал, с…» Далее выясняется, что решение администрации ПМК-32 «ввиду производственной необходимости» … выходные опять отменяются. И здесь, как в зоне! Если учесть, что отгулы «химикам» не предоставляются, можно понять этих бесправных людей…
Очередь рассасывается, вхожу в кабинет. За столом худощавый, лет 38 с виду, мужчина в отлично сшитом сером костюме, голубой рубашке, темном галстуке. Молча кладу заявление на стол, стою, глядя в окно.
«Хозяин», прочитав заявление, с любопытством смотрит на меня. Показывает рукой на стул напротив: «Садитесь, пожалуйста». «Спасибо, уже НАСИДЕЛСЯ!!». «Ну, тогда присаживайтесь», — поддерживает тон Сергеев. «Вы знаете, я читал Ваше дело», — говорит он и выжидательно смотрит на меня. Пауза затягивается. «Ну и что?», — говорю, чтобы что-нибудь сказать. «Действительно, странное… Знаете, я даже в приговоре не нахожу состава преступления!..», — сочувствует он мне. Я молчу. После некоторой паузы следует неожиданное предложение: «Знаете, Вам, конечно, уже сообщили, что я был подполковником? Так вот, я не хочу стать капитаном. Давайте договоримся — Вы обещаете мне, что никаких попыток предпринимать не будете, я же обещаю помочь Вам. К семидесятилетию Октября ожидается большая амнистия — постараюсь посодействовать».
Вежливый тон, обращение на «Вы» нравится мне. Решаю говорить начистоту.
«Анатолий Гаврилович, никакого обещания давать не буду. Более того, я не буду устраиваться на стройку. Не потому, что белоручка. Для меня это дело принципа. Я — спортивный работник и, поверьте, не из худших. В своем деле — профессионал. Далее — я не считаю себя виновным. И идти „вкалывать“ на этих людей не собираюсь. Даже если Вы скажете, что достаточно тридцати минут в день постоять, опершись на лопату, и при этом получать зарплату — я и то не соглашусь. Жить я не хочу и за жизнь не цепляюсь. „Закрыть“ меня, накрутить дело и отправить в зону вот так, сразу, Вы не сможете — нарушений у меня нет ни одного. Вы обязаны сделать мне хотя бы одно предупреждение, зафиксировать хоть одно нарушение. Но второго Вы не сделаете, смею Вас заверить. Работать же я буду только по специальности».
Все это я выпалил одним духом и замолкаю. Сергеев молчит, играет авторучкой. «У нас нет ставки инструктора… Впрочем, я поговорю с начальником ПМК-32. Скажу, что в воспитательных целях мне необходим человек, который занимался бы с „химиками“ по вечерам. Если он согласится провести Вас по тарифной сетке — так и сделаем. Если нет, поищите в городе — может быть, в спорткомитете найдут что-нибудь… Разрешение я дам». Аудиенция окончена, я встаю, благодарю и иду к дверям. «Хозяин» окликает, что-то пишет в «маршрутке»: «Возьмите, езжайте домой. Только не опаздывайте с возвращением».
