Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые
Да и размер премии, обещанной каким-то иностранным чудаком за правильное решение, если говорить откровенно, впечатлял.
В этот ответственный момент, зловеще заскрипев, как говорят в модных романах о роке и неотвратимой судьбе, открылась старинная дверь, и в заведение вошел смуглый малый двухметрового роста.
Судя по обветренному, украшенному двумя неровными шрамами лицу, вошедший был моряком, а милый акцент, который проявился несколько позже, явно свидетельствовал о его отнюдь "не столичном" происхождении.
Это был никто иной, как Семён Походня, знаменитый в иных соленых водах капитан парохода "Красный Октябрь", перевозившего особо стратегически важные для Чукотки товары — красную рыбу и тюлений жир, коренной житель славного города Певек.
Молодые люди познакомились и славно поболтали, выпив по кружечке вышеупомянутого светло-жёлтого напитка.
Случайно узнав, что эта отвратительная жидкость называется "пиво", моряк сперва удивился, потом рассердился, затем разгневался.
Засучив рукава своего бушлата, он, крепкой загорелой рукой, не торопясь, обхватил горло несчастного бармена, требуя объяснить смысл этой несмешной шутки.
После последовавших затем незамедлительных и витиеватых извинений, благородный Семён решил простить глупого бармена и даже, достав из своего бездонного походного баула объёмистую флягу, сработанную из моржовой шкуры, угостил всех желающих благородным чукотским "неглом".
К этому моменту большинство посетителей благоразумно покинуло опасное заведение.
Но Мария Николаевна осталась сидеть на прежнем месте.
Безусловно, она была несколько фраппирована поведением своего недавнего собеседника, но ничуть не испугана — ведь общеизвестно, что напугать ленинградскую комсомолку гораздо труднее, чем даже решить неразрешимую теорему Великого Ферма.
— Милая Мария, — чуть смущенно проговорил неустрашимый морской волк, — Отведайте, пожалуйста, благородного чукотского "негла". В его вкусе — вся правда о моей прекрасной Родине. Сделайте глоток, закройте глаза — и Вы погрузитесь в мир прекрасных видений. Голубые далекие горы, полные неизъяснимой печали и зовущие в дорогу — прочь от родного очага, за неведомой призрачной мечтой, стада северных оленей, пугливых и грациозных, как наши детские сны, беспокойные, никогда не засыпающие джунгли, и океан, Великий Северо-Ледовитый океан…
О, Мария, как жаль, что я не родился поэтом.
Прикурив черную, непривычно длинную сигарету, Семён Походня продолжил:
— И ещё, если Вы сделаете глоток этого благородного напитка, то перед Вами могут открыться многие тайны мироздания….
И тут произошло неожиданное.
Элегантная, по последней моде одетая питерская девица, бестрепетной рукой, затянутой в тугую лайковую перчатку, решительно взяла со стола кружку капитана и единым махом осушила её до дна.
Результат превзошел все ожидания.
Глаза Марии Николаевны широко распахнулись и засияли, словно два самоцвета, собольи брови удивленно взлетели вверх, а маленькие карминные губы прошептали непонятные слова:
— Эврика! Эврика! Эврика!
Она быстро вскочила на ноги и, схватив со столика свою элегантную сумочку крокодиловой кожи, мгновенно выбежала на улицу.
Бедный Семён только растерянно хлопал ресницами, делая при этом руками какие-то непонятные движения явно извинительного характера, словно беззвучно призывая Господа в свидетели своей полной невиновности в происшедшем.
Как говорят в Певеке охотники: "В чем ошибся белый медведь уже не важно, важно, что тюлень все-таки улизнул".
А Марию Николаевну просто посетило озарение, она неожиданно нашла решение Великой Теоремы и срочно побежала домой, стремясь как можно скорей зафиксировать на бумаге свое неожиданное открытие.
К вечеру все было записано, оформлено как надо, запечатано в конверт и отправлено почтой в город Москву Ивану Терентьеву, тогдашнему её жениху, который в поте лица трудился профессором высшей математики в тамошнем Университете.
Покончив с этим важным делом, усталая наследница славы Архимеда и Лобачевского, уснула сном ангела.
Утром же выяснилось, что имеет место быть маленькая неприятность — за ночь решение теоремы напрочь Марией Николаевной было забыто, и виной всему, по ее мнению, был некий смуглый верзила с двумя крайне безобразными шрамами, который снился ей безостановочно всю ночь, рассказывая всякие байки о северных морях, золотоносных россыпях, спрятанных глубоко под вечной мерзлотой, о белых медведях, моржах, северных оленях и прочих глупых разностях.
Это действительно была, на первый взгляд, просто маленькая неприятность — ведь решение было у Ивана Терентьева, который через месяц должен был прибыть в Ленинград для официального предложения руки и сердца.
Месяц прошел как один день.
И вот долгожданная встреча любящих сердец.
— Иван! — взволнованно щебетала девушка, радостно улыбаясь и теребя рукав пиджака своей будущей половинки, — Правда же, мое решение просто великолепно и бесспорно? Ну, скажи же скорей. Правда?
— Дорогая Маша, — несколько озадаченно проговорил Иван, неодобрительно подёргивая роскошными усами, — Я, право, несколько удивлен. Ведь любой студент знает, что решения теоремы Ферма не существует, да и не может существовать. Как же ты, право…
— Стоп, Иван Терентьев, — безапелляционно перебил его голос, в котором уже угадывались предгрозовые нотки, — Оставь свое мнение при себе. А мне отдай МОЕ решение. И отдай немедленно!
— Но дорогая, — ошарашено промямлил уважаемый и заслуженный профессор, — Я искренне подумал, что это твоя предновогодняя шутка. Розыгрыш, так сказать. Ну, я и….
— Короче говоря, — пророкотал громовой раскат, и профессору даже показалось, что где-то совсем рядом сверкнули две голубые молнии, — Ты выбросил его? Выбросил? Выбросил?
— Ну, конечно, я…,- это были его последние слова в этом диалоге.
Вы знаете, что такое настоящий гнев?
Гнев ужасный, беспощадный, Гнев с большой буквы?
Если Вы не встречались с по-настоящему разгневанной советской комсомолкой, — Вы не знаете о гневе ничего.
Первый удар, нанесенный закрытым дамским зонтом, сбил с головы бедного Ивана его модную кепку; после второго разлетелся на тысячи мелких осколков его стильные очки, привезённые из заграничной поездки на какой-то научный семинар; после третьего… — впрочем, будем милосердны, — кровожадность ныне не в почете.
После этого инцидента о свадьбе и речи быть не могло.
Но вовсе не это беспокоило нашу воительницу.
Гораздо более важная и неразрешимая проблема стояла перед ней — в Ленинграде, в этом советском Мегаполисе, где, казалось бы, есть всё (в принципе, и при наличие нужных связей), невозможно было достать ни единой кружки, или там — бутылки, чёрного чукотского "негла". Даже связи нужные не помогали. А как без этого волшебного помощника вспомнить секрет решения Великой Теоремы?
Проблема разрешилась как-то сама собой.
Села Мария Николаевна на первый же пароход открывшейся Навигации и отправилась в экзотическое путешествие с конечной точкой маршрута в захудалом городке Певеке, что расположился где-то на самом краю земли.
А дальше случилось то, что случается в этих местах всегда и со всеми.
Полюбила молоденькая жительница Ленинграда эти благословенные края, да и забыла и о теореме Ферма, да и вообще — обо всех и всяческих теоремах.
А, кроме того, вышла замуж за морского бродягу Семёна Походню, который, к несчастью, лет десять тому назад сгинул где-то на просторах Океана — не вернулся старенький пароход "Красный Октябрь" в порт приписки.
Детей у них не было, но Мария Николаевна не вернулась на Большую Землю, живет себе в маленьком ветхом домишке, выращивает в самодельном парнике — на зависть местным клушам — гвоздики и тюльпаны, и каждое утро приходит на дальний причал — все ждет своего верзилу с двумя симпатичными шрамами на смуглом обветренном лице.
За это все жители этого городка ее безмерно любят и уважают.
— Вот так то оно, пацанчики. Вот она какая — Настоящая Любовь. Как же везёт некоторым. Как же везёт! — Проговорил Вырвиглаз, нешуточно растроганный собственным рассказом, не отрывая глаз от стройной женской фигурки, застывшей на дальнем краю причала.
По своему малолетству мы так и не поняли — а кому, собственно, повезло — в конечном итоге? Но спросить не решились.
— Ладно, орлы, хватит лирики, ей тоже меру знать надо, — совсем уже другим, обычным, голосом произнёс, поднимаясь на ноги, Вырвиглаз, — Нам уже пора — вертолёт отправляется через два часа. Как говорил один легендарный герой — "Нас ждут великие дела"!
Потом я про Вырвиглаза стишок один сочинил, ему по почте отослал. Пол года он на меня дулся, а потом ничего — оттаял.
