Игорь Савельев - Терешкова летит на Марс

А если завтра в самолет сядет кто-нибудь из близких?

Привычно было метнуться мыслями к Наташе, но она далеко. Ей-то ничего не грозит. Ну а вот Ольгу он, например, собственноручно оформлял как пассажирку. А что, если полетит она?!

— Нет, с этими мразями надо бороться, — внезапно резко заключил Данила, прихлопнув по столу. — Команда мы или нет?

Они смотрели друг на друга, и волшебство витало на кухне, полной зимнего молчания круп: масляным огоньком каталось в пожелтевшей мойке, кидало тени на старую-старую пластмассу каких-нибудь радиоприемников да кулинарных шприцев. Пахло приключением. Пахло чем-то безбашенным, новым и даже ребяческим — после долгой, долгой и скучной спячки.

Им всем хотелось взорвать невыносимую эту жизнь, как взрывает берлогу медведь, голодный и разбуженный, расшвыривая землю своей тушей посильней гранаты.

Паша больше не мог терпеть, потому что энергию боли и обиды — его, брошенного — просто уже некуда было направить. Крушить все вокруг?

Данила больше не мог терпеть: «нелюдь», он не мог уже изображать, что не слышит шепотов за спиной. Нервы устали. Он ни в чем не виноват перед всеми, а если и виноват, то искупил давно. Все-таки — ему было не плевать. И оставался только бунт.

А Игорь кидался в новые приключения с голодным писательским бешенством. Как и во всякий с головой увлекающий замысел. В новую книгу? Можно сказать и так, вот только Игорь, пожалуй, уже начал понимать, что настоящих, больших и значимых книг — у него, увы, не сложится. Тем с большим азартом он заигрывался в реальной жизни, начинал писать саму жизнь, а это, поверьте, куда увлекательней.

Друзья сидели на кухне до ночи, а в комнате покинутой впустую работал телик, и эфир наполнялся рекламой пива, в которой, по новому закону, нельзя показывать людей. И как теперь креативщики да рекламщики только не изгалялись! И этот ночной мир — какой многообразный и странный без людей («Мама и нейтронная бомба»), этот странный, странный мир…

X

— Штирлиц идет по коридору.

— По какому коридору?

— По нашему коридору.

— А куда он идет?

Штирлиц идет по коридору… На входе в вестибюль горели красными глазами турникеты, и несколько молодчиков в черной форме — с убойной, опять же, серьезностью — смотрели каждому в пропуск, каждому кивали: проходи. И логики в таком служебном рвении было маловато, ибо сколько здесь сидело фирм, столько образцов бумажек, корочек и карточек совали охране под нос. Поскольку начинался рабочий день, в дверях образовалась целая запруда, и слово очень удачное, мокрое: на улице валил сырой огромный снег. Те, кто посообразительней, додумались до зонтов и теперь их с брызгами схлопывали; дамы огорчались за безнадежно испорченный макияж, и все роились и гудели недовольством в тесном водяном пространстве. А синее здание оплывало вселенской метелью по стеклам.

— «АРТавиа», — отчеканил Паша, как можно безразличнее выставив карточку: охранник кивнул. Путь открыт.

Смешно, конечно, думать, что ему что-то грозит, и уместны ли тут были воспоминания о многочисленных — многозначительных — проходках черного кожаного Штирлица по бесконечным бутафорским коридорам. (Павел шагнул в лифт, его стиснули мокрые плащи, и улов офисного планктона пошел вверх, выхлестывая воду из сетей.) Но приятно было ощутить хоть легкий укол опасности — от миссии разведчика, лазутчика, как угодно. В кармане Паши подрагивает секретная флешка, и никто не должен знать…

Неясные брожения умов в квартире Данилы, на предмет «как нам бороться с этой сектой» (иначе авиакомпанию никто уже и не называл), не привели поначалу ни к чему внятному. «Совет в Филях» затягивался. С удачными идеями, что именно предпринять, было туговато, и Игорь — на правах (гордо) сотрудника областной газеты — объяснял на пальцах, что привлекать прессу — не вариант. Дело даже не в числе высокопоставленных друзей (или клиентов) «АРТавиа» в городе, не в том, что «все схвачено». А просто местная пресса не может вообще ничего. И ей самой тепло и сыро не реагировать ни на что, кроме официальных бумажек (в том числе судебных), бесконечно подстраховываясь: «бизнесмен Р», «фирма N»… И не нужна уже ни цензура, ни звонки мелких чиновников: все и само прекрасно устроилось.

— Мы сидим в редакции, разводим руками и всем говорим: мы ничего сделать не можем, вы же понимаете, выпейте чаю, — в красках расписал Игорь, растопырив пальцы. — Вот и вам, то есть нам, я говорю: тут мы ничего сделать не сможем. Тьфу. Живем, как…

Но помогла все же пресса, хотя — другая и по-другому. Помог случай.

В «Таймс» вышла статья. Точнее, так. На популярном ресурсе Inosmi, болезненно в те месяцы любимом, появилась статья Дэвида Робертсона из лондонской «Таймс» в переводе Евгения Еремина. На работе Максим, едва встретив этот перевод в интернетовских дебрях, громко возликовал. Нет, не зря он собирал так старательно статейки в красной папке! Папка часто возилась в ДК «Авангард» или в другие залы с собраниями «друзей компании». Статьи часто множились и раздавались, с темными ксероксными полосами, тянувшимися по тексту. Статьи часто помогали. В «АРТавиа» любили впечатлительных.

Но эта английская статья была просто жемчужиной для коллекции. Приведем целиком.

Самолеты марки «Ту», летающие над территорией России и Китая, внушают ужас еще до взлета. Есть нечто приводящее в замешательство в том, как бортпроводники демонстрируют правила безопасности, предписывающие пассажирам в случае чрезвычайной ситуации пользоваться аварийными канатами.

Бортмеханики орудуют гаечными ключами вдоль проходов, а в ходе предполетной подготовки мощными ударами забивают панельную обивку на место.

Когда самолет взлетает в воздух, они исчезают в туалетах, часто вместе со степенными бортпроводницами, и на протяжении всего полета из-под туалетной двери выбивается сигаретный дым. Тем временем пассажиры начинают искать удобную позу, чтобы укрыться от потоков морозного воздуха, проникающего в щели плохо пригнанных аварийных люков.

Регулярно повторяющийся процесс доставки спиртных напитков в кабину пилотов всегда вызывает определенное опасение, но, по крайней мере, этим можно хоть как-то объяснить внезапные скачки скорости самолета. У «туполевых» нет системы круиз-контроля, и когда пилот решает «поддать газку», пассажиров силой перегрузки вдавливает в кресла.

Ну и, конечно же, еда на борту таких самолетов оказывает на пассажира такое же воздействие, как 12 часов жесткой болтанки в воздухе. Неудивительно, что Фидель Кастро в свое время шутил, что полет на самолете «Аэрофлота» представляет не меньшую опасность для его жизни, чем покушение ЦРУ.

Гнетущее состояние гражданских самолетов советской эпохи метко подмечено натовскими условными обозначениями. Ту-134, созданный на базе бомбардировщика и даже имеющий прозрачный обтекатель, в котором может разместиться стрелок, назвали «Жесткий», а Ту-154 дали название «Небрежный».

Оправдывая это название, экипаж Ту-154 на подлете к греческому аэропорту в 2000 году забыл выпустить шасси, и самолет, прежде чем пойти на второй круг, чиркнул брюхом по взлетно-посадочной полосе.

— Ну потрясающе же, верно? — усмехнулся Максим.

Он смотрел на Пашу с каким-то ожиданием, хотя — почему «каким-то»: он хотел, чтобы подчиненный веселился тоже. Все последние дни он старательно делал вид, что скандала не было. Паша не спешил присоединяться к этому маскараду. Он не смог бы хохотать сейчас над лондонцами, даже если б захотел.

— Про круиз-контроль — это, конечно, сильно, — продолжил Максим сам, не дождавшись реакции. — Какие нервные господа работают в «Таймс»!

Нервных господ (и дам, конечно же) хватало, впрочем, не только в лондонских широтах. Достаточно взять клиентскую базу «АРТавиа»: вон их сколько, и все с имейлами… Пусть потешат свои душеньки, печенки-животы, простаты: у кого что сжимается от страха. Пусть прочтут лишний раз, до какой ручки дошла авиация, — прочтут и возблагодарят Бога за то, что есть компания, с машинами которой — как известно — никогда и ничего не произойдет, потому что здесь особая карма, и далее по тексту.

— Элечка, разошли, пожалуйста, эту статью вложенным файлом по нашему списочку.

Паша хоть изобразил глухонемого, когда речь шла о статье, все же его очень заинтересовал один аспект. А именно: потрясающая, бетонная наглость начальства — переходящая уже в наивность. Ведь если забыть про «ливреи», как называют в авиации фирменную раскраску бортов, если вспомнить про эти скрипы и скрежеты, когда машину поводит всем телом, то статья-то — в аккурат про «АРТавиа»! Старые «тушки», перекупленные из Средней Азии, слетевшие с катушек похмельные экипажи с нищенскими зарплатами… Прямых совпадений не увидит слепой. Каковыми, впрочем, все эти местные толстосумы, с красивым словом «аэрофобия» в досье, и являются.