Зои Хеллер - Правдолюбцы
Несколько дней назад Джин вытащила Одри в Челси на собрание противников войны. Одри необходимо бывать на людях, сказала Джин, подзаряжаться энергией, иначе ее силы быстро иссякнут; перемена обстановки тоже не помешает. Доводы Джин звучали безупречно, но поход на собрание принес одни разочарования. Для участия в общественной жизни Одри была слишком погружена в свои собственные переживания, и тот факт, что жизнь в большом мире шла своим чередом, Одри смогла воспринять только как личное оскорбление. Собрание, созванное для уточнения стратегий на акциях, направленных против вторжения США в Ирак, свелось в основном к дискуссии о пропалестинском пункте — резонно ли включать этот пункт в официальную версию антивоенных требований. А закончилась сходка и вовсе бестолковой сварой по поводу актеров: стоит ли давать им слово на митингах? «На подобные мероприятия все хотят заполучить Сьюзан Сарандон, потому что она красивая, — сказал один из ораторов, — но насколько она в курсе дела, вот вопрос?» Половина публики одобрительно закивала. Другая половина зашикала. Сторонники Сарандон обвинили антисарандониста в сексизме. («А как насчет Тима Роббинса? — кричала разгневанная женщина. — Тиму Роббинсу вы дадите выступить, а его жене нет?») Антисарандонская фракция с возмущением отметала эти клеветнические заявления. («Тим Роббинс мне тоже не нравится», — твердил застрельщик беспорядков.) Одри слушала их перепалку со слезами ярости на глазах. Джоел лежит без сознания на больничной койке, а этих людей волнует лишь митинговая квалификация Сьюзан гребаной Сарандон!
После собрания, в баре, кое-кто подошел к ней справиться о здоровье Джоела. Одри нетерпеливо ждала, когда же и на ее трудности обратят внимание, но стоило этому случиться, как она поняла, что абсолютно не нуждается в участии окружающих. Некоторые доброжелатели подсказывали путь к выздоровлению, исходя из сногсшибательных историй о выходе из комы, услышанных по радио, и сетевых апокрифов о чудодейственных барокамерах. Другие рассказывали, не без легкого самолюбования, как потрясены они были известием о несчастье с Джоелом и сколь саднящие мысли о их собственной смертности оно породило. Третьи, пробормотав соболезнования, не знали, что еще сказать, и просто смотрели на Одри, дожидаясь, пока она их вызволит из неловкой ситуации. Одри постаралась на славу, демонстрируя лихую несокрушимость. Но, очевидно, переборщила с лихостью. Кое-кто был явно шокирован тем, что можно было принять за неподобающую беззаботность, остальные сочли, что дела у Джоела вовсе не так уж плохи. Некий приятель закончил беседу с Одри, попросив передать Джоелу привет. Привет. Словно Джоел валяется дома с приступом подагры!
Одри все еще перебирала свалку на кухонном столе. Под ворохом невскрытой, заляпанной кофе почты она наткнулась на книгу Ноама Хомски «9/11». Опустившись на табурет, она горестно уставилась на обложку. Дня за два до инсульта, свалившего Джоела, она отказалась заниматься с ним любовью, потому что ей хотелось прочесть эту книгу. (Ее муж, будучи шапочно знаком с Хомски, шутливо пригрозил предъявить тому письменные претензии: мол, авторская критика американского империализма дурно сказывается на сексуальной жизни Джоела.) И что же, книга осталась непрочитанной. Больше трех страниц Одри не осилила. Не ужасно ли, упустить, быть может, последний шанс заняться любовью с Джоелом — ради Хомски! Она тряхнула головой. Раскаяние такого сорта — глупость, пустые сантименты. В великой исландской саге о супружеской жизни мелкие размолвки опускаются до — самое большее — примечаний к тексту. Брак — как хорошее здоровье: иногда ему легкомысленно вредят и всегда принимают как должное, иначе какой в нем толк.
Сильвия спускалась по лестнице, дом дрожал от ее тяжелой поступи.
— Миссис Одри, — позвала она, и Одри вышла в прихожую. — Я нашла их в раковине в ванной, — звякнула ключами домработница. — Они вам нужны?
— Ты опоздала. — Этими словами Роза встретила свою мать, впуская ее в квартиру Ханны.
Одри тщательно вытерла ноги о коврик под дверью.
— И тебе доброго дня, милая.
— Я не смогу поехать с вами в больницу. — Заперев дверь, Роза последовала за матерью. — Просто не успею. В три я должна быть в другом месте.
— Что ты городишь, — светским тоном ответила Одри. — Ты ведь знаешь, в одиночку я с Наной не управлюсь.
В гостиной Ханны пахло, как в кладовке старьевщика, — в стариковских жилищах редко витают иные запахи. Ханна спала на откидном автоматическом кресле с ножницами и лупой на коленях, с помощью этих инструментов она вырезала из «Нью-Йорк таймс» понравившиеся ей заметки.
— Но я не могу отменить встречу, — сказала Роза.
Одри выключила радио, застрявшее между двумя станциями, — в скрежете и реве угадывалась то симфония Бартока, то «Кисс FM».
— Можешь. Позвони и предупреди, что опоздаешь.
На каминной полке полукругом стояли семейные фотографии в рамках: Ханна в возрасте трех лет, снятая в 1912 году в бруклинском фотоателье сразу после прибытия семьи из Одессы в Америку; отец Джоела, Ирвинг, дебютирующий с речью на съезде Объединенной лиги профсоюзов в 1924 году; брат Ханы, Лу, в форме батальона им. Авраама Линкольна на трапе корабля перед отплытием в Испанию в 1933-м; семилетний Джоел марширует вместе с родителями на первомайской демонстрации в 1937-м. Одри равнодушно отвернулась. Она никогда не любила старых фотографий — мертвая родня укоризненно взирает из прошлого под монотонные банальности о тщете человеческих желаний. С тем же успехом можно украсить дом черепами.
— А куда ты собралась? — спросила она Розу.
— В Монси на выходные.
— Манси? Что, прямо в Айдахо?
— Нет, Монси, городок под Нью-Йорком.
Одри глянула на синюю юбку Розы, прикрывавшую икры, на черную блузку с высоким воротом и прищурилась:
— Еврейские дела?
— Именно. Я еду на шабатон.
— А это что за хрень? Только не говори мне про сальные патлы.
— Это расширенный шабат с лекциями и прочим. — Роза помолчала. — Я буду жить в доме раввина.
— И как тебе не надоест…
— Давай не будем спорить, мама.
Проснулась Ханна и возмущенно огляделась:
— Где Магда?
— Наверное, выскочила на минутку. — Угрюмая полька Магда пять дней в неделю убирала и готовила для Ханны. Подходя к дому, Одри видела, как та курила на улице. Одри присела перед креслом свекрови: — Как ты себя чувствуешь, Нана?
— Прекрасно, — коротко ответила свекровь, перебирая желтые пластмассовые пузырьки на тумбочке. В маслянистом свете настольной лампы Одри различала каждую морщину на ее лице, изогнутую или прямую, как насечка. Все равно что смотреть на океан из самолета.
— Ты что-то потеряла?
— Куда-то запропастился… а-а, вот он. — Ханна взяла пульт управления креслом и принялась давить на кнопки. Раздался громкий механический звук, предвещавший перемены; кресло, однако, не шелохнулось.
— Тебе помочь?
— Нет, — ворчливо ответила Хана, — ты ничего в этом не понимаешь.
Непомерно дорогое и сложно устроенное откидное кресло было подарком Джоела на девяностый день рождения матери. Три различных вида массажа, спинка откидывается под пятью разными углами, — но ни одним из этих благ Ханна не умела воспользоваться. В кресле она только спала, а по квартире ковыляла на старорежимных костылях, упорно отказываясь от помощи.
— Ну пожалуйста, — не отступала Одри, — дай взглянуть.
— Не дам!
Свекровь ревниво прижала пульт к груди. Кресло вдруг резко дернулось и откинулось назад, ножницы с лупой полетели на пол. Но когда Одри изготовилась вырвать пульт из цепких пальцев Ханны, кресло, загудев, рвануло вперед, возвращая старуху в вертикальное положение.
— Получилось! — воскликнула Одри. — Молодец, Нана!
Свекровь сидела, выпрямившись и надменно прикрыв веки, словно жена египетского фараона.
— Нечего меня нахваливать, дорогуша. Я еще не выжила из ума. — Она обернулась к внучке: — Роза, о чем мы только что говорили?
— О том, что написали в «Таймс».
— Ну да. — На полу, у кресла Ханны, лежала кипа газет.
— И что же там написано? — полюбопытствовала Одри.
— Они взяли интервью у главы профсоюза Карлы, — ответила ее свекровь.
— А, понятно, — пренебрежительно сказала Одри. Утром она собиралась прочесть интервью, но ее сморил сон. — Меня это совершенно не колышет. Не желаю знать, как эти иуды оправдываются.
— Нет, нет, — заволновалась Ханна, — ты винишь не тех людей. Если бы демократы за последние двадцать лет хоть как-нибудь поддержали рабочее движение, профсоюзу не пришлось бы соглашаться на такую сделку.
— Но разве профсоюзы не должны отстаивать интересы всего рабочего класса? — возразила Одри.
