Виктор Корнев - Четыре реки жизни
Но в школе я никогда не был отличником. Не любил английский язык. Будучи прагматиком с раннего детства, категорически отказывался коверкать язык и учиться произношению. Хотя щеголял детским эсперанто, когда последний слог в словах менялся с первым. Взрослые нашей тарабанщины не понимали, а мы могли, не таясь, договариваться о своих проделках.
А проделки были не всегда безобидны. Поздним вечером на нитке привязывали камешек, кнопили его к оконной раме и спрятавшись за далеким забором подергивали нитку. Раздавался громкий стук в окно. Подойдет хозяйка к окну, высунется – никого нет. А мы опять, стук, стук! Один раз мужик, рассверепев до белого каления, выскочил в окно в одних кальсонах и гнался за нами перелезая через заборы и матерясь до хрипоты несколько минут. Да где уж там нас догнать, шустряков. Все дырки в заборах узки, только нас и пропускали, а пока этот громоздкий увалень перелезал через забор, мы в темноте растворились, как птицы. Был шум и нет ничего. Так мужик и не понял, кто же мешал ему спать. Поэтому на следующее утро орал на всех, кто был малого роста. Мы же делали вид глупых детей, не понимающих о чем разговор.
В школе тогда дисциплина была строгая и нас, с 17-го поселка, городские недолюбливали, но побаивались. Ребята мы были крепкими, сплоченными и постоять за себя могли. Однако вольностей себе тоже не позволяли, в школе не курили, отягивались на уроках физкультуры, на стадионе и спортивных секциях. Секции вели десятикласники, шкод и курильщиков выгоняли только так.
Дорога из барака в школу занимала около часа. Помню, шагаешь осенью в резиновых сапогах, справа высоченный забор, слева болото, а между ними разбитая скользкая дорожка в метр шириной. Сколько раз мы на ней падали и приходили в школу грязные и мокрые. По весне мы на этом болоте плавали на плотах и даже когда-то ловили рыбу. Трудный участок вдоль забора шел метров пятьсот, а дальше шла колючая изгородь собачника. Там злые, натасканные на заключенных, метрового роста овчарки, встречали и провожали нас истошным лаем. С тех пор не люблю овчарок и их человеконенавистных хозяев. Их философия, сродни гитлеровской, у нас голубая кровь, а вы плебеи на нашей территории. Но видно вторая мировая война не всех научила уважать других людей, придурков и блатарей до сих пор предостаточно. За собачником шел громадный пустырь, глубокая паводковая канава, шоссейка и начинались двухэтажки нашего города и асфальт. Здесь мы обычно в чистых лужах мыли обувь, счищали грязь со штанов и шли дальше. Пройдя два квартала мы по широкой лестнице с большими шарами по бокам, заходили в нашу, тогда еще новую, громадную, по тем временам, двухэтажную школу. Была и более хорошая окружная дорога, но она шла вокруг забора, что окружал гарнизон и была еще длиннее. После 54 года гарнизон расформировали, казармы заселили гражданскими и мы уже в четвертый класс стали ходить напрямую через гарнизон, ужас грязи и собак для нас закончился.
В классе из ребят поселка я был один, поэтому особо не выступал, хорошо учился и занимался в спортивных секциях в школе и в Доме пионеров. Особенно зауважали в пятом классе, когда припечатал шестикласника носом к перилам лестницы - кровища хлестала, как у резаной курицы. Здоровый парень оказался рохлей и спасибо завучу, что встала на мою защиту и не вызывала родителей в школу.
Где-то в шестом классе, толи сам, толи кто-то купил мне две замечательные книги, которые, как ни что другое повлияли на мое образование и во многом предопределили мою судьбу. Первая книга называлась "Солнце и его семья" Зигеля, вторая "Машина - двигатель". Прочитав первую, я по иному стал смотреть на небо. Увлекся астрономией, смастерил из очков и увеличительного стекла, самодельный телескоп. Эта книга подвигла меня прочитать все книги из школьной библиотеки касающиеся астрономии. К концу седьмого класса я знал почти все крупные созвездия и главные звезды нашего, еще черного, степного южно-уральского неба.
Вторая книга притянула меня к технике, физике, к электрике. Прочитав множество популярной технической литературы из школьной библиотеки, уже в шестом классе я стал бредить ядерной физикой, управляемым термоядерным синтезом, а моим кумиром стал Игорь Васильевич Курчатов - руководитель всех атомных проектов в СССР в пятидесятых годах. Детское любопытство подогрела поездка к родственникам в Дубну, где разворачивались грандиозные работы по ускорителю и создавался ОИЯИ.
Однако сложные материальные условия, когда четверо детей и мама, стали жить на одну отцовскую пенсию, плюс его небольшие подработки, перечеркнули и отдалили все мои амбициозные планы. Поэтому, как только постарше меня сосед поступил в Индустриальный техникум, на следующий год, после окончания седьмого класса и я оказался в техникуме. Там же за учебу платили стипендию, целых четырнадцать рублей в месяц!
Без особой подготовки, хорошо сдав вступительные экзамены, пришел в конце августа в техникум, а меня в списках нет. Я к руководству, а они: « Почему не отдал экзаменационный лист после последнего экзамена». А я на радостях, хорошо сдав последний экзамен, засунул этот листок в карман и умчался. Считал, что экзаменационной комиссии достаточно своих экзаменационных ведомостей. С горем пополам зачислили, шустрого законника-парнишу в вольные слушатели, без стипендии и с испытательным сроком.
Вот тут я и показал и упорство, и сметку, и настойчивость, все те лучшие качества, что так присущи большинству людей рыболовного племени. За весь первый семестр я не пропустил и даже не опоздал ни на одну лекцию, а первую сессию сдал на одни пятерки, став лучшим в группе. Даже за экзамен по башкирскому языку, преподаватель поставил пятерку, чтобы не портить мою зачетку.
После такого старта терять лицо не хотелось, тем более что втянулся в достаточно интенсивный и интересный способ обучения, не то что школьные занятия. Здесь все было как у взрослых: лекции, зачеты, курсовые. Поэтому, начиная со второго семестра и до выпуска, я получал только повышенные стипендии, на радость родителей.
Учеба в техникуме, значительно отличалась от школьной. Ежедневно четыре пары занятий, жесткая дисциплина, отношение, как к взрослым, быстро сделали из нас серьезных ответственных мужчин. А это делание началось с двухмесячных сельхозработ в совхозе, с 1-го сентября. Там я, четырнадцатилетний подросток, на себе испытал тяжелый крестьянский труд и до конца жизни проникся к нему уважением, по большому счету считая его главным на Земле. Пришлось научиться запрягать лошадей в телегу, быть прицепщиком и штурвальным на комбайне, поработать на пахоте и на севе озимых и даже сушить зерно и семечки подсолнечника в зерносушилке. А сколько мы там поели целебного башкирского меда, вкусного мясного супа на полевых станах. Даже хлеб, большие ноздреватые буханки, сьедались за обед, по одной на двоих. Такого вкусного хлеба, такой вкусной здоровой пищи, я за свою долгую жизнь больше не могу припомнить. Много раз приходилось ездить на сельхозработы и в последующие годы, таковы были традиции былого социализма, но такой богатой кормежки, как в тот, нищий 58 год, я больше не встречал.
Повезло нам и на преподавателей. С какой любовью талантом они относились к своему нелегкому труду, передавая нам, несмышленышам, свои знания и опыт. Прошло почти полвека, а вижу, как живого Ибрагима Бахтигореича Яушева.
Только он умел, сухую и строгую высшую математику, разбавить веселыми назидательными прибаутками, типа – «Делись только со своей шапкой, а то я поделился с другими и оказался в доме, где десять труб, одно окно». Человек трудной судьбы, фронтовик, без правой руки и с покалеченной левой, прошедший сталинские лагеря, оспу и не утративший оптимизм и живость ума, вызывал у нас неподдельное уважение.
Удивительным и талантливым человеком, артистом в своей профессии был Валентин Григорьевич Сербуленко, бессменный куратор нашего курса на протяжении всех лет учебы. Своими манерами, хорошо поставленным голосом, он бы мог соперничать с великим Ираклием Андрониковым - так подолгу мог держать внимание аудитории, а вел у нас техническое обслуживание автомобилей и другие специальные предметы. Для многих не очень-то увлекательные дисциплины. Многому в своей жизни пришлось поучиться, даже закончить физмат ВУЗа, различные курсы повышения квалификации, но второго Сербуленко я так и не встретил. Все проигрывали ему и по методике, и по артистичности, по умению держать контакт со слушателями.
Там же в техникуме прорезалась и любовь к литературе, благодаря нашей всеобщей любимице - преподавателю русского языка и литературы Ястребовой Э.Г. Такие сочинения научился писать, что даже зачитывали вслух. А с преподавателем физики, миловидной женщиной, лет тридцати пяти, мы были вообще друзьями. Я был ее правой рукой, когда надо было продемонстрировать опыты или отвечать по сложной теме. Учебник физики для техникумов под редакцией Жданова был для меня родным пособием.
