Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2007)
— Трудники? — Она удивлялась, что я не знаю таких простых вещей. — А они живут при монастырях, но не монахи. Их кормят, а денег за свои труды они не получают, работают Господеви. Есть у нас один такой знакомый — седьмой год при монастыре, а не постригается. И чего, скажем мы ему, не пострижешься?.. Географ. К нему и другие географы, друзья его, приезжают, и вместе они отправляются на регаты. А был бы он монах — какие регаты? Так и работает при трапезной, готовит — уж и не знаю, как братия смиряется, ест все это. Он же привык к быту походному, вот что наварит, то и едят…
Проверила почту — записка от Алексея. “Константину лучше — скоро могут выписать. Видимо, не так уж серьезны травмы”. Отстучала почти бездумно: “слава богу”, — спохватилась, что “бог” с маленькой буквы, только когда нажала “отправить”. Легонькое, письмишко уже унеслось по невидимым сетям, клавиша “отменить” запоздала…
Григорий грызет печенье. Слишком твердое. Надежда говорит:
— Знаете жену отца Сергия?..
— Это которая? Которая в шляпке?
— Ну, приехала женщина в шляпке. И что теперь?
— Как — что? Запомнили. Отличаем.
Младшие наезжали в гости. В основном с ревизией и поборами, аки татаро-монголы. Я опять узнавала в Анькином поведении невинно-хитрые стратегии птицы, вьющей гнездо.
— А можно, мы плед возьмем? А то у нас холодно! Мы вернем... Потом... А что бы еще у вас взять?..
Евгений искал работу. В конторе Джея Дугласа Эдвардса молодой преуспевающий менеджер отчего-то вышел на улицу не через дверь, а через окно двадцать пятого этажа.
Женя обходил офис за офисом и контору за конторой. В одной ему сказали:
— Ваш отец занимает такое положение... А вы служили в армии. У вас что, плохие отношения с отцом?
Евгений не сразу понял подоплеки вопроса — следовало читать: почему ваш отец вас не отмазал.
Он вспыхнул и сказал:
— Отношения с отцом замечательные. Он офицер. И я не мог не служить.
Девчонка в отделе кадров глянула с уважением и интересом и предложила заполнить анкету.
Прилежно Евгений внес, что знал о себе, насчет пункта “положительные качества” — коммуникабельность, креативность, врисовал все те загадочные слова, смысла которых никто не знает, но по которым принято о стольком всяком догадываться. И крепко задумался над вторым разделом — “отрицательные качества”.
— Я уже в первую графу все вписал, — пояснял он потом.
Подумав, вывел: “лень”. И добавил, в скобках: “в разумных пределах”.
Кадровичка прикусила губу.
— И ты рассчитываешь, что тебя примут на работу? — спросила я.
— Понимаете, я решил быть честным.
— Он решил быть честным! — всплеснула руками Анька.
В конце любого материала на сайте — вечное “качество/выбор темы”. “Поставить оценку”. По обеим шкалам на страницах житий святых, как правило, стоит “пять”.
— Имей в виду, — предупреждает Алексей, хмурясь, — на первой странице сайта должно быть не больше двух Питиримов одновременно…
Мы иногда ведем богословские беседы: Алексей говорит, а я слушаю.
— Господь же взирает на нас из абсолютной полноты, но, чтобы получить доступ к его полноте, не поможет ни одна дисконтная карта. Блаженство — не то, что изображают на рекламных плакатах... И пока Господь не подаст незаслуженную милость Своим великодушным соизволением, даже и благой помысл не может коснуться души человека. Ведь Ему ведомо, когда волос упадет с головы каждого из нас, — не только ведомо, но и во власти: ничто самомалейшее не делается без Его произволения, промышления и попущения…
— Угу-угу, — бубню я, заваривая чай.
— Мы все в Его власти, но мы же и свободны, независимы от Него. Мы сами должны двинуться Ему навстречу, но не можем двинуться без Его на то тайного повеления. Святые пустынножители, искушаемые бесами, боря их, благодарили Господа за то именно, что Он не послал им соблазна, которого они не могли бы одолеть…
“Мы выехали по приказу на проверку населенного пункта, из которого вышибли бандформирования. Такие места — все равно что расставленные капканы, потому что в них может еще таиться немало не очень приятных сюрпризов. Женщина: грязные ноги, но серьги с алмазиками. „Ой, все так плохо, вы загнали нас сюда”. Спрашиваешь: „А где ваш муж?” Она первый раз приседает. „Откуда вы?” — „Урус-Мартан”. — „Так муж, наверное, у такого-то”, — называешь фамилию боевика, кто бесчинствует в том районе. И она тотчас теряет интерес к разговору. Большая часть людей, которых мы кормим в лагерях беженцев, — из числа семей боевиков.
Мы проверяли дом за домом. Нищета кругом, грязь, разруха. Да что говорить, можно представить себе, как все тут выглядит. И везде встречали нас недоверчивые взгляды. В состав колонны, дорогу которой мы должны были обеспечить, входил „Урал” и БМП с первой роты. Добрались до автосервиса „КамАЗ” в самой деревне. Старлей предупредил, чтобы мы никуда не удалялись и по первой команде запрыгнули на БМП. Он указал место нашего пребывания — возле деревянного прилавка.
Мы подошли к нему, но сесть там было негде. Отошли метров на пять, расположились на плите. Положили миноискатели, расстелили бушлаты, начали какую-то беседу. Вскоре подвалил механ с пакетом, в котором лежали „балабасы”, продукты. Достал упаковку зефиров, разных на цвет и на вкус, и баклажку лимонада. У Семена заболел зуб, и он обошелся всего одной зефириной. К нам подсел еще один солдат и старлей из перекрытия. Пока мы сидели и болтали о разных материях, в стороне нам улыбались трое мальчуганов лет десяти. Старший, на вид тринадцатилетний подросток, что-то шептал на ухо младшему и слегка подталкивал к нам. Они улыбались и не шли. Наконец один, самый улыбчивый, подошел и попросил угостить. Получив три зефирины, он быстро удалился, те двое, которые стояли в стороне, живо накинулись на малого, и тот поделился добычей.
Со стороны школы подходили еще чеченские ребята. Все они жались несколько поодаль, но хотели подойти и что-то спросить. Не смели… Трое уже стояли в пяти метрах, и старший в чем-то убеждал школьника, я не мог понять, о чем они спорят, потому что говорили на своем языке, часто, словно сыпали в таз орехи. Старший, видимо, отчаялся убедить паренька, он шагнул в мою сторону и произнес по-русски: „Дай деньги”. В общем-то я ждал этого, но сделал вид, что не расслышал, нахмурился и сказал: „Что? Повтори еще раз!” Но он внутренне почувствовал мое недовольство и не стал повторять.
В тот раз денег у меня не было ни копейки, нам не выплачивают денежного довольствия, да в некоторой степени это и ни к чему. Нас одевают, кормят, правда, хороших мыльных принадлежностей не хватает, бритв, например. Но самые ловкие могут достать что угодно.
Было видно, что хитрить со взрослыми ему приходилось нередко. Я окликнул его и попросил учебник. Он не подходил, но второй убеждал его подойти. Я объяснил, что мне хотелось всего лишь посмотреть его учебник. Наконец кто-то дал мне книгу. Я вслух прочитал несколько предложений, которые показались наиболее легкими — там были слова, о значении которых можно было догадаться. Они стали хохотать вокруг меня и просить, чтобы я еще почитал. Они подходили и подходили, и у кого-то в руках появилась книга „Родная речь” на русском языке. И я, стараясь загладить свою неудачу, стал выразительно читать русскую сказку. Они притихли, но не расходились, а когда я закончил, попросили еще почитать из чеченского. Мне уже были знакомы все их хитрости. Они загалдели разом, как стая воронят, и подняли ужасный шум — на нас оборачивались не только солдаты, но и прохожие гражданские лица. Я жестами объяснял, что пора заканчивать этот базар, и уже и не знал, как их утихомирить, но кто-то из старших сказал что-то тихо, и они разбрелись.
Я спустился к БМП, все смотрели на дорогу, откуда должна была появиться группа ИРД. Поступила команда, и все забрались на бронетехнику. Как только последняя машина ИРД отъехала от нашего местоположения, мы тронулись за ними”.
Листочки были перепутаны, я не могла выстроить последовательности событий. Почерк, очень аккуратный в начале, становился все более небрежным, так как записывать, вероятно, приходилось на ходу, все большее число пометок и помарок испещряло строчки. Семен, вдруг озарило, у которого болел зуб… Вероятно, тот самый, которому перебило хребет, он и выбросился из окна?..
Хорошо, что с автором записок все в порядке. Странички писем, уже начавшие желтеть, размечены датами за 2002 год — значит, было давно… Время прошло все-таки. Бумаги у меня перед глазами — значит, выжил. Слава Богу, никаких страхов, читать — все равно что отправляться в бой заговоренному от пуль. Он жив, с ним ничего там не случилось.
