Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины

– Оно уже было разожжено.

– Ты опять права.

– До этого я не была права. Как же могу я быть права опять?

Я оглядываюсь в смущении. Двое мужчин позади все еще беседуют.

– Потому что ты всегда права, – говорю я своей матери.

– Но не в данном конкретном случае в этом разговоре.

– Опять права.

– На этот раз это уместно, поскольку я была права прежде, – соглашается она.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что никогда раньше не знала мужчин по-настоящему?

– О'кей, ты хочешь вернуться к этой теме. Сделать нечто вроде предупреждения вежливее, чем просто грубо вернуться назад.

– Мне жаль.

– Мне безразлично, если это так. В данный момент нелогично говорить подобную вещь. Я просто учу тебя тому, что ты должен уже знать.

– Тебе бы не хотелось вернуться к нашему разговору?

– Это и есть то самое предупреждение, о котором я говорила, но ты делаешь это так неуклюже! Лучше сказать: «Как мы говорили…» Или, что еще лучше: «Я не хотел вас прерывать, но наш разговор был так приятен, что мне бы хотелось продолжить его с того места, где мы остановились, если вы не возражаете».

Я снова оглядываюсь. Мужчины все еще беседуют.

– Как мы говорили, – начинаю я, – что ты имела в виду, когда сказала, что никогда раньше по-настоящему не знала мужчин?

– Ты выбрал менее хороший способ. Не может быть. Ты просто хотел меня огорчить. Я же сказала, что второй способ лучше первого, а ты применил первый.

– Прости, но второй способ слишком трудно запомнить. Он длинный.

– Я поражаюсь отсутствию у тебя стыда, когда ты признаешь слабость своего ума. Когда человек не стыдится слабости своего ума, это еще хуже, чем сама слабость ума.

– Я не хотел тебя прерывать, но наш разговор был так приятен, что мне бы хотелось продолжить его с того места, где мы остановились, если ты не возражаешь.

– Теперь ты используешь второй вариант, и это означает, что ты солгал, сказав, что он слишком длинный, чтобы его запомнить. Что еще грубее и несноснее, чем иметь слабый ум и отсутствие стыда, дабы скрыть это, – это намеренно обнаружить тот факт, что солгал в разговоре прежде.

Мы уже так погрязли в разговоре, что я могу с таким же успехом продолжать, даже если нас слушают.

– Да, – говорю я. – Что ты имела в виду, когда сказала, что никогда раньше по-настоящему не знала мужчин?

– Я имела в виду, что недавно раскрыла их по-новому.

– О, в самом деле?

– Каким способом, – говорит моя мать.

– Что?

– Каким способом, – повторяет она.

– Что ты хочешь сказать?

– Каким способом.

– Каким способом?

– Через книги, – отвечает она.

– Через книги. – Я вынимаю из кармана «клинекс» и вытираю пот со лба.

– Нет необходимости повторять мои слова. Ты можешь сказать что-нибудь более оригинальное.

– Какие аспекты мужчин ты недавно раскрыла через книги?

– Зачем же повторять «через книги»? Мы уже говорили это много раз.

– Какие аспекты мужчин?

– Определенный аспект. То, что они определенным образом думают о женщинах.

Я киваю, подбадривая ее.

– Мне нужен звук, – говорит она.

– Гм-м.

– Я имею в виду слова.

– Продолжай.

– Мужчины в тех книгах, которые я прочитала, говорят и думают примерно таким образом: «Эта хорошенькая маленькая блядь Синди». И автор говорит, имея в виду главный персонаж: «Умственные способности женщин никогда особенно его не интересовали». А вот еще: персонаж мужского пола думает: «Она кое-что знает. Все бляди кое-что знают».

– Я читал эту книгу! – восклицаю я. – Это «Кролик разбогател» Джона Апдайка, правильно? – Сейчас я не возражаю, если мужчины меня услышат. Несомненно, на них произведет впечатление, что я смог узнать роман по нескольким фразам. Я оглядываюсь, чтобы проверить, слушают ли они. Они не беседуют, но и не смотрят на нас. Они разглядывают прохожих.

– Значит, тебя это тоже шокировало, – говорит мать.

– Это не совсем то слово…

– Не отрицай мои чувства.

– Я и не отрицаю. Я выражаю свои.

– Итак, – продолжает она, – было неприятно узнать подобные вещи из этих книг. А единственный способ изменить мужчин – я говорю не о тебе, ты не мужчина – заключается в том, чтобы женщины точно так же рассуждали о мужчинах. И тогда мы посмотрим, как это понравится мужчинам.

Дети в очереди перед нами играют еще более шумно, чем прежде, а их мать кричит на них. Хорошо. Надеюсь, из-за их шума не было слышно того, что только что сказала моя мама.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что я не мужчина? – спрашиваю я тихо, приблизившись к ней.

– Не меняй тему.

Я хватаю ее за руку.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что я не мужчина? – Мой голос дрожит. Я знал, что она невысокого мнения обо мне, но это уже выходит за рамки.

– Почему это мужчины так расстраиваются, когда им говорят, что они не настоящие мужчины? – спрашивает она, вырывая руку.

– Это не имеет никакого отношения к полу, – говорю я. – Женщины тоже расстраиваются, когда им говорят, что они не женщины. Что ты имеешь в виду, говоря, что я не мужчина?

– Не принимай это так близко к сердцу. Я хотела сказать тебе комплимент. Я имела в виду, что ты личность. Прежде всего люди – индивидуумы. Затем у них есть возраст. Затем у них есть национальность. Затем они принадлежат к расе. Затем у них есть религия. Затем у них есть принадлежность к классу. Затем у них есть образование. И только затем они женщины или мужчины. Ты – личность. В тебе нет идиотизма, отличающего большинство мужчин. Или есть? Ты когда-нибудь допускаешь поступки или мысли, унижающие женщин?

– Я так не думаю.

– Знаю, что не допускаешь. Одно это качество компенсирует все твои недостатки, вместе взятые.

– Спасибо. – Это самое лучшее, что сказала мне мама за много лет.

Я оглядываюсь. К моему великому смущению, двое мужчин молча уставились на меня. Я слабо улыбаюсь, стараясь казаться непринужденным, и отворачиваюсь.

Диснейленд. Повсюду яркие краски. Кругом царит веселье. Люди очень толстые, телеса обнажены и выставлены на всеобщее обозрение, губы жирные от хот-догов, шорты обтягивают объемистые зады, а некоторые толстые члены семейства перемещаются в креслах на колесиках, которые можно взять напрокат.

Сара объявляет, что у нее новая жизненная философия. Она объясняет, как ученый, свою теорию: «Решение проблем заключается в самих словах. Например, если оказалось, что вы банкрот, решение заключается в том, чтобы ограбить банк и уйти под землю, как крот. Понятно?»

– Какой у тебя рост? – спрашивает моя мать у Сары.

– Пять футов семь с четвертью дюйма.

Уверен, что она говорит правду: у меня рост пять футов десять дюймов, а она примерно на три дюйма ниже.

– Ты очень высокая для девочки с таким низким числом, – замечает моя мама.

– Каким числом? – переспрашивает Сара.

– Твой возраст. Одиннадцать – это низкое число, не так ли?

– Нет. Я бы сказала, что это юный возраст.

– Нет. Это низкое число. Так объективнее. То, что ты прожила всего несколько лет, не означает, что ты юная. Особенно в твоем случае, – подчеркивает она, многозначительно окидывая взглядом фигуру Сары. – Это значит лишь, что твое число низкое.

Сара кивает, словно она принимает, понимает, и ей нравится эта мысль.

Мы отправляемся в павильоны с названиями «Горизонты», «Вселенная энергии» и «Мир движения», где аттракционы заключаются в небольших путешествиях на поезде с образовательной целью. Мы все сидим в поезде, с бесконечной скукой наблюдая за Аудио-аниматрониками (это куклы в натуральную величину, которые немного двигаются и произносят слова). Никто из нас не горит желанием здесь находиться – даже Сара. Я уверен, я ощущаю всем своим существом, что она настаивает на этих поездках ради того, чтобы подобраться ко мне поближе и очаровывать меня всеми вообразимыми способами. Моя мать участвует в этих путешествиях, поскольку не упускает ни одной возможности побыть вместе со мной. Я же отправляюсь в эти путешествия, так как мы трое – сэндвич, а я – болонская копченая колбаса.

Некоторые очереди длинные, приходится стоять по полчаса и более. Мать жалуется, и я предлагаю ей погулять вместе с Сарой, пока я стою в очереди. Сара отказывается, ей хочется ждать вместе со мной, но она уговаривает мою маму пройтись. Мать покидает нас (к полному моему изумлению, так как впервые за всю поездку в Диснейленд она упускает возможность побыть еще несколько минут в моем обществе). Сара в прекрасном настроении. Она мила со мной.

– Сколько ты весишь? – спрашивает моя мать у Сары.

– Примерно сто пятнадцать фунтов.

Сара изгибается томно, как кошка, откидываясь на спинку кресла в поезде. При каждом удобном случае она хватается за меня от страха. Она прижимается ко мне всем телом.

Моя мать говорит:

– Посмотрите-ка на этот хорошенький маленький хрен вон там. Славный и свежий. Прямо из духовки.