Алексей Федотов - Призрачная Америка

И под любопытными взглядами собравшихся в кабинет вошел человек в генеральской форме, неопределенного возраста и неопределенной национальности.

— Господин президент, уважаемый профессора, — начал он, — я не привык к длинным речам. Я в течение двадцати лет слушаю то, что говорит мне мистер Линс, и я ни разу не пожалел об этом. Мой народ любит меня. В моей стране нет жестокости и насилия, царит свобода и взаимное доверие. Я без страха хожу в любое место своей страны.

— А как же оппозиция, террористы?

— Их нет. Преступности тоже почти нет. Дело в том, что мы внедрили в свой повседневный быт несколько простых идей мистера Линса. Все люди у нас свободны, но некоторые из них бывают больны, и из‑за этого могут воспользоваться своей свободой во вред самим же себе. И мы гуманно предупреждаем это, помещая в специальные больницы. При этом они сами этого искренне хотят, но не всегда бывают осведомлены о своих желаниях, так что иной раз психоаналитику по году приходится биться с ними как рыба об лед, пока они, наконец, не поймут, чего хотят на самом деле. Преступность мы стараемся предупреждать тем, что преступникам арестовывают до того, как он совершил преступление. Мы противники смертной казни, но что делать: наша страна пока не готова ее полностью отменить. Поэтому за некоторые виды преступлений, в том числе мысленных, она применяется, в тех объемах, в которых это диктуется политической целесообразностью.

— Ну, разве это не утопия? – восторженно спросил президент университета. – Вы не рассказали еще про вживляемые под кожу микрочипы, по которым можно отслеживать преступников.

— Да, пока только преступников, но вскоре, мы надеемся, что эта недешевая вещь, благодаря поддержке некоторых благотворительных фондов, с которыми меня свел мистер Линс, будет доступна и для всех граждан страны.

— Это просто общество будущего! – захлопал в ладоши президент. – Разве господин генерал не достоин степени доктора политологии?

Все собравшиеся дружно закивали, краткими репликами выражая свое одобрение и согласие. Мистер Линс достал заранее подготовленный диплом и вручил его диктатору.

— Поверьте, ваше превосходительство, вы не просто видный практик, но и замечательный ученый, труды которого приближают будущее! – прочувствованно сказал он.

Доктор политологии

Через час мистер Линс остался в своем кабинете наедине с новым доктором политологии.

— Еще раз поздравляю, мой друг, — сказал он и жестом предложил присесть за стол, стоявший в углу кабинета, куда его расторопный секретарь принес бутылку коньяка и закуски.

— Зачем мне эта бумажка? – спросил залпом выпивший стакан коньяка генерал, небрежно махнув дипломом.

— О! Вы горячитесь! А зря – каждая бумажка имеет свою цену. Одно дело, когда вы творите дикости и беззакония, потому что вы дикарь, не имеющий ничего общего с цивилизацией, враг демократии. Тогда вся мощная машина демократического общества будет против вас. Но совсем другое дело, когда вы просвещенный политик, доктор права одного из престижнейших университетов мира, предпринимаете, может быть, не всегда и не вполне популярные меры, которые, к тому же, сопряжены с культурными особенностями региона и носят исторически локальный характер… Кто из либералов сможет выступать против вас, когда вы всю свою деятельность, неважно какую, облечете в формулировки их терминологии? Вы со мной согласны?

— Да, учитель.

— И правильно, — удовлетворенно кивнул мистер Линс. – Как можно больше пустословия, так чтобы тошно стало, чтобы люди уже перестали понимать, что за этим стоит, чтобы им стало уже все равно, что за этим стоит, чтобы они не только не понимали, где правда, а где ложь, а чтобы им стало все равно, что правда, а что ложь – это одно из важнейших условий политического успеха в современных условиях. Сейчас именно с такой политикой мы связываем свои надежды на успех в Советском Союзе. Сейчас там избран новый генеральный секретарь – Михаил Сергеевич Горбачев; мне кажется, что у него получится то, что не получилось у немцев и у нас.

— Вы думаете, что Советский Союз можно сделать таким же проектом, как моя страна? – изумился доктор политологии.

— Другим проектом, каждая страна пока это отдельный проект, иначе зачем нам только в рамках нашего университета несколько институтов, занимающихся политическими исследованиями? Мы сотни лет работаем, и вполне успешно над самыми разными проектами. Вы помните знаменитый тезис «Разделяй и властвуй»? Болтуны, осуждая его, связывают свои представления о проблеме с колониальной политикой Британской империи в Индии, с политикой Третьего рейха на оккупированных территориях. Но вам не приходило в голову, почему они не связывают его с теорией разделения властей?

— И почему?

— Потому, что эта теория сейчас признается своего рода догматом культурного общества, стоящего на демократических принципах. Якобы законодательная, исполнительная и судебная власть, не завися друг от друга, будут друг друга контролировать и пресекать злоупотребления. На самом же деле – это путь к коррупции, к договорам между собой представителей разных ветвей власти, ни один из которых не может чувствовать себя уверенно и спокойно. А благодаря этому – правим мы, те, кто не связан формальным исполнением властных функций, но направляет течение мировой истории по определенному сценарию, насколько, разумеется, это возможно.

— А вы не все можете? – пристально посмотрел на президента университета генерал, отпивший половину коньяка из второго стакана.

— Конечно, нет. Мы всего лишь люди. Даже сверхреальные сущности, которых вы видели во время посвящения и храмы для служения, которым вы поддерживаете в своей стране, ограничены…

— Но кем? – изумленно посмотрел на него собеседник.

— Знаете, я не люблю об этом говорить. У меня непростое прошлое, я был иезуитом. Хорошее знакомство с теологией католицизма; наверное, это стереотипы, сформировавшиеся в подсознании, хотя жизнь все больше их подтверждает…

— Вы говорите о Боге? – еще больше изумился генерал.

— Не будем об этом. Давайте я тоже выпью, — и старик залпом выпил стакан коньяка.

— Я человек прямой – так вы считаете, что мы проиграем? – грозно посмотрел на него генерал.

— Здесь на земле мы выиграем, — уверенно ответил мистер Линс уже прежним голосом, так что полностью успокоил собеседника, всерьез подумавшего, не пора ли устранять учителя, впавшего в мягкотелость и пустые раздумья.

— А то, что за гранью земной жизни меня не интересует, — беспечно ответил доктор политологии, который даже явления ему темных духов воспринимал как нечто само собой разумеющееся.

— Вам легче, — усмехнулся президент университета. – Давайте лучше я попрошу Хопкинса принести еще коньяка – мы же должны как следует отпраздновать ваш успех!

Творческий кризис

Майкл застал Арнольда в как никогда подавленном состоянии, в одиночестве опустошающим бутылку виски. Секретарь без приглашения взял второй стакан, наполовину наполнил его из механически протянутой ему Стерном бутылки. Залпом выпив, спросил:

— Ну, так и что у нас случилось?

— Мистер Линс сегодня, как безумный смеялся над моим новым романом.

— Смеялся? Но ведь они ему всегда нравились? В чем же дело?

— Ему и этот понравился. Но он увидел в нем нечто, что не видел в прошлых – то, над чем, по его словам, уже через несколько лет людей научат смеяться. Представляешь, он сказал, что пока эту книгу нужно отложить, а через пять лет из нее можно будет сляпать замечательный сценарий для комедии!

— А про что роман?

— Представляешь, две пары на машине едут по безлюдной местности Америки. В этой фактически пустыне их вдруг останавливает полицейский патруль, ведет к мировому судье, приговаривающему их к смертной казни за превышение скорости. Но приговор не сразу приводят в исполнение: они видят, что все население городка – это семья этого судьи, который и правда был когда‑то мировым судьей. Половина его родных — мутанты, появившиеся на свет такими от того, что город стоит на свалке радиоактивных отходов. Судья и сам урод: у него пристегнутый нос, искусственная нога. Обреченные на смерть несчастные обнаруживают в комнате, в которой их заперли документы больше чем сотни казненных по приговору этого судьи людей, который за свои несчастья мстит всему миру.

— И мистер Линс смеялся над этим?

— Представляешь: да! Он сказал, что я, сам того не ожидая, вернул из прошлого еще одну очень любопытную грань художественного воздействия на сознание. По его словам во многих империях периода упадка, так называемое избранное общество смеялось над чужими уродствами, над чужими страданиями. Из людей искусственно делали уродов, путем различных изуверских операций, причем, как правило, брали для них маленьких детей. А сейчас, как он говорит, все общество становится «избранным», это будет забавно широкой публике, как черни древнего Рима было смешно смотреть на бои гладиаторов или на то, как христиан на арене цирка разрывали хищные звери. Мистер Линс считает, что нужно сделать целый цикл таких комедий через какое‑то время, чтобы люди смеялись над чужой болью, видя вокруг сплошной «Диснейленд», а потом другие, также бездушно смеялись над их болью, чтобы исчезло сочувствие и сострадание…