Нил Гриффитс - Культя

А, пошло оно все нахер.

Но взаправду ли содержание если оно вообще есть так ничтожно а видимость которую мы все равно так жаждем ухватить — лишь убогий наряд и если да ето значит что

Нахер.

Не лезьте ко мне с вопросами. Я занят, отовариваюсь. Взять местную газету и вот она у мя в руке, но я ее не чувствую в руке, кожей не чувствую бумаги. Бывает со мной такое: периферийный некрит называется, ето когда у алкоголиков нервные окончания в руках и ногах отмирают, осязание теряется напрочь. Видали алкаша, у которого все пальцы в ожогах и волдырях? Ето он не заметил, как у него бычок догорел и сжег подушечки пальцев. Видали ногти, обкусанные до крови во время белой горячки? Видали видали видали

Газету — в корзинку, глянцевый журнал туда же. Не посмотрев, как называется, и плевать, главное, чтоб Дженнифер Лопес[25] была на обложке. Поет она херово, играет херово, но моб твою ять! Она в бикини. Жопа у нее просто класс.

Когда я последний раз?… Хрен знает как давно.

Опять наклоняюсь, беру. Корзинка тяжеловата. Девушка с короткой стрижкой, вроде я ее где-то видел, использует меня как ширму — сует за пазуху мороженую отбивную, так что я не двигаюсь, вот она сделала свое дело, ухмыляется и хлопает мя по спине, я улыбаюсь в ответ и трогаюсь с места, мимо прилавка с молочными продуктами, мимо стеллажа с уцененкой, в тот ряд, где выпивка, где гул стоит.

Шаг 6: И вот, мы были абсолютно готовы к тому, чтобы Бог отнял у нас все душевные изъяны. Да, мы были совершенно неспособны сделать это сами, потому что страшились даже тени ответственности, потому что мы были просто алкаши, просто пьяницы. И можно подумать, что Богу не все равно, можно подумать, Он пожалел, что создал нас такими изломанными, или что изломал нас именно так; можно подумать, у Него на этот раз с какой-то стати проснется жалость к нам, сочувствие, хотя до сих пор Он, глядя на нас своими пустыми желтыми глазами, и бровью не повел. Наша молитва: отыми от нас эти душевные изъяны. Выжги в нас те слабости, о которых мы знаем, и держи нас крепко, потому что они сильнее нас, они пожирают нас, слабых птенцов, так прикинемся, что в нас нечего жрать — сдери с нас кожу, отбери руки и ноги, строй нас на наших костях. Аминь.

В машине

Они проезжают деревню, кажется, пустую. Заколоченный магазин, окна забиты досками, паб закрыт, похоже — навсегда, серые каменные коттеджи — ни дымка из труб, заросшие сады, грязно-серые сетки за стеклами окон, как пленка на мертвых глазах. Из-за стены кладбища перехлестываются ползучие плети растений, словно за стеной лежит гигантский алкаш, рассыпав отросшие патлы по замшелым камням, что служат ему изголовьем. Словно сам великан Идрис[26], немытый, небритый, разлегся среди торчащих стоймя сланцевых плит с эпитафиями. Одна-одинешенька тощая кошка у ворот кладбища, маленький, облезлый серо-полосатый страж, единожды медленно моргает зелеными глазами, когда старая машина тащится мимо.

— Гля, Алли, ёптыть. Сорняков тут дофигища, а?

— Точно.

— Все вымерли. Какой-то призрачный город, бля.

— Деревня призраков.

— Угу.

Они проезжают мимо школы, на стене школьного двора кто-то что-то написал белыми печатными буквами, словно не просто хотел донести до людей свое послание, но еще заботился, чтобы оно аккуратно выглядело.

Даррен показывает пальцем.

— Чё это значит?

— А я почем знаю?

— Ну ты ж базаришь по-ихнему, по-кретински, нет?

— Я тока несколько слов знаю, и все. Не значит, что говорю. Просто выучил несколько слов у бабки.

— Все равно, ты знаешь больше моего.

— Ну да, но все равно я не понимаю, что это значит.

— Что «это»?

— Вон то. — Алистер дергает головой назад. — Там, на стене.

— Да я просто подумал, может, ты знаешь, вот и все.

— Сказал, не знаю.

— Ну лана, хорошо; не знаешь. Чё злишься-то?

— Не злюсь я. Просто устал чё-та. Задрало все.

— Верно. Надо было б коксу прихватить. Рискнуть, типа, авось с легавыми обошлось бы.

Они покидают деревню и въезжают в лес. Сосновый лес, значит — молодой, но все же достаточно высокий — тени гнездятся у корней и меж строевыми стволами. Достаточно старый, чтобы ветви переплелись, чтобы деревья столпились плотно, как друзья, как заговорщики. Встали стеной.

— Страшновато, а, Дар.

— Да мне в этих местах ваще страшновато, братан. Оттяпаем ему эту хрень и свалим нахер отсюдова.

Алистер смотрит, как длинные тени падают на капот. Тонкие, темные тени, будто жидкие.

Вдруг машину кидает поперек дороги. Одним внезапным мощным рывком.

— В БОГА ДУШУ МАТЬ! ДАРРЕН! ЁПТВАЮ!

Машина благополучно уворачивается от столкновения с оградой, двигатель визжит — это Даррен спокойно выправляет курс. Широко ухмыляется.

— Ты чё, ебанулся?

— Да не, просто хотел попробовать, че такое вести машину одной рукой. Передачи переключать и всяко разно.

— Самоубийство, ёпть, вот что это такое. Господи. Я чуть не обосрался, ей-бо. Господисусе.

— Как ты думаешь, тот однорукий козел, он машину водит? Я чё хочу сказать, если ты без руки, типа, может, бывает какая-то специальная машина для этого? Рулить-то просто, а вот передачи переключать затрахаешься. Даже если автомат, все равно.

— Может, какая специальная штука бывает. Ногой передачи переключать или чё.

— Ногой?!

— Ну да. Видал машины для инвалидов? Наверно, чего-нибудь да придумали. Может, тока с одной передачей.

— Тада будет жутко медленно.

— Ну, всяко быстрее, чем пешком ходить.

— Эт точно. Вонять будет, небось.

— Да уж не больше, чем от тя, дебил.

Даррен ухмыляется.

— Ну ладно, хватит скулить. Я тя чуточку развлек, скажешь, нет?

— Да я бы мог сам без руки остаться, бля!

— Да? Чё это?

— Если б мы разбились, типа. Представь себе, мы возвращаемся к Томми, и оба теперь тоже однорукие. Смеху было бы, а?

— Я — однорукий? Не смешно.

— Да не, я чё хотел…

— Если б тебе хотели отрезать, ну, если б кто-нить сказал, выбирай, мы те отрежем руку либо ногу, либо совсем замочим, ты бы чё выбрал?

— Руку, канеш.

— А чё так?

— Птушта одной рукой еще можно все делать. С одной ногой даже и не походишь толком, а с одной рукой, ну, можно делать все то же самое, тока неудобно будет. Левую лучше, типа. Не так страшно.

— Ну, мне главно, чтоб конец не отрезали, а так все равно. Слушай, а глаз? Если б тебе дали выбирать, сказали, руку, ногу или глаз?

Алистер закрывает один глаз.

— Ну, не так плохо. Ведь все равно все видишь, так? Но представь себе, каково, када у тя глаз отнимают, господи. Выкалывают, типа. А обезболивание будут делать?

— Кто?

— Ну эти. Которые будут мучить.

— А, ну да, как же. Они ж не захотят, чтоб те было больно, пока они будут выковыривать твой ебаный глаз, типа.

— Ну тада ладно. Пускай глаз.

Даррен секунду смотрит на Алистера как-то так, словно себе не верит, потом качает головой и отводит взгляд.

— А зажги-ка нам сигаретку, сделай милость.

Алистер прикуривает две сигареты, одну передает Даррену, тот затягивается изо всех сил и выпускает струю дыма прямо в спидометр.

— Слуш, я те про свою тетку рассказывал?

— Которую?

— Одноглазую. Мамкину сеструху.

— Не-а, вроде нет.

— Ну вот, она была малость не в себе. Я те грю: у ней шариков не хватало. Она такая отроду была, ну и поддавала сильно, тоже, знашь, мозгам не полезно. Квасила по-черному. В общем, када я еще малой был, она осталась без одной фары…

— Как?

— Чё?

— Как она осталась без глаза?

— Нинаю, не помню. Мож, болела, а мож, в аварию попала, или еще чё, я хочу сказать, не в драке, она драться не любила, тетка-то. Короче, ей выдали искусственный глаз, стеклянный такой, знаешь? Карий, птушта у ней были карие глаза, но ей всегда хотелось синий. Нравились синие глаза, типа. И вот, другая старуха, на той же улице жила, у ней тож был глаз стеклянный, но синий как раз, и вот моя тетка все время к ней таскалась, наверно, хотела поймать момент, када та старуха будет без глаза, чтоб его свистнуть. Бывало, утром зайдет, када старуха еще в койке, а глаз в стакане воды или в чем там.

— То зубы.

— Чё?

— Это вставные челюсти держат в стакане воды. А чё делают со стеклянными глазами, не знаю.

— Ну лана, короче, как-то моя тетушка умудрилась свистнуть этот синий глаз и стала его носить, вместо своего, но фишка была в том, что глаз той бабки ей был не по размеру, мал был. И вот прикинь, она с тобой говорит, и один глаз, карий, на тя смотрит, все путем, а другой, синий, крутится в глазнице как ненормальный. Уссаться можно. Когда тетка наклюкается, бывало, глаз так и крутится у нее в голове, ну, знаешь, вроде какой-нибудь дыни в игровом автомате. Ваще. Просто уссаться можно. Хотя тетке это нравилось. Она жутко гордилась, что у нее глаз синий, хоть и не по мерке. Но мой братан его разбил, када играл в шарики, так что ей пришлось опять носить карий.