Владислав Булахтин - Девушка, которой нет
Фее показалось – сила, удерживающая ее на стуле, постепенно уходит.
Викентий Сергеевич явно нервничал:
– Я попробую объяснить понятным языком. Человеческое существование наполнено инерцией жизни. Убежденностью, что после того, как вы попали под расход, с вами еще могут происходить разнообразные события. Вы голливудские фильмы видели? «Привидение», «Шестое чувство», «Сайлент Хилл»? Люди в них продолжают действовать после своей смерти.
– А как же Робин Уильямс в шедевральном блокбастере «Куда уходят мечты»? Ему посчастливилось попасть сразу в рай, и никакой «потери индивидуальности».
– Не сработала похвальная интуиция достойных голливудских сценаристов. Не рай это был, а все та же пауза перед исчезновением. Еще несколько дней – и яркие краски воображаемого мира у Робина Уильямса сотрутся. Память о близких расползется по швам. Он перестанет быть в загробном мире – так же, как до этого перестал быть в мире живых…
Байки Викентия Сергеевича о смерти
The Doors: «Spanish Caravan»
…люди боятся смерти.
Наша самая изощренная, самая творческая изобретательность, как правило, связана с выдумыванием перехода в мир иной, установлением связи с ним – маги, ведьмы, вампиры и другие грызуны по-живому. Люди изобретают самые фантастические продолжения своей жизни. Реинкарнация, загробный мир.
Человек одержим шестым чувством: что реальность – прогибается. Он оправданно подозревает, что видит вокруг себя не всю правду. Отсюда желание объяснить подозрения, успокоить себя таинственными, лубочными финтифлюшками. Снежные люди, Гарри Поттер, хоббиты…
Все обилие вымысла – следствие давления потустороннего. То есть наших с вами, Фея Егоровна, иллюзий. Матрицы, терминаторы, танатонавты – все это выхлопы загробного существования отдельных энтузиастов, которые еще при жизни навоображали разных гадостей про жизнь и смерть, а по уходу старательно реализовывают свой апокалипсический сценарий. Происходящее с ними после смерти просачивается в мир живых…
Викентий Сергеевич еще долго вещал о смерти. Фея устало перебила:
– Ладно, говорливый вы наш, расскажите, зачем вы все это докладываете мне? Зачем впрягаете в свои сомнительные истины?
Викентий Сергеевич благодарно вздохнул:
– Проблема в том, что число тех, кто борется со смертью, стремительно растет. Умершие перестали верить в смерть. Цепляются, болеют, мучаются, пока иллюзорный мир не начинает терять очертаний. Тогда они тихо, безвольно растворяются. Не сгорают, а дотлевают, не искажая своей почти нейтральной энергией расхлябанную ауру мироздания. Если их одолевали сомнения, обиды, разочарования, останется мутное, глухое, подслеповатое горе, крупица неудовлетворенности в бушующем океане неуспокоившихся страстей. Если светлая печаль, покорность, радостное ожидание – получится все то же тихое оцепенение, которое почти не увеличивает духовную бездну, в которую уходят все умершие.
Сложнее с людьми, убитыми или погибшими внезапно. Они могут годами создавать иллюзию собственного существования – слишком велика инерция жизни, оставшейся невостребованной, неисчерпанной. Эти люди долго не мирятся, не верят, не соглашаются.
Самые несгибаемые – самоубийцы. Особенно бескомпромиссные. Поплоше и послабее надеются, что выжили после попытки покончить с собой. Иногда у них получается сохранить себя не только как сгусток безнадежности. Другие – безусловно верят в смерть, поэтому автоматически допускают в свои иллюзии негативный опыт человеческого умирания и загробного существования, который копился веками, и, надо сказать, он лют и кошмарен. В основном, ужасы плоские, натуралистические – бесцветность, темнота, боль, комнаты с тараканами. Минимум лазеек для веры и искупления.
Увы, все, кто поддерживает иллюзию жизни, не стремятся обращать на себя энергию своей состоявшейся судьбы. Реализуют ее вовне. Страдают, не обретая ни света, ни тьмы.
Живые чувствуют эту неуспокоенность, безысходность, не могут побороть необъяснимую тревогу, вызванную инфернальным давлением на свой мир. Их беспокойное воображение рисует образы посмертных иллюзий. Чем больше неуспокоенных, тем ощутимей потусторонность реальности…
– Прекратите. Если я вновь захочу услышать нервные прогоны, обращусь к Жириновскому или Канделаки. Ваше многословие меня убивает… Почапала я. Не обессудьте. Желаю удачи в ваших клерикальных изысканиях. Скиньте на «мыло» Копперфильду сценарий фокуса с прозрачной жопой… – примирительно закончила Фея, резко дернулась и встала.
Викентий Сергеевич не стал ее удерживать. Печально проговорил:
– Более не могу вас удерживать.
И язвительно добавил:
– Живите.
Уже в коридоре она услышала:
– У вас талант доселе не виданный! Вы умудрились невероятно долго выстраивать иллюзию собственной жизни. Более того, воздействовать на иллюзии других умерших. Фея Егоровна, вы чудо! Вы бы могли исправить этот мир. Вы бы могли исправить любой из миров! Пока не поздно.
«Здорово, когда тебя величают чудом. Чудо, ты откуда? А у мира своя анальная дорога. Его бесполезно менять», – подумала Фея и изо всех сил хлопнула дверью.
Queen & David Bowie: «Under Pressure»
Москва захлебывалась потоками людей. Мечущиеся орды пульсировали на станциях метро, кочевали по вокзалам, штурмовали пригородные электрички. Стада автомобилей, смог, вывески клубов, магазинов, ресторанов, турагентств. Действительность была незыблема.
«То, что с виду устойчиво, более всего вызывает сомнения», – пришла Фее совершенно не прагматичная мысль.
Она набрала справку МТС – своего мобильного оператора.
«Что ж, если я мертва – значит, мне все можно…»
– Товарищ начальник! – спросила она ответившего оператора. – Некоторые особо непоседливые гниды воображают, что я издохла. Расскажите, где я могу получить справочку, что живая я, не писаюсь и плачу налоги?
Собеседник прикрыл микрофон, но неплотно, чтобы Фея услышала его возмущенную речь:
– Алиночка, включи запись. Придурошные пранкеры снова атакуют…
Фея нажала красную кнопочку на мобильнике.
«Я смогу все забыть. И полупрозрачное тело, и тишину этой комнаты. Преспокойно получу следующий гонорар. Расскажу о смерти очередному придурку. В награду куплю себе „Suzuki“. Машину, мотоцикл и синтезатор».
Еще недавно Фея была уверена, что на любую проблему она может включить крутую, упрямую девочку и – перетерпеть, победить, выстоять. Как генерал Карбышев. Или Ирина Роднина.
Но сражаться не с кем – люди, улицы, мысли.
«Неужели жизнь так непрочна, что ее может поставить под сомнение любой встречный-поперечный?»
«Как мне теперь жить, если я все еще сомневаюсь… если я допускаю, что моя душа дотлевает последние часы?»
Своя судьба представилась ей эдакой рок-балладой, которая завершается длинным (грустным!) фортепьянным проигрышем. Следом – тишина, но в голове еще звучит эхо наиболее удачных мест песни.
Вдруг оказывается – это не окончание композиции, а лишь пауза перед завершающим припевом. Вот-вот грянет ударник, завизжит электрогитара, и сердце всколыхнет новым эмоциональном ритмом.
«Как если бы в квиновской „Богемской рапсодии“ после затихающих клавиш ребята задвинули бы припев из „Барселоны“. Не дождетесь, сволочи! Я буду длить свою паузу».
И уже вслух добавила:
– А когда вы подумаете, что тишина, наступившая в моей судьбе, вечна, – грохнет припев!
Europe: «Final Countdown»
Фея шла по улицам Москвы и находила бессчетные доказательства непрочности этого мира. Мир расползался по швам. Мир атаковал, но она все еще храбрилась:
«Ну что же ты? Вот я – почти беззащитна, почти у твоих ног… Рази!»
Сегодня с утра она не смогла прочитать сетевые дневники Сумерка, Стиллавина и Кати Гордон. Пригласила вечно пьяного конторского хакера Светика. Он посмотрел на экран монитора, выдохнул сивушный дух и благожелательно улыбнулся:
– Живы соколики. Не видишь разве, по-прежнему анархизм разводят?
Фея не видела. Экран был черен. Она раз пятнадцать перезагружала компьютер, но число исчезающих страничек росло. К одиннадцати упала «ася», к двенадцати пропала «Nigma», к часу – остальные поисковики. Она просила коллег взглянуть на экран – те прекрасно видели инетовские сайты. Фея наблюдала только черный квадрат.
Когда, нарыдавшись в туалете, она вернулась в кабинет, старший менеджер Серый попробовал посочувствовать:
– Слушай, тебя сегодня люто припечатало. Линяй домой. Прикрою.
Фея кивнула, но еще долго сидела за столом, шаря по проторенным дорожкам всемирной паутины. Дорожки выдыхались. Девушка чувствовала – если сейчас уйдет с работы, то больше никогда не увидит Интернет. Еще вчера подобное развитие событий представлялось таким же диким, как перспектива никогда не увидеть себя в зеркале.
