Пьер Гийота - Воспитание
Глубь хоров нашей церкви, боковые часовни, дверь в ризницу представляются мне тайными приделами, потусторонним миром с облачением, живописью, слоями живописи, сосудами, предметами, секретными сборищами, перемещениями или хождениями, божественными либо дьявольскими левитациями, дьяволом в темноте, с одной стороны темным, а с другой Богом, святыми в озаряющемся мраке.
В те времена алтарь находится в глубине хоров, и священник служит спиной - золотистой, фиолетовой, красной, зеленой или траурной - к верующим.
Каждый четверг после полудня я хожу в дом священника, где кюре и викарий преподают нам катехизис. Большой дом, высокий и черный, на узком участке улицы, ведущей к Верхней Луаре, почти напротив богадельни, с несколькими комнатами, убогими и пустыми: иногда, поднимаясь по лестнице, я вижу в открытую дверь квартиры мрачный интерьер, в котором живет священник; на столе из белого дерева, застеленном клеенкой, початый круглый хлеб, а рядом тарелка масла, усеянная мухами, и литр вина. На стене большая картина, вероятно, портрет прежнего каноника.
На уроке приятнее и вольнее, чем в школе, но мальчики и девочки все еще разделены: мы приходим с лугов и полей с дикими цветами, васильками, маками, дроком, лютиками... которые кладем на стол, отчего в зале светлее и хорошо пахнет, - над нами летают насекомые, выползающие из цветов и ветвей, - а учиться веселее.
Пустынные акриды св. Иоанна Крестителя, - за которого мы принимаем Нане, главного местечкового пьяницу, - ветви, хворост, - проход осла, везущего бочонки вина по темной улице внизу и вновь начинающего реветь, выходя на солнце, - а вот и Христос, въезжающий в Иерусалим - Бург-Аржанталь,- на ослице, взятой напрокат в Сен-Совёре, по верхнелуарской дороге.
В конце лета 1948 года кюре Катон умирает, и во главе прихода становится Антуан Жирарден: сын железнодорожного сторожа с долины Форез, кюре Сен-Жан-ла-Ветра во время оккупации, - он прячет там еврейские семьи, - это высокий, уже седой, энергичный и добрый человек, смелый и терпимый. Он живет очень бедно, ходит пешком или ездит на велосипеде по деревне, окрестным хуторам, осведомляется обо всем и обо всех, помогает, ухаживает, наставляет, проповедует с умением и отвагой: я слышу, как он обличает с кафедры подавление Мадагаскарского восстания: он никогда не осуждает конкретных людей, а лишь поступки, учреждения; он также немного занимается целительством и лозоходством: крестьяне, инженеры Лесного ведомства приглашают его в луга, поля, чтобы он обнаружил воду с помощью своей раздвоенной палочки. Для меня он тот, кто, отыскивая родники, познает первопричину всего, источник святости в каждом ребенке. Несмотря на его политическую смелость, мой отец любит его, как святого монаха, следит за его здоровьем, подкармливает.
Порой мы, дети, изучающие катехизис, идем вслед за ним к тому месту, где он должен искать воду, и смешиваемся со взрослыми, окружившими лозоходца; под вечер мы видим в ярко-зеленой ложбинке с последними розовыми лучами на самом дне крестьян в синем; в его всегда красноватых руках дрожит палочка, и мы бросаемся рыть землю под свежей травой и слоем торфа, а крестьяне отгоняют нас и берутся за лопаты: из священной грязи бьет ключ.
В школе грамматика, история, география, наглядные уроки проясняют и одновременно затемняют постижение мира. На наглядном уроке мы узнаем про строение и горение свечи, озаряющей самые ужасные побоища в истории, о которых нам рассказывает дрожащий от гнева монах: Варфоломеевская ночь, Разграбление палатината, Сентябрьские убийства[137]...
Карта Французской империи, висящая на стене, - все еще карта мира, с запада на восток, от Таити до Новой Каледонии, включая Америку, Африку, Австралию. Британская империя, недавно лишившаяся Индии, тесно связана с нашей. Как и в Бург-Аржантале, в мире есть небо, земля и недра, водоемы, там муссоны, тут циклоны, небосклон с орлами, миграции птиц плотными клиньями, межконтинентальные перелеты - авиация как историческая веха, до и после.
На земле пустыни, массивы, вечные снега, каньоны, аллювиальные равнины, сельскохозяйственная продукция - сорго, просо, - промышленные рудники - сталелитейные заводы, о которых я размышляю несколько дней, не там ли обрабатывают ассирийскую руду, - копи - золото, алмазы, - транспорт, железная дорога, шоссе - шоссе как залог цивилизации, - скот, дикие звери - слоновая кость; определение исторической эпохи по времени строительства, шоссейные, железнодорожные сети, бывшие кафедральные соборы; реки, озера, моря, океаны, паковый лед, рыба, китообразные, пингвины: продукция размещена по вертикали в правой части карты или отмечена значком, силуэтом, символом внутри самой местности - старинные карты, где главным продуктом является раб, «человеческий» силуэт.
Исторические карты: империи, нации, переселение народов, аннексия территорий, спорные территории с местами сражений, неевропейские территории, куда направляются маленькие галионы по межконтинентальным маршрутам, из одного полушария в другое, затем военные, пассажирские, грузовые суда; маршруты завоевателей, исследователей, история и география, смешанное пространство-время.
Счет, таблицы сложения, вычитания, умножения, и снова Библия, сделки Господа с людьми, дни, огромный возраст пророков, родословия, предки, потомки, численность скота, мера и вес зерна, ячменя, оплата, умножение хлебов, рыб. Начиная с правила трех, я теряю почву под ногами, я уже мечтаю о другой логике, иной системе раздела, напрасно ищу я деление, правило трех в видимых явлениях природы, жизни, даже в явлениях внутренней жизни.
Геометрия: я уже умею чертить круги, углы, окружности, прямые, треугольники в окружностях, знаю кое-что о перспективе, на меня наводит скуку безупречное зашифрованное описание того, что можно выразить словами в сочинении. Даже сами геометрические термины я воспринимаю как враждебные письму.
В ту эпоху национального, общеевропейского, всемирного возрождения в школе, светской либо церковной, от детей требуют многого: в нашей Братья христианских школ стараются приподнять каждого ребенка над его социальным положением либо интеллектуальным уровнем; чаще всего сами из крестьян или рабочих, дюжие, порой жестокие - голову строптивого ученика держат под краном во внутреннем дворе, пока не пойдет носом кровь, - крайне упорные в своих знаниях и умениях, они ведут эту зловонную горстку в черных блузах с красной каймой, все еще кусаемую вшами, страдающую чесоткой, недоедающую, еще долго сидящую на карточной системе, к Родине, Языку, Науке, Вселенной: история Франции, колонии, звезды...
Родина: она восстанавливается в виде мировой Империи, «величайшей Франции»: Алжир - то же, что и Бретань или Эльзас, это Франция с ее департаментами.
На уроках ребенок узнает и понимает, что его Родина - чередование, мешанина ужасов, измен, подлостей, голода, величия и процветания, социальных жестокостей и братского освобождения, он знает, поскольку сам видел, даже в своем маленьком кантоне, какие лица у предателей, которых хорошо кормит измена, тогда как другие, внутренние изгнанники - в истории их миллиарды - или повстанцы голодают.
Он знает, что Франция причиняет зло себе самой, своим соседям и всему миру, но ради их же блага, и так было «раньше». Он также знает, что Францию не в капусте нашли, что ее территория на протяжении столетий разрасталась в умах королей вокруг Иль-де-Франса, а затем и в мировом масштабе: долг Франции - нести цивилизацию народам, которые без нее коснели бы в своих бедах и нищете, и на иллюстрациях гордое, прекрасное население Империи, в эффектных нарядах, набедренных повязках, с дротиками либо со своей продукцией на голове или в руках, смешивается с населением метрополии в тройках и вечерних платьях.
Франция - это прежде всего само слово Франция, свет, связь: у кого нет в этом мире ничего, ни блага, ни архивного прошлого, ни общественного уважения, те обладают этим благом, общим для именитых и безвестных.
В сердце ребенка она стоит на втором месте после матери, его божества: Франция.
Гран Ферре[138], публичное отпирательство Жанны на сент-уанском кладбище в Руане[139], ее «сожжение» на Рыночной площади, убийство Генриха IV на улице Ферронери[140] и его плачевная рана - округлая, с клинком внутри, символ и боль человеческой Истории, - и даже последнее наставление Людовика XIV[141] правнуку: «Не подражай моей страсти к войне», шевалье д’Ассас[142], бой снежками под предводительством маленького Бонапарта в Бриеннской военной школе[143] примирение короля и нации 14 июля 1790 года[144], женщины Константины, осажденной французами в 1840 году, бросаются в руммельские ущелья[145] - тогда-то мы узнаем, что народы, подвергшиеся нападению, рыцарски обороняются.
