Юрий Дружков - Кто по тебе плачет
По ладони растеклась упавшая капля. Вода сыпалась в неподвижные колючие листья глухим, как секунды, паденьем-тиканьем. Все безразлично. Влажный зеленый туман…
Она села рядом. Погладила пальцем крутой бочок помидора, наклонилась, давая пролететь нахальной пчеле, посмотрела на меня внимательно и, кажется, долго.
— Я тебя всюду искала.
— Зачем?
— Шью рубашки. Тебе и себе. Из казенного полотна.
— Преступница.
— Скорей прибегут… Одеваться во что-то надо.
— Значит, осмелела?
— Ты уверенный, крепкий… С тобой паниковать… А сам начал хмуриться.
— Нашло. — Я потер пальцем виски. — Нашло. Извини меня… Дали мне садовый участок… Мама росла в деревне. Так была рада земле… Сама все подняла. Вишни, яблони, грядки, цветы, зелень… Думала, радует меня, осчастливит. А я ни разу не нашел времени хоть один день обласкать все это, обойти с утра до вечера, до упаду белить, резать, рыхлить. Не для себя, не для яблонь, для нее. Понимаю только теперь — очень обидел… Жена была равнодушна к саду. Хлопот много…
У нее на шее лентой завязан обыкновенный, клеенчатый портновский метр. Она распустила бантик и снова завязала кокетливым галстуком, опять распустила, опять завязала машинальными пальцами, задумчиво разглядывая меня, лицо в лицо, будто искала что-то во мне завораживая невольно близостью глаз, печальных и нежных.
— Я тоже виню себя. Деться никуда не могу от вины. Жила вроде, как все… бегала, носилась… работа, магазины, подруги… маленькая дочка… Думала — капризная, привередливая… Хочу вернуться, доласкать, наговорить нежных слов… прощенья просить… не пойму, за что… Хочу все по-новому, а не могу. Это больно… Все мы кого-нибудь обижаем… Современные, занятые… Вернусь, утешу… ее… себя… И ты не грусти, — голос ее дрогнул, — чтобы я не ревела.
Всеми потайными колючими своими шестеренками я понял, что утешение кого-то необходимо ей теперь, оно спасительно для нее, доброе утешение.
— Встань, пожалуйста, я размеры сниму…
Она прикоснулась ко мне, будто обвила мягкими смуглыми руками. Не стану лукавить — это было приятно — ее руки на моих плечах.
* * *Мы, как деловые люди, разошлись. Она к себе, а я сначала в электростанцию, потом в башню: посмотреть электрические рубильники, водяные краны.
Желтый распределительный щит на станции был озвучен словами-надписями: жилой дом, автобаза, производственный корпус, бензоколонка…
Все рубильники были отключены, кроме четырех: электростанция, зимний сад, котельная, водонапорная башня. Среди надписей хотел найти что-нибудь вроде «бойлерной», след отопительной установки, где нагревается вода. Но кроме слова «котельная», ничего «теплого» не видно.
Собирался уже выйти отсюда. Какая-то несуразица вдруг остановила, задержала меня. В карданной колонке не было движения! Генератор не гудел. Но в зале стоял мерный шум работающего двигателя.
Посмотрел в окно. Так и есть: ветряк висел неподвижно всеми своими крыльями. Не было ветра. Даже по лугу в траве не бегали воздушные блики. Что же тогда работает?
Гудел большой генератор. Гудел, хотя к нему нет передачи от привода…
* * *В башне такая же коллекция кранов, что и в котельной, с теми же табличками. Все краны холодные. Те, что ведут к электростанции зимнему саду, котельной — влажные от росы. Кран «зимний сад» звучит. Слышно, как пульсирует в нем вода.
По винтовой лестнице к баку подниматься не стал. Трубы тянутся к нему стуженые подземным холодом.
* * *Автолюбителям знакомы эти книги. Нам их вручают в магазине в придачу к автомобилю. Открываешь ее с тем же волнением, что и дверцу новехонькой машины, как вступление в особый увлекательный, правда, не очень понятный мир техники. У меня было две таких книги. Обе я не сумел изучить от корки до корки. Не хватило терпенья вникнуть в мудрую сумятицу послушного металла, нервишек электроники.
В столе нашей комнаты больше десятка подробных описаний машин: от «Нивы» до громадного тяжелого бульдозера, который под навесом ангара кажется еще более громадным и неуместимым под любой крышей. Таким он выглядит уличным, полевым, дорожным: если стоять рядом с ним, а не замечать равнодушно из окна легковушки по дороге на дачу.
Но я взял среди книг только две: одну к автокрану, другую к автопогрузчику.
* * *В доме уютно стрекочет машинка. Приемники сдвинуты на край длинного стола. В одном из них, я знаю, подсвечено слабым сиянием окошко непроглядной шкалы. Он гудит и потрескивает, алый штрих замер на слове «Москва» или «Новосибирск»… У нее появилось такое хобби: оставлять приемник в томительном ожидании, чем бы она в эти минуты не занималась. Я больше не упрекаю, не отговариваю, не виню. Гуденье становится привычным и, кажется, привычно бесполезным.
Она шьет. Солдатские рубашки ее не устраивают… Приемник потрескивает. Книга лежит на подоконнике, я читаю главу «запуск двигателя, управление машиной». Поселок не догадывается, какая несусветная мысль привела меня к этому автопогрузчику. Я сам еще не верю в то, что начну делать.
— Послушай, может быть это все нелепица? Чья-то глупость? — вдруг спрашивает она.
— Где нелепица? — говорю я, не поднимая глаз от книги.
— Брошенный поселок, брошенное полотно, горячий котел в июне… Чье-нибудь головотяпство, ты не думаешь? И логику тогда искать бесполезно.
Я невольно поворачиваюсь к ней. Она делает наметку на полотне.
— Очень дорогое.
— Ты меня удивляешь. Будто не видел дорогой, нелепицы, никогда не слышал о ней.
— Ну, в таком размахе…
— В размахе? — Она откладывает полотно в насмешливом удивлении. — Ты не видел?
— Я не хозяйственник, не ревизор. Где же я мог видеть?
— А я кто?… Видела, можно сказать, не выходя из дома. В ящике.
— В ящике?
— Ну да, в телевизоре. В нем…
Удивительное дело: мне показалось, мы вместе окинули эту лесную комнату взглядом, словно искали глазами ящик, без которого на свете, кажется, не бывает комнат.
— Ходи по дому, — вроде как ворчала она, — шей, гладь, готовь обед, занимайся чем угодно, живи себе, а он сведения в тебе накапливает, настроения, впечатления разные. Может быть, иногда обратные тому, что хотели сказать…
— И что хотели тебе сказать?
— Хорошее, думаю. Чтобы я не осталась равнодушной. Видела все нелепицы, воевала с ними, как… Но все же размах нелепиц меня удивлял… Урожай, запаханный в землю… То ли везти было не на чем, то ли некуда… В кассе билетов нет, а вагон уходит пустой. Водопровод на большое расстояние. Все чудесно и дорого. Но воды к нему не нашлось. Нет и в начале не было.
Строгая швея наклонилась над полотном, поколдовала что-то гибкими пальцами.
— Спрашивать иногда хотелось: разве не легче, не выгодней прихлопнуть, изменить, отменить, а не каяться вроде самим себе да на себя… Хороший капиталист, наверное, да-авно бы лопнул.
— Ты когда-нибудь говорила с ними, с капиталистами?
— Не попадались.
— Мне один, страшно богатый, австрийский «Датентехникер», сказал: ваши проколы от грандиозности, от небывалого размаха. Не более, чем стертости на подметке великана, идущего напролом.
— Велики стертости, — не согласилась она.
— Размах неогляден… Спутники с плотинами ящик не показывал? — чуть улыбнулся я, но кажется, уколол не желая.
— Тебе в прошлом все нравилось?
Она сказала «в прошлом», не придавая особого значения слову значения, которое ловила в моих словах и теперь не замечает в своих.
— Я не блаженный.
— Ты не можешь поверить, что некто мог не достроить поселок и про него забыли, махнули на год, на два?
— Не хочется верить, — сказал я, понимая с некоторым опозданием, что настойчивость ее необычна. Упрямо ищет объяснения, которые могли бы успокоить ее. Верные — неверные, лишь бы найти не самую страшную причину-повод и спрятаться в ней. — Ты сама убедилась, как все отлажено здесь… Но сокрушительную передачу о воровстве на железных дорогах я помню.
— Вот видишь… Стоит ли нам ждать?
— Стоит. Копченую колбасу не бросят, — пошутил я. — За ней обязательно вернутся.
Эквилибристу на проволоке легче, наверное, ходить.
— И котел кому-то надо выключить…
— Дурацкий твой котел, — сердитым голосом ответила она. — Есть, наверное, чертежи, где видно, что выключить…
И больше ни слова. Но я чуть не потрогал пальцем лоб, как делают, когда хотят показать умственную свою незрелость.
Буднично и просто иногда решаются недоумения… Выключить самим… Легко выдвинул ящик стола и в папке с надписью «завершенка» взял, наконец, подробные схемы всего, что сделано, развернул на подоконнике.
Водонапорная башня, котельная, оранжерея, склады, водопровод, отопление, очистные сооружения… Где-то на краю поляны, за будущими фермами, есть и такие…
